Майор Смедли вылил на себя таз горячей воды, стряхнул влагу с темно-русых волос, крякнул от удовольствия и только потом спросил:
— Это вы как журналист спрашиваете или просто так?
— Считайте, что просто так. Если скажете, что вы по этому поводу действительно думаете, обещаю не упоминать вашего имени. Честное скаутское!
— Хорошо, но откровенность за откровенность. Первый шаг сделаете вы, мистер Чен: меня интересует, как это событие интерпретируют в вашей среде. Как вам известно, Америка неравнодушна к общественному мнению.
— Да… иногда, — неохотно согласился Чен Сюцинь.
Он прекрасно знал, чем занимался майор Смедли: только глупец поверил бы, что тот был обыкновенным американским офицером связи. Не было ни малейшего сомнения, что отбывая на этом обшарпанном суденышке «Туатапере», майор оставлял в Шанхае солидную сеть информаторов. Все нормально, таковы правила игры — покидая хозяйство, следовало оставить его на попечении пользующейся доверием прислуги: должен же кто-то поливать цветы.
В свою очередь, майор Смедли испытывал определенные сомнения насчет Чен Сюциня. Профессиональный нюх подсказывал ему, что интересы китайского журналиста не исчерпывались политическими аспектами производства и спекуляции рисом. Нынешняя встреча могла как подтвердить, так и опровергнуть его подозрения. Хотя бы частично, насколько позволяли банные обстоятельства.
На этом собеседники временно расстались, чтобы подвергнуться целебным пыткам в лапах банщиков.
Когда они вновь встретились — уже в ресторане — и с аппетитом принялись уплетать русские блины с иранской черной икрой — обязательная увертюра к ухе из осетрины, вываренной в курином бульоне, — американец обронил:
— Итак, мистер Чен, послушаем продолжение.
Журналист не сразу сообразил:
— Продолжение? Ах, да… Так на чем же мы остановились?
— На Пёрл-Харборе…
— Да, да, Пёрл-Харбор…
Чен Сюцинь в нерешительности помешивал ложкой суп, всматриваясь в концентрические круги в своей тарелке. Наконец, он поднял голову.
— Майор, говорят, что неожиданный цирковой номер японцев на Гавайях вовсе не был такой уж неожиданностью для определенных кругов в Вашингтоне. Они его ждали и горячо желали.
— О, даже желали! Почему же, по-вашему?
— Вот вы и скажите мне, почему. Как договаривались.
— Уговор, как говорят, дороже денег. Но мы же решили идти навстречу друг другу шаг за шагом, не так ли? Так вот, мой комментарий по поводу того, что вы только что сказали: «Тепло!» Теперь опять вам слово. Ваш следующий шаг?
— Бытует мнение, что за несколько дней до нападения ваше командование втихомолку вывело с острова Оаху свои самые современные боевые единицы, оставив под ударом доживавшие свой век посудины времен Первой мировой. Мало того: хотя и получили повреждения во время бомбардировки, они вовсе не так уж безнадежно пришли в негодность, как это пытаются внушить публике. Говорят, через месяц-другой большинство из них снова будет в строю. Что же еще говорят?.. Ах, да… Говорят также, что нанесенный флоту ущерб сильно преувеличен в целях пробуждения патриотического гнева у среднего янки.
Американец уставился на китайского журналиста ясными голубыми глазами и с обманчивой мягкостью спросил:
— Это кто ж так говорит? Что-то я не встречал подобных предположений нигде в печати, не говоря уж об официальных коммюнике.
— Вы не можете не знать о тайном докладе Отто Скорцени Гитлеру.
Еще не договорив, Сюцинь похолодел: он допустил непоправимую ошибку!
О том, что этот доклад существует, не говоря уж о его содержании, было известно строго ограниченному кругу лиц, приближенных к самому фюреру. О том, что говорилось в докладе, причем лишь в самых общих чертах, Сюцинь узнал из шифровки, полученной из Центра. И конечно, он понятия не имел о том, откуда, из какого глубоко засекреченного источника стало известно Москве содержание доклада. Много лет спустя — в совершенно иную геологическую эпоху — будет открыт доступ к части советских тайных архивов, и тогда выяснится, что доклад Скорцени от первой до последней буковки передал русским один из организаторов берлинской олимпиады Манфред фон Браухич. Сын фельдмаршала Вальтера фон Браухича — одного из главных архитекторов плана молниеносной войны против СССР «Барбаросса» и члена особого военно-политического совета при Гитлере — был не только деятелем олимпийского движения, но и глубоко законспирированным советским агентом. Сын имел свободный доступ в кабинет отца и ко всем хранившимся там сокровенным тайнам, которыми регулярно делился с Кремлем в то время, когда армии отца с боем пробивали себе путь в том же направлении.
