Плавучий мост. Журнал поэзии. № 1/2016
© Редакция журнала «Плавучий мост», 2016
© Verlag an der Wertach, 2016
© Авторы публикаций, 2016
* * *
Поэзия и время
Виталий Штемпель
Кому и что должна поэзия
Спор о том, какой должна быть поэзия, что в ней можно, что нельзя, слишком давний, чтобы надеяться на его разрешение. Надежды же на то, что она подчинится неким принудительным нововведения, представлениям меньшинства или даже большинства просто нет: она будет такой, какой её видит и слышит Поэт. Полагаю, именно поэтому тайна её очарования сохранится до тех пор, пока Поэт будет оставаться тем единственным, кто не знает как стихи пишутся. Пусть это знают критики и даже читатели – но не поэт. Мандельштам, видевший в символизме начало новой поэтической эры, всё-таки заключил: «Какой должна быть поэзия? Да может, она совсем не должна, никому она не должна, кредиторы у неё все фальшивые!» И – совершенно неожиданное и малоутешительное: «Ничего так не способствует укреплению снобизма, как частая смена поэтических поколений при одном и том же поколении читателей. Читатель приучается чувствовать себя зрителем в партере, перед ним дефилируют сменяющиеся школы. Он морщится, гримасничает, привередничает. Наконец у него появляется совсем уже необоснованное сознание превосходства – постоянного перед переменным, неподвижного – перед движущимся». Не это ли самое сознание превосходства подвигло читателя на большее: худо-бедно освоив законы стихосложения, он сам взялся за дело. С некоторых пор писание стихов стало терапией масс. Дискредитирован ли при этом Поэт или сама Поэзия? Ни в коем случае! Читателей поубавилось. Тиражи поэтических сборников упали с десятков тысяч до нескольких сотен. Но именно эти несколько сотен востребованных книг настоящей поэзии и сохраняют надежду: поэзия есть и будет. Пушкин вложил в уста книгоиздателя слова, характеризующие его время: «Наш век – торгаш; в сей век железный / Без денег и свободы нет». Великий поэт будто заглянул в наше время. Что изменилось? Да ничего. Сегодня, как и прежде, денежные знаки правят этим миром. И не поэзия в том виновна. И всё-таки – может быть, именно честности и ей недостаёт. Той самой честности, которая сближает её с читателем и которую можно ещё назвать «прекрасной ясностью» (М. Кузмин). И совсем уж как напутствие следующим поколениям поэтов звучат – его же – слова: «Друг мой, имея талант, то есть – уменье по-своему, по-новому видеть мир, память художника, способность отличать нужное от случайного, правдоподобную выдумку, – пишите логично, соблюдая чистоту народной речи, имея свой слог, ясно чувствуйте соответствие данной формы с известным содержанием и приличествующим ей языком, будьте искусным зодчим как в мелочах, так и в целом, будьте понятны в ваших выражениях».
Гейне когда-то сделал в записной книжке такую запись: «Die Welt wundert sich, dass einmal ein ehrlicher Mann gelebt – die Stelle bleibt vakant». (Мир удивляется тому, что однажды жил честный человек – это место остаётся вакантным). Блок, в своей знаменитой речи «О назначении поэта» заключил: «…роль поэта – не лёгкая и не весёлая, она трагическая.» В трагическую же минуту своей жизни Пастернак написал мужественные строки, в чём-то повторив мысль своих предшественников:
«Напрасно в дни великого совета,Где высшей страсти отданы места,Оставлена вакансия поэта:Она опасна, если не пуста.»
Именно: вакансия поэта не занимается по указке сверху. А если это случается – то она пуста, то есть не представляет ценности. Мне ни в коем случае не хотелось бы вносить элемент полемики в журнал, поставившего своей целью скромную и вместе с тем нелёгкую задачу: отражать на своих страницах современную русскую поэзию – такой, какая она есть, давать слово авторам самых разных поэтических школ и направлений, не взирая при этом на географическое местоположение автора. Я охотно соглашусь с двумя противопложными мнениями о существе поэзии. Ибо каждое имеет право на жизнь. Но проводником её был и остаётся (подчеркну – всегда!) только Поэт.
Наш журнал прожил два года. Мы не вышли в первые ряды и не остались на задворках. Скажу больше: в самом факте нашего существования нет никакой логики. Ибо мы нигде не состоим и никому ничего не должны. Те, кто этот журнал делает, – делают это из доброй воли, не имеют от этого никаких дивидентов. Те, кто в нём публикуется, – публикуются из любви к поэзии. А значит торгашеский дух нашего века всё-таки относителен. И если это то единственное, что своим существованием доказывает наш журнал, то так ли это мало?
