Читать интересную книгу Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016 - Коллектив авторов

Дыхание насекомых

белки наших глаз прозрачнысквозь лица текут облакакогда посыпая мир пепломмы курим в проеме окна

жар челюстей ищет плотьсвежим мясом пахнет в церквяххрустят позвонки мышейнаши пальцы прозрачней дождя

наши руки невинней чем снега кровь белее чем воскнаши плечи – солнечный бликмы ляжем на дно рекичтоб ветром в листве пропастьв черничных болотах спать

мы станем тенью синицыросой на устах драконаи будем бесплотно слушатьдыхание насекомых

беречь ли себя для смертикормить ли тревогу снамикаждый мертвец глаголетнашими голосами

Сергей Васильев

Стихотворения

Сергей Евгеньевич Васильев – поэт, переводчик. Род. в 1957 г. в селе Терса Еланского района Волгоградской области. Окончил Литинститут им. А. М. Горького. Печатался в «Арионе», «Новом мире», «Знамени», «Вестнике Европы», «Золотом веке», «Дружбе народов», «Москве». Автор четырех книг стихов, в том числе «Странные времена», «Бересклет» и др. Пишет стихи для детей. Главный редактор детского журнала «Простокваша». Лауреат всероссийских премий «Сталинград», «О, Русь!», имени Расула Гамзатова. Живет в Волгограде.

«Неба-то много, земля одна…»

Неба-то много, земля одна,Ты, расплакавшаяся у окна,Я, глядящий на мир с балкона,И плывут печальные облакаНад рекой – будут плыть, покаТы прозрачна, словно икона,Словно синицы, упавшие ницС нежных твоих ресниц.

Не полночь, не плач, не плеч полотно –Нам остается только одно:Ждать, когда дождь проснется,Ждать, когда роща зашелестит –И тогда лишь праведный Божий стыдНаших грешных сердец коснется.Пусть кометы свои распускают хвосты –Главное, чтобы осталась ты.

Кошка в лукошке, печаль в горсти –Я повторяюсь, Господь прости! –Просто душа моя осиротела.У тебя, как у Волги, большие глаза,И плывет по России твоя слеза,Не отделяя душу от тела.А еще над нами стоит луна –Желтая, как белена.

У Волги, знаешь, своя печаль –Хочешь живи, а хочешь отчальС тяжелой грузной баржоюТуда, где сугробов растут лепестки,Где сны твои небесам близкиИ где смерть не будет чужою.Ладно, родная, все будет славно –Я не Игорь, ты не Ярославна.

Я люблю и Волгу, и эту страну,И звенящую в тумане струну,Кочующую повсеместно.Отломлю ломтик лунного пирогаИ узнаю вдруг, как ты мне дорога –Тут и откроется бездна,В которой ни верху нету, ни дна,Только глаза твои, только ты одна.

«Государство – невозможный зверь…»

Государство – невозможный зверь,Оно будет и землю грызть,Чтоб угадать, где твоя корыстьИ в чем твоя благодать.

Не промахнется, дружок, поверь:Оно любит коршунов, не голубей,Оно способна тебя продать, –Говорю же, оно страшный зверь.

«Понимаю матерщину дворника…»

Понимаю матерщину дворника –Снег, метель и прочая пурга.Снег – он будет все идти до вторника,А быть может, и до четверга.

К воскресенью только успокоится,Будет тихо во дворе лежать.И метель, как белая покойница,Дворнику не будет угрожать.

«Мальчик, фразер, дуэлянт, офицер…»

Мальчик, фразер, дуэлянт, офицер,Взявший будущее на прицел,

Черный Кавказ, колдовская Тамань,Арзрум и прочая глухомань,

Россия, ставшая черной дырой –Лермонтов, вовсе не наш герой.

«Бывает так, что нету хлеба…»

Бывает так, что нету хлебаИ молока, бывает так,Что черным делается небо,А ты от смерти в двух верстах.

Растет трава, щебечет птица –Кто это, Заболоцкий, Блок? –А ты, забыв с женой проститься,Забился в темный уголок.

Неважно, кто гремит ключамиОт рая, важно то вполне,Чтоб знать, кто нам грозит ночами,Тебе и мне, тебе и мне.

Большая элегия

Сергею Калашникову

Лес уронил багряный свой убор,Мороз посеребрил мой взгляд печальный,И в этой прелести первоначальнойЖиву я, милый друг мой, до сих пор.

Куда как славно по снегу брести,А вот куда не знаю – как придется.Вода не умерла на дне колодца,За остальное Бог меня прости.

Я просто жил, купал ступни в росе,Косил траву, варил уху из рыбок.Я без ужимок жил и без улыбок,Наверное, я жил не так, как все.

А вот теперь я думаю и злюсь –Какой там Ленин и какой там Сталин?Один Державин лишь монументален –Не трусь, еще проснется наша Русь!