Лаконичное сообщение о докладе Скорцени, расшифрованное Жаном-Лу Венсаном, сопровождалось настоятельным требованием Центра как можно скорее собрать всю возможную информацию об атаке на Пёрл-Харбор, которой располагали японские военные круги. Центр интересовало, знают ли японцы, что их нападение на американскую военно-морскую базу, представленное в официальной печати как триумф японской военной стратегии, было фактически чем-то вроде ловушки. Да, Соединенным Штатам она обошлась дорого: покореженные боевые корабли можно отремонтировать, но погибших моряков не воротишь… разве что в цинковых гробах, покрытых звездно-полосатыми флагами. Москва предполагала, что опережающую информацию о предстоявшей атаке Вашингтон получил загодя и располагал достаточным временем для подготовки превентивных мер. Однако где-то в заоблачных политических высотах было решено, что сложные, далеко идущие стратегические интересы страны требуют проигнорировать тревожные сигналы, причем втайне даже от самых приближенных к Овальному кабинету деятелей. Лишь после войны станет известно, что не только американская, но и английская разведка отлично сделала свое дело, но у Черчилля имелись на этот счет свои весьма важные соображения, так что и он промолчал о предстоящем нападении Японии. Пока же Центр хотел знать, сообразили или нет японцы, что это не они, а их застали врасплох?
К тому времени токийская резидентура «Рамзай» уже была разгромлена, поэтому все надежды на то, чтобы как-то уловить перемену направления в японской военной стратегии, возлагались на шанхайскую сеть информаторов.
— Ну же, мистер Чен, я сгораю от любопытства: где был опубликован доклад Отто Скорцени? А может, у вас личный контакт с Канарисом?
Адмирал Фридрих Канарис был руководителем гитлеровской военной разведки и непосредственным начальником Скорцени. Чен Сюцинь понимал, что щегольнув своей осведомленностью, он сам себя загнал в трясину, из которой нелегко выбраться, и решил подпустить туману:
— Скажете тоже… Канарис! Есть и другие источники, помельче… Я — журналист, искать и находить их — часть моего ремесла, да и… как бы это сказать…
В глазах майора Смедли плясали насмешливые огоньки. Он понимал затруднения своего китайского друга и наслаждался тем чувством дискомфорта, которое тот совершенно явно испытывал. Именно так кошка играет с пойманной ею мышью. Помолчав еще минутку, майор, наконец, милостиво помог ему выкарабкаться:
— Хорошо, хорошо. Никто не обязан выдавать свои источники. Теперь снова моя очередь, только информацию эту я вам дарю при одном условии: вы моментально забудете, откуда она у вас… Итак: нанеся удар по Пёрл-Харбору, японцы неумышленно и даже не понимая всех последствий, спасли Англию, хотя Америке это стоило крупных потерь, особенно в людях.
— Англию? Что-то не улавливаю связи…
— Связь здесь самая прямая, и вы достаточно умны, чтобы ее уловить. Вы ведь следите за американской печатью? Так вот, до катастрофы в Пёрл-Харборе 82 процента американцев были категорически против вступления Америки в войну. Приблизительно такой же процент сенаторов яростно противился линии Рузвельта на участие в антигитлеровской коалиции, а только наше в ней участие могло бы спасти обреченные Британские острова. Ныне же 87 процентов населения к северу от Мексики жаждет отмщения и требует немедленных ответных действий на всех фронтах. Наш атлантический флот уже несет охрану транспортов, доставляющих американскую помощь в Лондон и Мурманск. Морская пехота и военно-воздушные соединения, при горячей единодушной поддержке американской общественности, вступили в прямые военные действия. Конец еще далеко, очень далеко, но старичок Уинстон Черчилль теперь может спокойно соснуть после обеда. Пёрл-Харбор — это цена, которую мы заплатили за его сиесту. Америка к войне на Тихоокеанском театре не была готова, что делало неизбежными и японскую агрессию, и первые крупные победы Токио. Рузвельт, однако, сумел извлечь пользу из первого японского удара: поистине удачный стратегический ход с его стороны. Ну, как, теперь вы улавливаете связь?