Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

везде успеть и все проконтролировать. Идет активный процесс тотального перевода в подзаконные сферы того, что в прежние времена контролировалось нравственными устоями, общественным мнением, совестью человека. Нравственная сфера была обширнейшей в исторической, традиционной России, и ее всегда опекала Православная Церковь. Собственно, уровень несвободы человека в обществе напрямую зависит от того, насколько из нравственной сферы выдавлены Церковь, религиозная духовность, и насколько они заменены атеистической светскостью и стоящим за последней законом. Резкий переход к вытеснению Церкви из этой сферы произошел в России в советское время. Именно тогда нравственную сферу фактически приватизировало атеистическое, богоборческое государство, превратившее светскость также в оплот атеизма. Нравственная сфера, мягко опекавшаяся Церковью и обществом, попала под жесткий пресс закона. При Ленине этот процесс начался, при Сталине завершился. Именно благодаря этому советское государство обрело тоталитарный характер.

Сталинский законодательный тоталитаризм отличался от демократического, западного тоталитаризма (французского или немецкого типа) своим антропологичным характером. Скажем, в той же послереволюционной светской Франции закон устанавливали коллегиальные структуры власти, в сталинском СССР формирование закона целиком зависело от Сталина. Многие инициативы Сталина, получающие негласно силу закона, не оформлялись в законы и были своего рода «обычным государственным правом». Например, высказанное вождем пожелание, чтобы сын не отвечал за отца, так и воспринималось советскими людьми. Насколько значительна была эта область «обычного государственного права» (!), сегодня трудно судить, потому что эта тема вообще не изучена. Требуется весьма кропотливая многолетняя работа, чтобы выявить круг сталинских высказываний, получивших, негласно, силу закона. Но совершенно ясно, что такого законодательного материала должно было накопиться немало. Подобное законотворчество также указывает на этническую специфику власти Сталина. Для Сталина‐грузина нормы обычного права были обычным и даже привычным явлением, поэтому он и не отказался от привычки пользоваться этим механизмом и на высоком посту. Подобного прецедента, конечно, не было в истории, чтобы обычное право имело государственный характер, но и советский тоталитаризм был по‐своему уникальным явлением. Сталин, а не конституция (которая на практике не работала), фактически выступал гарантом закона. Логика у современных сталинистов такова: Сталин наводил порядок в стране, когда проводил репрессии, ужесточал нормы контроля, искоренял личное в угоду общественному. По‐сталински личная ответственность за общее дело, за выполнение закона заставляла высшее лицо государства (а за ним и всех подчиненных) все время действовать в направлении создания такого положения, когда каждый гражданин будет находиться под дамокловым мечом правовой ответственности. Ответственности не перед милиционером или прокурором, не перед учителем или родителями, а лично перед «товарищем Сталиным». И товарищу Сталину будет не просто стыдно и больно, что закон не выполняется. Он будет считать всякое отдельное невыполнение своим личным бесчестием. Вот почему вождем и создается особо тщательная и жесткая система контроля за выполнением закона: сначала тройки, потом сети доносчиков среди общества, потом мощнейшее лобби так называемого общественного мнения. После подобных мер в обществе действительно наступает порядок: труд на свободе мало внешне отличается от лагерного, но на свободе люди трудятся с оптимизмом, а в целом — промышленность работает, наука неутомимо прогрессирует, а народ… как у Пушкина — безмолвствует. Значит, товарищ Сталин действительно достучался до сердца каждого гражданина!

Цели у сталинистов разные. Они временные союзники. Православные сталинисты, как нам кажется, втайне лелеют мысль, что облик грозного Сталина будет соответствовать образу грядущего русского православного царя, человека твердой воли, великого ума и выдающихся нравственных качеств. Но образ Сталина, если следовать его реальным, а не выдуманным характеристикам, будет материалом для формирования скорее антиправославного, антихристианского царя.

Для современного российского государства путь к сталинизму — это, как ему кажется, единственная возможность мобилизовать народ на «трудовые подвиги», чтобы форсировать серьезные провалы в оборонной сфере. Сталинизм в его модернизированном виде может оказаться главным локомотивом для прорывной модернизации страны. И сталинизм действительно принесет свои зримые плоды, если им воспользоваться еще раз, но в топку сталинизма будут брошены уже не нефть и не газ — современный вариант национального достояния, — а русский народ. Это проверено опытом истории. Поэтому цена за возвращение к сталинизму, в эпоху российского демократизма, будет огромна.

Накал страстей вокруг имени и наследия Сталина в России нарастает. В число сталинистов стали записываться и православные русские патриоты. Это стало происходить в последние годы, когда повысилось значение интернета в информационном пространстве России. Среди этих людей немало священников, деятелей науки и культуры. Именно их приток вызвал необыкновенное оживление в лагере интеллектуалов — космистов и евразийцев. В последних словно проснулась какая‐то сила, от чего они выступают ярко, зажигательно и убедительно. Этим они воздействуют и на православных сталинистов: зажигают, радикализуют их ряды, заставляют высказываться жестко и категорично. И этот пафос борьбы не может не вызывать опасения, поскольку сталинизм явно начинает приобретать какое‐то новое направление, к которому страна не может уже не прислушаться. И действительно, юбилей Сталинградской битвы показывает, что политические руководители государства уже насторожились: неужели народ уже созрел, неужели готов к разговору «по‐сталински»? Спикер верхней палаты Государственной думы В. Н. Матвиенко предложила провести референдум среди жителей Волгограда. Вслед за ними Русский народный собор 2013 г., где присутствовали и высшие церковные иерархи, принял обращение к президенту страны о желательности переименования Волгограда в Сталинград. Либеральная общественность заволновалась. К пресс‐секретарю президента журналисты обратились (это — начало февраля 2013 г.) с вопросом: «А что думает по этому поводу сам президент?». Секретарь предпочел уйти от прямого ответа, но и не сказал категорично, что президент против. На встрече президента с россиянами в прямом эфире 26 апреля 2013 г. прозвучал вопрос А. Венедиктова о «скатывании к сталинизму» современной власти. В. В. Путин ответил, что репрессий, гонений, культа личности нет, значит — нет и сталинизма. Как видим, ни президент пока не хочет давать прямой ответ на вопрос, ни вопрошающие либералы не отступают, при этом они спрашивают не о ксенофобии, нарушении прав человека, терроризме и т. д., а о каком‐то исторически далеком сталинизме.

Сталинский проект — это проект постмодерна, в нем нет твердой основы для жизнедеятельности народа, поэтому он может быть выгоден только узкой группе людей, но не народу в целом. Это проект технологический, в основе его лежит кратковременное укрепление технических основ, технической и военной мощи страны за счет «сжигания» народной энергии, во всех смыслах (физическом, духовном и нравственном). Народ — единственный «материал», который может решить эту задачу. И здесь обязательно придется возвращаться к пресловутому советскому опыту нациестроительства. Задача, поставленная Лениным и Сталиным по созданию однородного безэтничного и безрелигиозного (или внерелигиозного, светского) общества, может быть вполне продолжена, потому что без ее выполнения сам по себе сталинский проект ничего не стоит. Речь