— Зачем тебе? — взмолилась Надя-большая.
— Как зачем? Красивое бельё для женщины все! Одну пару обязательно нужно для «греховной жизни!»
Пришлось еще раскошелиться на кружевное розовое белье. Но после этого Надя-большая решительно дернулась к выходу.
— Стой! — остановила Надя-маленькая. — А туфли?
— Черт с ними! Обойдусь, и денег уже не осталось!
— А, ну, глянь, сколько есть?
Надя открыла сумку:
— Семьсот пятьдесят рублей, с зарплатой, а на что жить полмесяца?
— Ничего, провертишься на молочке с булочкой, все так живут! — засмеялась Надя-маленькая и потащила упирающуюся Надю-большую в обувной отдел. Увидев полупустые полки с тряпичными босоножками, Надя-большая заметно повеселела.
— Нет ничего! Пошли домой! — обрадовано воскликнула она.
Через дорогу, прямо против универмага, комиссионный магазин.
— Идем туда! — нырнула Надя-маленькая.
Молодая продавщица в обувном отделе лениво, в полусонном забытьи зевала в кулачок. Покупателей было мало, старых обносков полные полки. Надя-маленькая перегнулась через прилавок.
— Можно вас! — позвала она продавщицу. Та нехотя подошла. Надя-маленькая, блестя шустрыми глазками, стала шептать ей что-то на ухо. Та покосилась на Надю-большую, спросила:
— Какой размер?
— Размер какой у тебя? Говори быстро!
— Тридцать шестой!
— Не малы? — она подошла к концу прилавка и стала с большим вниманием рассматривать поношенное старье, чем до отказа были забиты полки. Продавщица небрежно взглянула по сторонам и нырнула за занавеску.
— Сейчас принесет, подожди!
Через некоторое время вышла продавщица с туфлями в руках.
— Пройдите на примерку, — сказала она. Надя-маленькая толкнула в спину Надю-большую.
— Иди же, зовет!
Туфли и в самом деле были прелестные: черные лаковые лодочки с замшевым черным бантиком, перехваченным в середине блестящей пряжкой. Нарядные, глаз не оторвешь, но чуть тесноваты, впритык!
— Ничего! Разносишь, не. на работу ходить в них. Выписывайте! — и к Наде: — Тряси мошной! Шестьсот пятьдесят и полтинник сверху.
— За что ж полтинник сверху? — попробовала протестовать Надя-большая.
— Как за что? А за что тебе такие лакировки перепали? 3а прекрасные глаза?
Нагруженные покупками, они отправились к площади Дзержинского по Сретенке.
— Много истратила? — спросила вечером Аня. От нее не укрылось огорченное лицо Нади.
— Много! Почти шесть тысяч рублей!
— Ой! Что так много?! — поразилась Аня.
— Так получилось! Цены такие… Одно пальто три тысячи.
— С ума ты, девка, спятила, зачем такое дорогое? — Надя виновато молчала.
— Как жить-то будешь?
— Залезу в памятник еще раз!
Аня нагнулась и выдвинула из-под кровати обшарпанный чемодан, достала из-за пазухи цепочку, на которой вместе с медальоном висел маленький ключик, и открыла замок.
— Вот, возьми пятьсот до получки, получишь, отдашь.
— Не надо, — попробовала отказаться Надя, ей было неловко и стыдно. «Деньги-то есть у меня, только до сберкассы добежать!»
— Бери! Лучше не украдут, — пошутила Аня. Малярки загалдели:
— Двери нужно запирать!
— Двери не запираете обе! Расхлябенят настежь и пошли!
И верно! Надя привыкла жить в лагере с открытыми дверями и забыла совсем, что Зойки-Мухи, Амурки и Пионерки здесь, у нее под боком, на воле гуляют.
В назначенную пятницу, уже с обеда, она начала умоляюще посматривать на Аню: «Не забыла ли?»
— Рано еще, часок поработай, в три уйдешь.
— Ступай! — шепнула ей Тоня. Она клала плитку на кухне и знала, что Наде срочно нужно «оторваться».
— Иди! Анька теперь до конца не придет, в другой подъезд пошла.
— А вдруг?
— Иди, говорю, я докончу, коли что…
Нужно было еще забежать в общагу помыться «под большое декольте», захватить ноты: сборник Чайковского и Булахова, больше у нее ничего не было.
Темно-серый дом в глубине небольшого палисадника, построенный добротно, без претензий, но и не детище новостроек, настоящее жилище солидных людей. Просто зайти в такой дом без душевного трепета и волнения нельзя было. Здесь жили артисты Большого театра. В одном из четырех подъездов доживала свой век великая Нежданова. Надя не воспользовалась лифтом. Куда приятней было подниматься медленно по лестнице пешком, читая таблички со знакомыми именами. И пусть она слышала их только по радио, зато голоса их знала не хуже своего собственного. Дверь ей открыла явного вида прислуга, в переднике и по-деревенски повязанная белым платком.
— Меня Елизавета Алексеевна пригласила, — сказала Надя.
— Проходите, пальто на вешалку…
На больших бронзовых часах с амуром пробило ровно четыре, когда Надя вошла в комнату. Маленькая полная женщина с седыми букольками и румяным свежим лицом встретила Надю сухо и строго поглядела на нее.
— Здравствуйте, я вам звонила, и вы мне назначили на четыре часа, — почтительно сказала Надя, вложив в свой голос всю вежливость, на какую была способна.
— На четыре? — Елизавета Алексеевна взглянула на часы и, видимо, осталась довольна. — Пойдемте, я вас послушаю! — и направилась в другую комнату.
В просторной и светлой комнате было мало мебели. Здесь все предназначалось для занятий пением. Большой рояль, очень красивый книжный шкаф со стеклянными створками, набитый доверху клавирами и нотами, несколько стульев из того же дерева, что и шкаф, да мраморный столик с лампой на изящных, гнутых ножках — вот и вся обстановка. Даже занавеси, не тяжелые драпировки, поглощающие звук, а легкие тюлевые. Ни ковров, ни картин. Стены около рояля и напротив увешаны зеркалами, без рам, крепленные к стене тонкими рейками. Ничего лишнего.
Елизавета Алексеевна пододвинула поближе к роялю круглый вертящийся табурет и села. Надя встала к роялю, на свое место, на секунду закрыла глаза и приказала себе: «внимание», и тотчас, все, что не музыка, было забыто, оставлено далеко. В пении она могла быть собранной, сосредоточенной и предельно внимательной, и в этом была заслуга Дины Васильевны. Елизавета Алексеевна долго гоняла ее по двум октавам.
— Я могу выше, — робко предложила Надя.
— Я знаю! Не нужно, — кивнула головой Елизавета Алексеевна. Она некоторое время сидела, задумчиво шевеля губами, потом спросила: — Я так полагаю, вы занимались пением?
— Да, немного.
— Ну, так! Я вас возьму, но при одном условии!
Надя, возликовав душой, насторожилась: «Каком?»
— Все, чему вы учились раньше, нужно будет забыть. У меня свой метод, и я начну с вами с азов.