Его язык — клеймо железное, и в венах
«Его язык — клеймо железное, и в венахЕго не кровь, а желчь течет».Двенадцать долгих лет с долин благословенныхПоэзии сбирал я мед.
Сот золотой я нес, и можно было видетьПо прежним всем стихам моим,Умел ли с Музою я мстить и ненавидеть.И Архилох, тоской томим,
Отцу невесты мстя, избил бичами ямбаБезумье нежное свое;Но я не из груди предателя ЛикамбаДля мести выдернул копье.
О, знайте! Молнии с моей сверкают лирыЗа родину, не за себя.И хлещут бешено бичи моей сатиры,Лишь справедливость возлюбя.
Пусть извиваются и гидры и питоны,Железом их, огнем клейми.Их истребив дотла, воздвигнув вновь законы,Мы снова станем все людьми!
С худыми днищами прогнивших двадцать барок
…………………………………………………………………………….…………………………………………С худыми днищами прогнивших двадцать барокДавали течь и шли ко дну,
Утопленников, трюм набивших, тщась теченьямЛуары тысячами сбыть, —Служа проконсулу Карьеру развлеченьемВ часы похмелья, может быть.
И перьями строчат, как клерки фирмы трупной,Вся свора наглая писак,Весь этот трибунал, Фукье, Дюма — преступныйВоров, убийц ареопаг.
О, если б их настичь среди ночных веселий,Когда они, разгорячась,Став кровожаднее от запаха борделей,И преступленьями кичась,
Косноязычные, бесчинствуют, икают;Под крики, песенки и смехХвастливо жертв своих вчерашних вспоминаютИ ждущих завтра казни всех.
И ищут пьяные, шатаясь, для объятий,Чтоб без разбора целовать,Любовниц тех и жен, что перешли с кроватейМужей казненных на кровать
Убийц их. Слабый пол! Таков его обычай:Лишь тот, кто победить сумел,Владеет женщиной, как взятою добычей,И а[рбитр смерти, нагл и смел,
Срывает поцелуй. Он знает их уловки,Ведь для настойчивой рукиИ брошки их грудей и бедер их шнуровкиНе так уж колки и крепки.
Хотя бы совесть им за все дела воздала,Но не смутит она уютПолночный палачей, что в казнях до отвалаКровь человеческую пьют.
О, банда грязная! Кто б мог в стихах искусныхВоспеть деянья их и дни?Копье, разящее чудовищ этих гнусных,Нечисто так же, как они.
С бесчестием своим свыкаются. Ведь надо
С бесчестием своим свыкаются. Ведь надоИ есть и спать. И даже тут,В тюрьме, где держит смерть в загоне нас, как стадо,Откуда под топор идут, —
Здесь тоже в этикет, в любовь и страсть играют.Беснуясь целый день подряд,Танцуют и поют, и юбки задирают,Слагают песенки, острят.
Ребячась, выпустят воздушный шар на ленте,Нагретый пустотой одной,Как бредни шестисот ничтожеств тех в Конвенте,Что властвуют сейчас страной.
Политиканствуя, от долгих споров хрипнут,Смеются, чокаясь вином.Но вдруг проржавленным железом двери всхлипнут,И судей — тигров мажордом
Со списком явится. Кто будет их добычей,Кого топор сегодня ждет?Все слушают рожа, с покорностью бычьей,И рады, что не их черед.Назавтра ты пойдешь, животное тупой.
Как пышный луч зари, как нежный вздох зефира
Как пышный луч зари, как нежный вздох зефираСмягчает смертным дня уход,Так путь на эшафот, о, облегчи мне, лира,Быть может, близок мой черед.
Быть может, прежде чем, как арестант в прогулке,По кругу, уходя во мрак,Неумолимый час — шестидесятый гулкийПоставит на эмали шаг, —
Меня могильный сон погрузит в ночь немую.И прежде чем текучий стих,Удачно начатый, созвучьем я срифмую,Быть может, с эхом стен глухих
Вдруг вербовщи[к теней появится с наборомКровавым, с ним — конвой солдат,И имя выкрикнет мое по коридорам,Где я, уединенью рад,
Брожу и стих точу, как лезвие кинжала,Уж занести его готов;И появленье их теченье рифм прервало,И я иду под звон оков,
И мой уход для всех испуг и развлеченье, —Столпились кучки у дверей,И разделявшие со мною заключеньеХотят забыть меня скорей.