Примечание:
Виталий Штемпель – поэт, редактор. Живёт в Германии.
Берега
Геннадий Русаков
Стихи разных лет
Русаков Геннадий Александрович родился в 1938 году, воспитывался в Суворовском училище, учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Работал переводчиком-синхронистом в Секретариате ООН в Нью-Йорке и Женеве. Автор семи книг стихотворений. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе Национальной премии «Поэт» (2014). Живет в Москве и Нью-Йорке.
«Опять горячий дождь насквозь пронизан светом…»
Опять горячий дождь насквозь пронизан светоми всё качается, всё брызжется и льёт,такой дурашливый, таким горячим летоми так бессовестно меня не узнаёт!А я тут с Моцартом, а я тут ртом закрытымиграю музыку, как будто я кларнет.Мне всё так нравится, и скачет град по плитам,а мне до прочего уже и дела нет.Вот я из палочек, из косточек вишнёвыхна тропке выложу летящую стрелу.Она взлетит, а я пойду в ботинках новыхразыскивать её по волглому селу.Там дышат червяки на грядках полной грудью –и это правильно: ну, как тут не дышать?Я их возьму к себе в друзья по малолюдью,сложу их в баночку, не буду им мешать.
«В межтамбурном проходе…»
В межтамбурном проходезаиндевел металл.Вагон на стрелках водит.И градусник устал.Но грузны расстоянья.Но бешены мосты.И птица без названьякричит из темноты.А там одно и то же:снега, снега, снега.И холодом по коже.И больно ночь долга.Кто там в полях кочуетза белой пеленой?Моя страна ночует,как жолудь ледяной.И две огромных тенипо насыпи бегут,как-будто в этой темикого-то берегут.
«Не нужно принимать себя всерьёз…»
Не нужно принимать себя всерьёз.Мы тут, ей-богу, очень ненадолго:придуманный Создателем курьёз,живущий из осознанного долга.Дерзай. Дерзи, как водится,Творцу. Хами ему, поскольку благодарен.Начало – приближение к концу.Я тоже этим временем ударен:жду от него внезапного письма,где строчки легче женского касанья –небесный шёлк, творенья бахрома.У времени своё правописанье…Эх, жизнь-удача, туз из рукава!Кому ещё такое выпадает?…И рано повзрослевшая травапод тяжестью июня проседает.
Снимок
Молодой, умеренно-красивый,тихий бабник, сумрачный пижон…Но с какой невероятной силойснова лезет время на рожон!Я стою, со мною всё понятно:весь я тут, меня нигде не ждут.Но вот эти солнечные пятна,Герцен, Первомай, Литинститут!Жора Елин сделал этот снимокили, может, кто-то до него:из числа ушедших невидимок,из друзей, не рвавшихся в родство.Из невест, не выбившихся в жёны…Я стою и в оптику смотрю –молодой и странно напряжённый:будто вижу, а не говорю.Боже мой, как страстно это время,век двадцатый, бьющийся во мне!Это солнце, греющее темя.Этот я, с собой наедине…
«Ничего мне, граждане, не надо…»
Ничего мне, граждане, не надо,ничего я больше не хочу:ни ночного сада-вертограда,ни столетья, что не по плечу.Всё отдал, как бабка завещала,пережил не веривших в меня.Больно жизнь мне многое прощала,у себя за пазухой храня…Вот он я, уже давно на свете.Жёлтый день цыплячится в окне.Ничего не надо, птицы-дети,ничего уже не надо мне.Ах, качаться в пенсионной зыбке,гречку есть, подсчитывать нули…И держаться намертво за штрипкирезко накренившейся земли.
«Да, жизнь как жизнь: круженье пустяков…»
Поговорим о странностях любви.
А. С. ПушкинДа, жизнь как жизнь: круженье пустяков,пруды, киоски, крик товарняков.От полустанка – запахи мазута.Найти наощупь строчку или слог,с губы отклеить герпес-узелок…Простудно нынче, и душа разута.
Поговорим о странностях любви…О том, что сколько, в общем, ни живи,а не добрать до вечности полгода.Что март паскуден, а страна долга.Что пахнут прелью мокрые стога.И, что ни день, меняется погода.
А снег лежит поверх промёрзлых шпал –ничком, как он лежал, когда упал,присыпан сверху паровозной гарью.Да, мир хорош, но только со спины.Содрать бы с этих лириков штаны…И самому себе заехать в харю.
Так тонко в доме скрипочка поёт!Наверно, это Моцарт…Во даёт!А я жую и сглатываю слёзы.Играй, пили, фигляр, вещун, скрипач!И сам, смычком дотягиваясь, плачьнад непотребством подмосковной прозы.
«Из ресторана тянет щами…»