дубовые рощи и светлые оазисы берез, их пытались вытеснить буковые леса: повсюду на севере буки с их раскидистой убийственной тенью истребляют дубы и березы, атакуя старые лесные цитадели.
Тхолрог прикрыл глаза. На воина, еще возбужденного борьбой и опасностями, в предвкушении часа любви накатывало томление.
Он лежал на мягкой траве пастбища, колосья злаков нежно касались его лица, он открыл глаза посмотреть, что это – луч солнца или насекомое. Мелкие листья дрожали, длинные стволы тополей гнулись, как тонкие стебли камыша. И Тхолрог предался размышлениям о девушках.
Они были рядом, в нескольких локтях от него, за каштановыми деревьями. И обе остались живы! И обе были его пленницами. Их тела были мягче мха, глаза глубже, чем мерцание звезд в озере.
Он встал и пошел к шалашу женщин. И тут на него нахлынула робость, не позволяя сделать последний шаг. Стоя на крепком корне каштанового дерева, он видел, как совсем близко от него ходят сестры и их подруги.
Он вздрогнул, сердце замерло, как ручей перед запрудой: мимо по опушке шла Эйримах. Думая о чем-то своем, она прикрепляла к волосам цветок. И вот она появилась прямо перед Тхолрогом. Легкость ее походки, очертания лица, тайна задумчивых глаз, вся ее молодость проникли в душу того, кто смотрел на нее: так высохшая земля вбирает в себя дождевую влагу.
На миг он замер, наслаждаясь ее восхитительным присутствием. Затем в мгновенном порыве бросился к ней:
– Эйримах!
Она остановилась, было видно, что она испугана. Взгляд мужчины был недвусмысленным и властным. Она ничего не сказала, но в ее с виду покорном взгляде проскальзывало возмущение.
– Когда ты бежала в горы, разве не я отыскал тебя и спас от голода и диких зверей?
– Да, это ты, Тхолрог, – дрожащим голосом ответила она.
– Я спас тебя от снежной лавины… Разве не я твой хозяин?
– Ты мой хозяин!
Она произнесла это искренне: следуя их несложным обычаям, ей хотелось бы подчиниться его приказу, уступить его повелительным словам, которые он произносил таким властным тоном; но она испытывала к нему те же чувства, что к Хогиоэ и Дитхев. Тайный трепет от соприкосновения рук и взглядов ей хотелось сохранить для другого, для темноволосого и черноглазого Ин-Кельга.
Тхолрог сказал:
– Эйримах! Ты будешь женой своего господина!
Она стала бледнее озерных кувшинок. В этом странном поединке она была и покорной рабыней, и гордой девой; в ней таились склонность уступать силе и желание сохранить счастье выбора. Тхолрог попеременно казался ей то вождем, чьи приказы надо выполнять, то врагом, вонзившим меч ей в сердце. Но бедная дикарка не могла выразить это словами.
– Иди сюда! – отрывисто приказал он.
Она не двинулась с места. Он резко взял ее за руку и потащил за собой. Она почувствовала в нем непобедимую силу, и слезы брызнули вновь.
– К чему лить слезы? – грубо крикнул он. – Разве Тхолрог недостаточно храбр для тебя, рабыня трусливых озерчан?
Она не знала, что ответить, да и в самом деле, доводы Тхолрога казались убедительными: он был храбр, силен и одерживал победы. С горькой покорностью, не умея отказать властному молодому господину, она последовала за ним. Но теперь ее слезы текли рекой, и Тхолрог остановился.
Его охватило странное чувство. Борьба шла уже не с Эйримах, а с тем образом, который жил в ее душе. Тхолрогу нужна была не столько победа от обладания девушкой, сколько поражение соперника. Как сын гордого народа он желал либо вытеснить его образ из сердца Эйримах и завоевать ее чувства, либо физически устранить ее избранника. В то же время он испытывал отвращение, усталость и даже ненависть.
Он резко схватил Эйримах за руку и, гордо глядя на нее, повелительно произнес:
– Ты не любишь своего господина, рабыня водяных тварей! Ступай отсюда, их племя растлило твое сердце. Племя тех, кого я сокрушил на Мертвой реке.
В Эйримах сперва зародилось смутное раскаяние, затем робкое стремление, почти желание полюбить человека своего рода. Но чем отчетливее становилось это желание, тем восхитительнее казались ей сумерки Ре-Алга, чудесные прогулки по настилам над озером, кудрявый юноша, ждущий ее у воды.
Тхолрог заметил мечтательное выражение в глазах девушки и понял, что они смотрят куда-то мимо него, и тогда гордое презрение смешалось с огромным сожалением о поражении в ее сердце и взоре.
– Прочь! Ты всего лишь рабыня и должна беспрекословно служить господину, не поднимая на него глаз!
Эйримах ушла, но он по-прежнему испытывал ярость и возбуждение. Он жаждал битв и опасностей и со скукой смотрел на огромные столетние каштаны, свежие травы и дубравы, вступившие в схватку с буковыми рощами. Пустота ничем не занятого дня, целый день отдыха удручали его. Он расположился в тени, за ним последовал рой насекомых. Тхолрог ленивым жестом отогнал их в сторону, вдохнул терпкий запах растений, запах их любовных союзов.
Цветы терновника и гнилостный запах, поднимавшийся от прудов, белое цветение диких фруктовых деревьев, аромат тимьяна, водяной пар над горным ручьем – все это отзывалось в душе Тхолрога.
Сам того не заметив, он оказался на опушке, за кустами малины, возле шалаша женщин. Большое белое облако отбрасывало теплую тень.
Вдруг он почувствовал такое же волнение, как в ту минуту, когда мимо проходила Эйримах. На мягкую траву упала тень – томная и изящная. Это была дочь Роб-Сена в льняной тунике, украшенной свежими цветами. Она воплощала красоту иноземцев, пленительное очарование женщин вражеского племени. Все в ней говорило о чужой крови, о тех, кто вытеснил в горы род светловолосых, об их свирепой воле, желавшей смерти соплеменникам Тхолрога, а те, в свою очередь, на протяжении веков мечтали об уничтожении сородичей Эй-Мор.
Но здесь, когда она попала в заточение, вся его ненависть сменилась очарованностью. Она была невинной девой и несла радость первого обладания ею, но воплощала то, что им было ненавистно, – во имя тайны красоты она должна была смешаться с его народом, привнести кровь тех, кого они опасались.
Медленными шагами Тхолрог вышел из-за куста и встретился взглядом с девушкой. Она была поражена его появлением, слегка вздрогнула, но не так, как прежде Эйримах. К ее замешательству, конечно, примешивалась толика страха, но он заметил в ней и любопытство – изумление, восхищение его силой.
Ее взгляд, столь загадочный для юноши-горца, такой нежный и коварный, непонятным образом заставил улетучиться весь гнев Тхолрога. Он заговорил на языке озерчан:
– Дочь Роб-Сена… ты скучаешь по большим озерам?
– Я скучаю по большим озерам…
– До прихода ночи мы увидим новые озера. Ты сможешь их