прокричал кто-то рядом, возле саней, на которых лежал Егор.
Возле дороги и неспешно движущейся санитарной колонны появились четверо солдат в ватниках и с автоматами за спинами.
– Товарищ сержант! – радостно произнес кто-то из подбежавших.
Бойцы почти выстроились вдоль саней и стали идти параллельно с ними, на ходу разглядывая Щукина. Это были солдаты его отделения, его подчиненные. Самый рослый из них участвовал с Егором в последнем поиске и входил в группу захвата. Именно этот боец устранил в окопе немецкого солдата-связиста, а потом брал в плен гитлеровского офицера и уносил его на себе, в сопровождении товарищей и под прикрытием командира взвода и сержанта Щукина.
Пешие разведчики сначала молчали. Потом тот, что был в поиске с Егором, произнес:
– Фрица доставили как положено, товарищ сержант. В штаб передали. Офицер он. А утром про вас узнали и про товарища лейтенанта.
Солдат держал в руке вещмешок. Другой боец нес шинельную скатку. Оба как по команде положили свои ноши в изголовье саней, на которых везли Щукина.
– Вещи ваши, товарищ сержант. Все на месте. Ордена, письма, бритва, котелок, мыло. Мы все сложили. Шинель вашу прихватили, а то как же без нее, – затараторил третий солдат.
– Выздоравливайте, – произнес четвертый.
Егор был рад их видеть, но почти не мог ничего ответить. Он лишь обессиленно улыбнулся им в ответ, вытянув сухие бескровные губы. Они оставались, а он уезжал. Им предстояло воевать дальше и, возможно, погибнуть в бою, а он получал шанс выжить, пребывая на лечении в тылу. Он долго смотрел на них, пока они стояли у поворота дороги и провожали взглядами сани с ним. Затем помахали руками на прощание и скрылись из вида.
Егор впал то ли в полузабытье, то ли в короткий и чуткий сон. Его постоянно дергало и трясло какое-то внутреннее чувство, остаток энергии после пережитой схватки, где он едва не расстался с жизнью. А перед глазами то и дело вставало лицо погибшего лейтенанта, такого же, как и он сам, двадцатилетнего парня. Только того больше нет в живых, а он, сержант Щукин, смог уцелеть, был вырван из лап смерти в последний момент и волок потом на себе своего командира, еще не зная, что тот уже мертв.
Иногда Егор, в очередной раз впадая в сон, видел перед собой силуэт гитлеровца с карабином наперевес, что двигался на него перед тем самым моментом, когда в бой вмешались пулеметчики из стрелкового полка, чей секрет находился позади политой кровью разведчиков поляны. Немецкий солдат шел прямо на него и уже собирался прицелиться, потом выстрелить или хотел навалиться на Егора сверху, раздавить его и скрутить, взять в плен. Но того не случилось.
Щукина передернуло от мысли о плене. Одновременно сани, на которых он лежал, тряхнуло от наезда на небольшое препятствие. От этого боль в ногах пронизала все тело. Разведчик негромко застонал, сжал зубы, напрягся. Его дорога в госпиталь только началась. Впереди было еще много долгих и мучительных часов, а может и дней, пути. По разбитым дорогам, по подтаявшим колеям, по ухабам.
Прибывавшие иногда с пополнением в его взвод солдаты рассказывали о своих личных, когда-то пережитых и далеко не легких путях на лечение после полученных ранений. Тут были и телеги, и сани, и грузовые автомобили, не всегда санитарные, чаще обычные. Потом вагоны поезда, а дальше снова дороги. Ухабистые, разбитые, размытые дождями и оттепелями. Сколько прибывало людей, столько было и рассказов. Подробных и не очень, захватывающих и скучных.
Егору еще не доводилось далеко отправляться в тыл на лечение. Максимум – это несколько десятков километров от передовой в госпиталь для легкораненых. Фронтовая судьба берегла его. Сегодня он впервые уезжал так далеко в тыл. Того потребовал доктор из дивизионного санитарного батальона, оценивший боевые повреждения ног разведчика настолько, что принял решение об его эвакуации.
Примерно через полтора часа вереница саней, преодолев как и обледенелые дороги, так и те, что уже успели немного подтаять от весеннего тепла, а потому заметно влиявшие на скорость передвижения, начала останавливаться и распределяться по обширной поляне, наводненной палатками, грузовыми автомобилями, полевыми кухнями и людьми. Егор осмотрелся и понял, что, проехав на санях несколько десятков километров, попал на распределительный пункт, в ближнем тылу. По его предположению, здесь его ожидало либо лечение от полученных ран где-то рядом, либо эвакуация куда-то далеко, в один из госпиталей, разбросанных почти по всей стране. Такое он уже слышал от бывалых солдат, не раз лечившихся в них.
Сани, на которых он лежал рядом с еще одним солдатом, остановились на краю поля, заняв место в одной общей линии с остальными. Затем поочередно к ним подходили не то два врача, не то врач и фельдшер в сопровождении медицинской сестры и осматривали раненых, параллельно зачитывая что-то в бумагах, находившихся в руках у медсестры. Прочитанный текст походил на записи о боевых повреждениях тела осматриваемого бойца, потому как последующий беглый и поверхностный осмотр сразу же приводил к заключению о лечении и, соответственно, судьбе лежащего на санях раненого.
– Так. Сержант Щукин Егор Иванович. Двадцать третьего года рождения, – пробежал глазами по бумагам доктор в солдатском ватнике и посеревшем от времени белом медицинском халате, надетом поверх него.
Не то врач, не то фельдшер, что был рядом, а также медицинская сестра, замерли в ожидании заключения о судьбе разведчика. Доктор одернул край брезентовой накидки и полу шинели, которыми был сверху укрыт Егор, и, внимательно осмотрев его забинтованные в окровавленные повязки ноги, произнес:
– На перевязку и в машину. Потом в вагон.
Стоявшие рядом сделали соответствующие пометки в бумагах. Щукин нахмурился. Кроме упоминания врачом о предстоящей перевязке, он абсолютно ничего не понял. Ясным для него было только то, что впереди его ждет некая машина и поездка на ней. Что значило слово «вагон», оставалось тайной. Но все походило на долгое путешествие на санитарном поезде.
И тут Егор как опытный разведчик, не раз на своем боевом пути просчитывавший многие комбинации и варианты проникновения на вражеские военные объекты, вычислявший пути движения подразделений противника, определявший маршруты отхода групп захвата со взятыми в плен языками, начал подсчитывать время, что предстоит ему провести в пути. Все, что творилось сейчас в его голове, порождалось только мыслями о быстрейшем возвращении именно в свой, ставший родным, полк. Он хмурился, прикидывая, сколько времени будет в дороге, сколько займет лечение, уже упомянутое военврачом из дивизионного санитарного батальона.
Из раздумий его вывел звук работы автомобильного двигателя, а перед глазами застыл