А за окном опять идет снежок,Такой веселый, на бомжа похожий,И улыбается ему прохожий,Его воспринимая как ожог.

Мой милый друг, я сделал выбор свой –Глоток свободы и глоток природы.Я у волчицы принимаю роды,За мною звезд всегда идет конвой.

Чем кончится все это? НикогдаНе кончится, а будет длиться вечно,И будет плакать ночь, и будет течь наПлечи мои мертвая вода.

Настанет день, хороший день такой,Когда ты поглядишь на мир иначе,И улыбнешься, и зайдешься в плаче,Объятый необъятною тоской.

Потом настанет жалкая пораАвстрийцев, немцев и других французов,И одноглазый тут придет Кутузов,Чтоб ропот отличить от топора.

Он медленно поднимет АКМИ поднесет его к слепому глазу –Твой АКМ! – и страшно станет сразуФранцузам, немцам и румынам всем.

Кромешный август, черный Сталинград,Где по ночам светло лишь от бомбежек,Где и чернобыльский рыдает ежик,Где Бог тебе не друг и черт не брат.

Что, стало страшно? Да, ведь там солдатЧерез минуты две как умирает.Офелия в реке белье стирает,И мерзнет от мороза супостат.

Ну что ж, придумаем другой сюжет,Немножечко отличный от вендетты –Там ни Ромео нет и нет Джульетты,Да и Шекспира, в общем, тоже нет.

Гам кровь с любовью сладко рифмовать,Там поцелуй останется на ужин,Там ты настолько нежностью контужен,Что девушку не уложить в кровать.

А что Россия? Что Россия – тамБезмолвствуют и водку пьют сердито,И греки там молчат, и Афродита,А кто и говорит, так Мандельштам.

Экклезиаст пусть тоже помолчит,И кто его, безумного, придумал:Иди, мол, в бездну и гори в аду, мол,Где жизнь твоя поднимется на щит.

Вернемся в Русь. Березки тут растут,Которых да не раз воспел Бианки,Тут рубят головы порой по пьянке,Кресты святые ставят так же тут.

Ах, как они сияли те крестыНа куполах высоких и прилежных.Я так любил их, радостных и нежных,Чтоб тоже головы рубил. А ты?

Калашникову что тебе скажу:В дырявой нашей памяти увечнойОдна лишь дружба остается вечной,Любовь и страсть подвластны дележу.

А впрочем, знаешь, не об этом речь –Подумаешь, блондинки иль смуглянки,Они, как те клубнички на полянке,А речь о том, чтоб нашу речь сберечь.

Пусть плавают в речушке караси,Пусть бабочки пернатые порхают,Пусть желуди под дубом отдыхают,Пусть длится жизнь на солнечной Руси.

О чем я? Не скажу тебе о чем.Ты сам поймешь, пространству потакаяИ времени. Гляди зима какая –Печаль и грусть, и вечность за плечом.

Какой там космос! Видишь чернозем?Там Мандельштам, и Пушкин, и Державин.Не Волочкова, даже не Аршавин –Когда б ты знал, какой мы воз везем!

Вселенский продолжается пожар,И Бог похож на дедушку Мороза,В одной его руке мерцает роза,В другой – стеклянный и волшебный шар.

В котором видно все как наяву,В котором жизнь расти не перестанет,А роза то Снегурочкою станет,А то пролеской прорастет во рву.

Пройдем теперь в прифронтовой лесок,Там столько васильков и грабов грубых,Там вечность отпечатана на трупах,И кровь не проливается в песок.

Герой не тот, кто кушал героин,Общаясь с веной мыслью сокровенной,А тот, кто жил лишь жизнью сокровенной,Как парусами Александр Грин.

Мы отвлеклись. Забыли, что вдалиИли вблизи мороз не то рисует –Он плоть твою так нежно полосует –Какой там к черту Сальвадор Дали!

Что Эдуард Мане, что Клод Моне,Да, хороши, но мне милей Саврасов –Грачи без выдумок и без прикрасов,Но мне это достаточно вполне.

Попробуй жизнь прожить и проживешь,Одним мгновеньем долгим начиная –Не так, как эта бабочка ночнаяНабоковская и не так, как вошь.

А как звезда, летящая в ночи,Чтобы светить бомжу или святому,Чтобы тебе помочь дойти до дому –Да ладно, друг мой, лучше помолчи!

Поговорим о главном – о душе,Которая помолвлена с судьбою,Которая живет сама собоюНа невысоком третьем этаже.

А выше солнцем говорит луна,Кокетничает, дурочка такая,И звезды улыбаются, сверкая, –Важнее хлопка и нежнее льна.

И Бог опять приходит на балкон,Чуть бородатый и чуть-чуть поддатый,Смущенный неожиданною датой,Которая бежит за ним вдогон.

«Можно плетень и судьбу чинить…»