Читать интересную книгу Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай! - Анжел Вагенштайн

Но речь шла не о бекасах, куда там.

Барон фон Дамбах, как уже отмечалось, испытывал к японской военной и политической элите глубокую антипатию, которую ему не всегда удавалось прикрыть дипломатическими улыбками. В своем деле он, как говорится, собаку съел, поэтому шифрованная депеша под грифом «Совершенно секретно», пришедшая из отдела Б-4 при Главном управлении имперской безопасности, моментально заставила его глубоко задуматься. В связи с предстоящим поворотом в японо-американских отношениях, говорилось в депеше, в Шанхай прибудут двести служащих СС и гестапо. Ему вменяется в обязанность разместить их, обеспечив охраняемую резиденцию, отель или жилье. Даже не зная, какие конкретные действия предпримет Япония, можно было не сомневаться, что «поворот» в ее взаимоотношениях с Соединенными Штатами означал одно: пакт о ненападении, к которому, казалось, шло дело, подписан не будет. Фон Дамбах носил на лацкане значок нацистской партии, но к новым хозяевам в Берлине относился весьма прохладно, а потому счел своим дружеским долгом негласно и в частном порядке — через свою супругу — уведомить о происходящем лорда Уошборна. Куда эта информация будет отправлена дальше, решать было британскому губернатору.

Барон доподлинно знал, что в Шанхае работает внушительная группа американских разведчиков под руководством майора Роберта Смедли, официально занимавшего должность военного атташе. Лет за двадцать до этого — с конца двадцатых и до начала японской оккупации — в городе работала некая американская журналистка по имени Агнес Смедли, по всей вероятности, бывшая советским агентом-нелегалом. Случайное совпадение? Точно никто не знал, но если Роберт и Агнес Смедли были не просто однофамильцами, они могли служить удобным каналом для обмена информацией между американской и советской разведками, хотя бы по некоторым японским операциям. Не исключено, отнюдь не исключено… Ведь и Америку, и Россию живо интересовали стратегические намерения и тайные планы японцев. Сколько фон Дамбах ни ломал себе голову, он так и не нашел ответа на вопрос: как умудрилась американская разведка, располагавшая прекрасно осведомленными источниками и в Шанхае, и в Токио, проспать такой катаклизм, такую крутую перемену курса по отношению к Америке?

Вероятно, пожелай он, барон смог бы найти и другие каналы для передачи информации американцам, но он не пожелал. Уошборн был его давним партнером по игре в покер и по охоте, на его осмотрительность в столь щекотливой ситуации он мог твердо рассчитывать. Им не впервой было обмениваться информацией секретного характера, и немец знал, что Уошборн никогда не подвергнет риску его личную безопасность. Оба дипломата придерживались убеждения, что общая тайна — надежнейший фундамент для взаимного доверия и крепкой дружбы. Барон не скрывал своего преклонения перед могучим Альбионом, а лорд Уошборн — своих симпатий к новым нацистским правителям Германии, что нередко приводило к довольно разгоряченным спорам. Парадоксально, что не посол нацистской Германии, а британский губернатор с пониманием относился к поставленной Гитлером задаче: обеспечить германской нации жизненное пространство на следующую тысячу лет. Разумеется, при условии, что под «жизненным пространством» подразумевались бескрайние просторы к востоку от Рейха, в Советской России.

Когда Гертруда фон Дамбах изложила лорду Уошборну послание своего мужа, англичанин рассмеялся:

— Ах, моя милая, милая баронесса! Откуда, мой друг, вам пришли в голову столь мрачные предчувствия? Самое большее через месяц пакт о ненападении будет подписан — мне это точно известно из очень достоверного источника!

Баронесса настаивала:

— Может, он и достоверен, этот ваш источник, и надежен, но в данном случае я ему не верю! Не верю, не верю, не верю! В Шанхай не пошлют просто так, по чьей-то внезапной прихоти, две сотни гестаповцев в высоких чинах. Но ведь и в депеше сказано: в связи с предстоящей переменой в японо-американских отношениях! Должно быть, предстоит слишком явная перемена. Во всяком случае, моей и Оттомара дружеской обязанностью было сообщить вам об этом. А дальше вы уж как знаете…

В конце концов, Уошборн все же обещал подумать, хотя мнительность немецкого коллеги казалась ему смехотворной. Понедельник по традиции был днем, когда он встречался с американцами в джентльменском клубе на улице Бурлящего Источника. Там, за рюмкой шерри, он мог бы шепнуть пару слов майору Смедли. Да, определенно мог бы, почему бы и нет?

