по-иному у падишаха. Там вся красота сосредоточена в его дворце. Он великолепен, с садами, фонтанами, минаретами. Там много роз, слуг, много роскоши.
— Видел ли ты там женщин, посол? — поинтересовалась Софья с лёгким кокетством, какое может позволить себе достаточно молодая ещё женщина.
— Женщины везде красивы, если довольны и счастливы, — уклонился гость от прямого ответа. — Я ведь там почти год пробыл, много чего повидал.
— С какой же целью ты проделал столь сложный путь? — спросила царевна для поддержания разговора, хотя уже знала об этом от своих греков, которые не раз общались с послом.
Контарини с удовольствием начал не в первый уже раз рассказывать о самом главном, ради чего промаялся вдали от своей родины, от семьи, в дорогах и испытаниях, включая и ожидания, почти два года.
— У падишаха и у нас один общий недруг — турецкий султан. Слышала, наверное, царевна, что османы захватили уже не только Византию с Константинополем, не только твою родину, но и часть Крыма, Италии, Сербии, Болгарии. Они угрожают нашей Венеции, всей Европе. Если их не остановить — они уничтожат весь христианский мир. Мы хотели заключить союз с падишахом, привлечь его к борьбе с Османской империей.
— И удалось о чём-то договориться?
— Трудно сказать. Боюсь, что результат от моего вояжа оказался невелик. Падишах подошёл теперь к такому возрасту, когда даже самый большой полководец начинает мечтать о вечности, о тишине и покое. Он согласен заключить с нами союз, но воевать с османами не торопится. Говорит, что пора ему и отдохнуть, что он достаточно потрудился на своём веку.
Посол перевёл дыхание, оглядел присутствующих в палате. Боярин Юрий Грек тихонько переводил его рассказ с греческого сидящим рядом с ним боярыням, и они с интересом поглядывали на гостя. А он решился задать хозяйке вопрос, который теперь волновал всю Европу:
— Ответь мне, государыня, почему Русь не хочет вступить в коалицию против османов? Вы ведь тоже христиане, разве вам безразлична судьба европейцев?
— Ты ведь, посол, проехал по нашим границам, разговаривал с народом. И, наверное, понял, каково над самим тут живётся?
Софья выразительно глянула на него, и посол поспешил согласиться:
— Да, у вас тут своя война, я всё понимаю!
— Разве можем мы посылать куда-то русское войско, если нас самих постоянно поджидает опасность? Может, когда-нибудь придёт и наше время помочь вам, а пока что самим надо окрепнуть, против Большой Орды выстоять, против других врагов. Ты лучше мне расскажи, тебя действительно в плен брали? Страшно было?
— Страшно, не стану скрывать. Под Астраханью это произошло. Спасибо, посол ваш, Марко, меня выручил, иначе мог и в рабство попасть, и жизни лишиться. Только теперь вот...
Контарини хотел по недавно появившейся привычке вновь пожаловаться на трудную жизнь, на то, что из одного рабства попал в другое, но сдержал себя, ибо, во-первых, жаловаться тут было бессмысленно, а во-вторых, недавно земляки шепнули ему, что если он будет плохо говорить о русском государе или его гостеприимстве, то это может завершиться для него не помощью, а темницей. Так что Контарини прикусил язык и замолк.
Вся аудиенция продолжалась около получаса. Софья похвалилась перед гостем своей работой — пеленой на евангельскую тему «Положение во гроб», работа действительно получалась красивой и аккуратной, и гость от души похвалил её. Хозяйка сказала ещё несколько любезных фраз, обещала похлопотать за него перед мужем, когда тот вернётся, и вновь взялась за иголку. Гость понял, что приём закончен, и откланялся.
А время шло. Зима, столь устрашавшая своим приближением венецианского посла, никогда не видевшего сугробов и льда, эта зима наступила и, даже по московским меркам, очень рано. В конце октября уже замёрзла Москва-река. А ещё через неделю прямо на льду начали возникать многочисленные торговые ряды.
Великокняжеский чиновник Марко, продолжавший заботиться о госте, принёс ему в дар недорогую шубу из собачьего меха, но довольно приличную и тёплую, дал ещё денег в долг, и Контарини купил себе и прислуге зимние сапоги, шапки и чувствовал себя вполне сносно. Он с удивлением обнаружил, что с наступлением холодов в Москве появилось множество иноземных купцов — немцев, поляков, татар и даже итальянцев. Чтобы убить время, которого у него было более чем достаточно, Контарини часто ходил на ярмарку на Троицкую площадь рядом с крепостью, а когда появился рынок на Москве-реке, тоже поблизости от городских стен, он стал бывать и там.
Торговые лавки из дерева ставились прямо на льду, и туда свозили отовсюду товары: невероятное количество разнообразного продовольствия, в первую очередь мяса. Его тащили неразрубленным по удобным промерзшим дорогам на санях, а иной раз и прямо волоком. Больше всего дальнего гостя поражали огромные ободранные говяжьи туши, которые ставились прямо на ноги на лёд. Их тут же рубили, а нередко продавали и целиком. Всё это было достаточно дёшево. На льду и на примитивно сколоченных прилавках лежало несметное число всякой дичи и домашней птицы — зайцев, кур, гусей, индюков, было много поросят и свинины, стояли огромные корзины и бочки с разнообразной рыбой.
Но основным товаром, который интересовал в первую очередь иностранных покупателей, был мех. Контарини любил наблюдать, как купцы выбирали его, обследовали, торговались, проверяли на прочность, на густоту и длину, гладили, дули, искали какие-то особые признаки и волоски, говорящие о времени заготовки шкур, об их качестве. Торговцы, русские и иностранные, легко находили общий язык, запросто понимая друг друга через жесты, общие слова, рисовали прямо на снегу какие-то понятные только им штрихи и палки.
Впервые в жизни видел венецианец такое невиданное им прежде разнообразие мехов и даже научился различать их. Он насчитал в продаже более десяти их видов, среди которых были шкурки соболя, куницы, горностая, лисы и белки, песца, волка, рыси, бобра, медведя и даже собаки с кошкой. Многие из них привозились из далёких мест. Прицениваясь к той или иной вещи и узнавая, насколько она дешева, посол тяжело вздыхал и сожалел, что у него нет денег. Какие замечательные и недорогие подарки мог бы он привезти своим близким!
Тут же на льду часто устраивались увеселения — конские бега, кулачные бои, перетягивание каната. Контарини был свидетелем того, как один из участников состязаний поскользнулся на льду и что-то сломал себе, — его тут же унесли. С удовольствием посещал он и русские храмы, монастыри, съездил в почитаемый всеми Троице-Сергиев монастырь. В передвижении по земле Русской его никто не