Зачем еще мне жить? Иль трусам вновь примерыПокажет мужество и честь,И встрепенемся мы, исполненные веры,Что где-то справедливость есть?
Иль над убийцами безжалостными грянетФемиды беспощадный суд,И доблесть древняя воскреснет, и восстанетНарод, друзья меня спасут?
О, что еще меня привязывает к жизни?Над шеей молния ножаЗанесена. Мы все — рабы. Прощай, отчизна.Все пресмыкаемся дрожа.
Приди скорее, смерть, и дай освобожденье.Но и пред сумраком могилЯ злу не покорюсь. Когда б пришло спасенье,Для добродетели б я жил.
Страх смерти — стойкости у мужа не отнимет,И как ему ни тяжело,Громя насилие, он высоко поднимет,Идя на казнь, свое чело.
Омытое не в кровь, как шпага, а в чернила,Борясь за правду и добро,И человечеству еще бы послужилоИ родине — мое перо.
О, правосудие, коль я тебя ни словом,Ни мыслью тайной не задел,И если блещет гнев на лбу твоем суровомПри виде Беззаконных дел,
И если черни смех и казней испареньяДошли к тебе на высоту, —Скорее прекрати над истиной глумленье,Спаси от смерти руку ту,
Что держит молнию твоей священной мести.Как! Кончить с жизнью своейИ не смешать, клеймя презреньем, с грязью вместеВсех этих низких палачей,
Тиранов, сделавших всю Францию рабою,Которые живут, киша,Как черви в трупе!.. О, мое перо! ТобоюОдним жива моя душа.
Как иногда огонь погасший вдруг подброситСмола, под пеплом разлита, —Я мучусь, но живу. С тобой в стихах уноситМеня от бедствий всех мечта.
А без тебя, как яд губительный свинцовый, —Тюрьмы позорное клеймо.И произвол, всегда кровь проливать готовый,И стыд за рабское ярмо.
Несчастия друзей, проскрипции, убийства,Негодованье и печаль, —Всё иссушает жизнь, всё для самоубийстваМне в руку вкладывает сталь.
Как! Никого, кто б мог в историю злодействаВсе занести и именаКазненных сохранить, утешить их семейства.На вечные бы времена,
На ужас извергам дать их портрет кровавый;Нарушив преисподней сон,Взять у нее тот бич тройной, что над оравойРазбойничьей их занесен.
И харкнуть им в лицо, и жертвы их прославить…О, Муза, в этот страшный часУмолкни! Если нас посмеют обезглавить,Оплачет добродетель нас!
Убийца прячется под фонарем в тумане
Убийца прячется под фонарем в туманеИ пьет вино, тоской томим.Но мы, свободные, для наших злодеянийНеслыханных найти заранеВ веках бессмертие позорное хотим.
Преодолели мы теченье черной Леты.Забвение — не наш удел!И вечность судит нас, мы ей дадим ответы,И празднично так разодетыВсе эти улицы — улики наших дел.
О, королевские гвардейцы, разорвалиВас руки бешеных менад,И ваши головы, как тирсы вакханалий,На арках высясь, украшалиКумиров бронзовых ужасный ряд.
Когда б раскаянье коснулось хоть однаждыТолпы жестокой и тупой.На дело рук своих с улыбкой смотрит каждыйИ тянется, слюнявясь жаждой,Скотиной жвачною на красный водопой.
Искусство наших дней. Под пышностью багрянойЕго убогий, жалкий видДостоин Франции, где властвуют тираны,Достоин и тебя, о, пьяныйТупым безумием, воспетый мной Давид.
О, Барки, Нигера пустынные арены.На зное змеи там ползут,И тигры крадутся, и рыскают гиены.И бешенство, раздув их вены,Воспламеняет в них к смертоубийству зуд.
УИЛЬЯМ КАЛЛЕН БРАЙЕНТ