Разговор с баронессой состоялся в четверг, во второй половине дня, до понедельника оставалось почти пять дней. Достаточно времени, чтобы поразмыслить. По старой британской традиции, лорд не любил предпринимать что-либо в спешке: каждый свой шаг следовало основательно обдумать. Иногда чрезмерная осмотрительность выходила ему боком: например, он так и остался старым холостяком. В данном же случае беда была в том, что обычное между четвергом и понедельником воскресенье выпадало на 7 декабря 1941 года — на тот самый день, когда Пёрл-Харбор на райском острове Оаху в считанные минуты превратился в преддверие ада.

Можно себе представить, как терзался бедный лорд Уошборн, когда ужасная весть достигла Шанхая. Ему не давало покоя чувство вины — ведь он мог связаться с майором Смедли, не откладывая дела в долгий ящик! Интересно, стало ли бы ему легче, если бы он узнал, что через четыре часа после того, как база в Пёрл-Харборе была полностью разрушена, ее чудом уцелевший радиоузел принял тревожную шифрограмму из Вашингтона. В ней командованию предписывалось принять меры безопасности первой степени ввиду вероятности массированного японского нападения. Причина роковой задержки этого предупреждения — из рук вон плохая координация и забитые коммуникационные каналы между различными службами. Естественной реакцией уцелевших моряков Пёрл-Харбора на шифрограмму была бы крепкая матросская брань, или вежливое: «Спасибо, уже случилось. Почти 2500 наших ребят погибло!»

Все это позволяет предположить, что американская разведка как в Токио, так и в Шанхае, свое дело сделала и доложила начальству о предстоящей атаке, но, как уже было сказано, падишах не любит, когда ему портят аппетит неприятными и нежеланными новостями.

41

Более чем наивно было бы верить, будто дурная привычка отвергать все, что противоречит привычной картине мира, находит благодатную почву только в Вашингтоне. Французская беспечность граничила чуть ли не с предательством: Париж располагал точнейшей информацией о реальных планах Гитлера, но никто даже не почесался, когда разведка донесла о тысячах немецких туристов, ни с того, ни с сего возлюбивших Люксембург и разбивших палатки на всем протяжении французской границы. Никто не потрудился перекинуться парой слов хоть с одним из них, поинтересоваться, с чего это немецкие любители природы всем пейзажам предпочитают приграничные? Ну, а что говорить о летаргическом сне, одолевшем Москву? Там напрочь пренебрегли достоверными донесениями резидентуры «Рамзай» и других, уже европейских, источников о готовящейся агрессии Германии против Советского Союза. Зорге-Рамзай трижды направлял в Центр тревожные шифрограммы, продублированные для надежности через фотоателье «Агфа», что на пересечении бульвара Шусань с Северной Сечуаньской дорогой в Шанхае. И японская, и немецкая контрразведки засекли эти кодированные передачи, отправленные в эфир очень опытным радистом — всегда на большой скорости, и всегда слишком короткие, что не позволяло запеленговать их источник.

15 мая 1941 года после полуночи по местному времени во Владивостоке был пойман и немедленно передан в Центр слабый сигнал. Расшифрованное в Москве донесение гласило: Германия нападет на Советский Союз 20-го или 22-го июня. Рамзай. 21-го мая, тоже в полночь, пришло следующее донесение: Германия сосредоточила на советской границе 9 армий, 150 дивизий. Рамзай. И четырьмя днями позже, 25 мая, в пять утра: Нападение последует 22 июня ранним утром, широким фронтом. Рамзай.

Но у хозяев Кремля на данную проблему были собственные взгляды, которые они не имели ни малейшего намерения пересматривать: все, что им противоречило, априори отметалось. Они свято верили в незыблемость недавно подписанного с гитлеровской Германией Договора о ненападении, но отказывались верить предупреждениям собственных агентов, а потому никаких оборонительных мер не предпринимали. Своим советским коллегам, а после захвата Польши и братьям по оружию, эмиссары Берлина объясняли скопление немецких дивизий на границе, хитро подмигивая: это нужно, камрады, чтобы ввести в заблуждение Англию! Ну, раз Англию, понимающе подмигивали в ответ из Кремля, то действуйте, ребята, удачи вам! Все это перемигивание завершилось ранним утром 22 июня — в точном соответствии с проигнорированными предупреждениями. Немецкое нашествие застало кремлевских хитрецов не просто врасплох, а со спущенными портками. И повели они себя, как легковерная девица, которой сто раз и свои, и чужие доступно объясняли, что произойдет, если она будет водить компанию с плохими мальчишками. Когда неизбежное случается, девица в отчаяньи заламывает руки и заливается слезами: «За что, Господи?! Это же как гром среди ясного неба!»