копыт по траве. Он уже весь дрожал от возбуждения.
Буланый вновь остановился. Он бил копытом и ржал. «Какая сила!» – восторженно думал Харка. Под кожей коня играли мощные мышцы. Вот он встал на дыбы, но не бесился, как в прошлый раз. В следующий миг он уже мчался прочь бешеным галопом, словно дух прерии, которая и породила его. Наконец топот копыт стих.
Мустанг-призрак исчез.
Харка медленно вернулся к своим мыслям. Он хотел разобраться с самим собой за первые два дня. На третий день – он это знал – жажда станет настолько мучительной, что сил у него хватит лишь на смутные грезы.
Маттотаупа невиновен. Но этот мерзавец Джим все еще пытался склонить вождя-изгнанника к предательству и вырвать у него тайну горы и Большой Медведицы. Нужно во что бы то ни стало разлучить отца с Джимом. Он принял это решение еще несколько лет назад. Но сделать это становилось все труднее. А может, это теперь уже вообще невозможно? Харке стало страшно. Правильно ли он поступил, покинув отца?
Да. Он должен стать воином. Потом он снова разыщет отца. Правда, теперь, после всего, что произошло, он уже не мог представить себе, о чем будет с ним говорить.
Мысли его непрестанно кружили в голове, впивались в мозг, ранили его, рождали в нем сомнения. Чьим воином он станет? Сиксиков? А если они когда-нибудь узнают, что его отец пьяным валялся на земле на потеху белым людям?
Харка никому не рассказывал об этом, никому не мог признаться в этом позоре – ни Могучему Оленю, ни Горящей Воде, ни шаману. А если они когда-нибудь сами обо всем узнают?
Может, ему вернуться к дакота? Ему, сыну вождя, которого они до сих пор называют предателем? Сейчас, оставшись наедине с самим собой, Харка признался себе, что тоскует по родине, по своему племени, в котором он родился. Никакое гостеприимство сиксиков не могло искоренить эту тоску. Он понял, что эта тоска живет и в сердце его отца. Зачем Маттотаупа тайно пошел в вигвам Унчиды? Конечно же, не для того, чтобы встретить там Тачунку-Витко! Они оба не решались признаться друг другу в этом робком, глубоко, на самом дне души, запрятанном чувстве – сознании, что они принадлежат к Сыновьям Большой Медведицы. И именно это чувство они болезненней и горше всего оскорбили друг в друге. Маттотаупа – когда вынудил Харку заколоть собственного брата, а Харка – в момент прощания.
Что же их ждет впереди? Неужели Харка станет воином, чтобы снова служить разведчиком у белых людей? Нет. Вачичун – бледнолицые – имели все основания охотиться на Харри, чтобы линчевать его, потому что сердце его переполняла ненависть к ним. Харка вспомнил о послании, которое ему передала изувеченная семинолка вместе с поясом из вигвама вождя Оцеолы. Эта женщина умерла. Она сама захотела смерти, как только узнала, что Харка уходит из лагеря. Но она исполнила последний долг своей изуродованной, уничтоженной жизни, и этот призыв к мести теперь жил в нем – вместе с голосом вождя племени семинолов, которого изгнали с родной земли, но храбрейшие воины которого до сих пор борются с белыми врагами, укрывшись в болотах.
Солнце уже клонилось к горизонту, а Харка все еще был занят своими мыслями. Одержимый желанием найти единственно правильное решение, он не чувствовал ни голода, ни жажды. Наступил вечер. Солнце светило уже с запада, и Харка не видел его лучей; он только чувствовал их, а перед ним лежала его собственная тень. Цветные сумерки перешли в черную тьму. Загорелись звезды, луна поплыла по ночному небосклону.
Харка все сидел, вперив взгляд во тьму. Мысли его летели и летели по кругу. Он вновь и вновь ловил их, просеивал, словно через сито.
Так прошла ночь. Не сомкнуть глаз всю ночь, сутки не есть и не пить было для Харки привычным делом и не стоило особых усилий.
Второй день оказался намного тяжелей. Во рту у него пересохло. В полдень горячий воздух начал слепить его, язык присох к нёбу. У него было такое чувство, словно кровь в его жилах загустела, сердце забилось чаще. Жар в груди выжигал все изнутри. Вокруг не было ни клочка тени, ни капли росы. К вечеру у Харки заболела голова, все его тело жаждало прохлады. Ночь он провел в пограничном состоянии, между сном и бодрствованием. Он пока так и не пришел ни к какому решению. Его словно окружала высокая стена, он словно был заперт в загоне. Когда и как он угодил в эту ловушку? Как ему освободиться? Он, умный, храбрый, непобедимый, был незаметно, без всяких пут, пойман, пленен, связан, измучен обманами, клеветой, раздором с отцом. Как просто и спокойно жил Могучий Олень! Какая запутанная жизнь у него, Харки! Одолеваемый усталостью, он пожевал табаку. Это взбодрило его, пришпорило сердце, вновь погнало кровь по жилам. Перед глазами у него поплыли видения – расплывчатые образы источников, ручьев, рек. Вода! Вода! Ясность! Ясность!
Утром у Харки перед глазами плясали темные пятна. Голову пронизывала боль, а жажда стала уже почти невыносимой. До него доносился шум реки. Вода! Но эта вода была недоступна: он не смел пойти и напиться. Губы его потрескались, глаза налились кровью. Он упрямо гнал свои мысли к одной точке: что делать? Где жить? Куда бежать? Где скрыться от образов пьяного отца, насмешливой ухмылки Джима? Как избавиться от клейма сына предателя? Как забыть о том, что он собственноручно убил своего брата? Он не находил ответа.
Как его дух-покровитель может прийти к нему или назвать ему его имя, если он никак не совладает со своими мыслями? Неужели ему придется вернуться к вигвамам без имени, с позором?..
Нет. Так он не вернется. Без имени он не вернется!
Его тело горело изнутри. Раздраженные нервы вибрировали, перед глазами все расплывалось, боли становились все мучительней. Он был иссушен жаждой, изнурен, обессилен. Жажда мучила его так сильно, что он совершенно не чувствовал голода. Временами ему казалось, будто он пьет, но вожделенная влага тут же исчезала. Его мысли превратились в смутные видения. Образы стремительно сменяли друг друга, прошлое представало в них искаженным, настоящее расплывчатым, а будущее темным и зловещим.
День выдался жарким. Солнце пылало в небе, воздух казался жгучим, как в палатке-потельне. Жар, вызванный обезвоживанием, начал мутить рассудок. В голове у Харки осталась одна-единственная внятная мысль: он не хотел сдаваться. Он не желал возвращаться с позором! Но он не