Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

главного преступника века нашего, покойного неприкаянного вождя»[815]. (1992) Девяностые и двухтысячные годы и прошли в России под двумя последними смысловыми доминантами. Для Астафьева демократическая власть мало чем отличается от классической советской власти. И народ продолжает нести на себе бремя советскости: «Ни один народ не терпел бы, не вытерпел этой погубительной власти, а мы все еще живы, дышим, хоть и хрипло, уже предсмертно»[816]. Сталинисты и прочие сторонники советского строя уже разворачивали тогда свои знамена, призывая вернуться все общество, словно в покинутый египетский рай, в советский мир, социально защищенный, с передовой наукой и техникой, с процветанием дружбы народов. Астафьев же призывает: «Если мы не одумаемся, не остановимся в полете, в беге на танках, не уверуем в Божьи помыслы, то очень и очень скоро достигнем края пропасти»[817]. Во многих письмах писателя звучат слова о Божьем наказании за отступление русским народов от своего пути, и о Божьем суде над всеми, кто совратил народ с его истинной дороги: «Богом он (русский народ. — О. К.) задуман народом мирным, земным, и если авантюристы всех мастей, преобразователи и проходимцы красной масти сбили его с пути, ввергли в войны, перевороты и кровопролития, то они, в конце концов, и будут народом и Богом наказаны, и погибнут прежде самого народа, потому прокляты Господом от рождения. А народа нашего останется еще достаточно, ибо он велик, увы, велик чаще только по числу, и сколько его останется, что там впереди будет — масса или народ, — судить не берусь, ибо и сейчас уже вижу вокруг не народ, не нацию, а население, среди которого не вдруг и распознаешь признаки нации, когда‐то самой трудовой, самой выносливой, от прошлого кажется только терпение и осталось — признаки русичей»[818] (1992).

Не раз поднимает Астафьев тему идеализации советского прошлого и говорит о той лепте, которую вносят в дело просвещения молодежи советские учителя. Речь идет о труде «восторженных учителок наших»: «Литература про „голубых лейтенантов“ и не менее голубеньких солдат, романтизировавшая войну, была безнравственна, если не сказать круче. Надо и от ее пагубных последствий отучить русских людей, прежде всего этих восторженных учителок наших, плебейскую полуинтеллигенцию, размазывающую розовые слезы и сладкие сопли по щекам от умиления, так бы вот и ринулись она или он в тот блиндажик, где такая преданность, такая самоотверженная любовь и дружба царят»[819] (1993). Советское образование, и всеобщее восьмилетнее, а потом десятилетнее, не вызывает восторга у писателя, поскольку ценой, заплаченной за него, стала утрата «крестьянской тщательности», т. е. способности народа к крестьянствованию: «Утратив крестьянскую тщательность, якобы получив образование и возомнив, что мы уже шибко грамотны, мы сделались еще более злыми, неграмотными и болеем самообольщением — опаснейшей из болезней последнего века, который добром не кончится»[820].

К числу пророческих мыслей Астафьева, высказываемых им не раз в том или ином контексте, относится мысль о том, что большевики в России еще не ушли с исторической сцены и что их уход будет сопровождаться большими историческими потрясениями: «Самое страшное то, что у нашей родимой „совести и чести эпохи“, украсившей себя в истории чудовищными преступлениями, главные деяния впереди. Она придет к власти, расправится с народом, посмевшим ее ослушаться, и кончит тем, что хлопнет дверью перед окончательной погибелью, т. е. поднимет, спровоцирует атомную войну, ибо нет такого похабства, такого мерзкого дела, которым бы она побрезговала, чтоб соблюсти свой норов»[821] (1994 г.).

От правильной оценки Великой Отечественной войны и всего «сталинского ренессанса» зависит очень многое, по мысли Астафьева: «Я‐то, вникнув в материал войны, не только с нашей, но и с противной стороны, знаю теперь, что нас спасло чудо, народ и Бог, который не раз уж спасал Россию… и сейчас надежда только на него, на милостивца. Сильно мы Господа прогневили, много и страшно нагрешили, надо всем молиться, а это значит — вести себя достойно на земле, и может быть, он простит нас и не отвернет…»[822] (1995).

Астафьевский русский народный православный патриотизм развивался в течение всей его творческой жизни, с конца 1950‐х годов. В основе его лежала «Божья правда» — соответствие слов и дел для человека и власти. Писатель соотносит советский уклад с укладом старинной Руси и находит полное несоответствие «Божьей правде». В публицистике Астафьева основное место занимает «русский народ», его духовное самочувствие, его положение в России. В период сталинского правления произошел самый страшный надлом народа, он был обескровлен, унижен и брошен на физическое вымирание и нравственное одичание. В этом главное злодейство Сталина. Нигде, ни разу Астафьев не пишет о положительном значении Сталина, поскольку оценивает эту личность не техническими достижениями, а влиянием на народную жизнь. Никто из писателей послевоенного времени так широко и глубоко не ставил проблему антисталинизма, как это сделал В. П. Астафьев. Но именно за антисталинизм писатель был фактически исключен из русского патриотического лагеря, потерял самых близких друзей‐писателей, тем самым на самом себе показав, насколько трагично складывается сегодня ситуация вокруг формирования «русской национальной идеи».

Не так много оценок сталинского периода приходит из церковной среды, от тех, кто был свидетелем той эпохи и на себе испытал ее действие. Церковь особенно пострадала от власти Сталина, в связи с чем церковные авторы не смогли с такой же активностью, как светские авторы, в 1960‐е годы включиться в написание текстов, отражавших православную русскую критику ушедшей эпохи. Такая литература смогла появиться только в 1990‐е годы. В основном, это были жизнеописания мучеников за веру, пострадавших в годы гонений. Немного сохранилось подобных свидетельств той эпохи, но тем ценнее отдельные оценки подвижников веры, переживших сталинские лагеря. Протоиерей Михаил Труханов около 15 лет провел в заключении, с конца 1930‐х годов, сумел выжить, вернуться, был рукоположен во священника. При жизни он смог только в 1990‐е годы опубликовать свои важнейшие богословские работы, а также воспоминания о времени заключения. В одной из его книг «Путь к истине — смирение и любовь»[823] есть слова о Сталине, которые дают возможность нам понять то, каким было отношение к этому политическому деятелю у духовного лица, прожившего подвижническую жизнь и приобретшего, несомненно, как свидетельствуют многочисленные духовные дети прот. Михаила, многие дары, присущие немногочисленной группе лиц, которых называют старцами. Старец Михаил говорит о советских вождях в категориях библейских, сопоставляя их деяния с характеристиками, которые давали подобным людям ветхозаветные пророки: «безбожный вождь бандитской шайки, на гребне революционной волны обещает народу всяческие блага, в условиях мира, свободы, братства;