газеты она красила забор и громко смеялась. Проходившие мимо соседи делали круглые глаза, бабушка с улыбкой кивала в сторону Кати и называла ее Томом Сойером.
Кате вдруг показалось, что занавеска в кухонном окне дрогнула. Представилось, что бабушка, живая, ждет ее на кухне с оладьями. В следующую секунду наваждение исчезло. Катя сделала глубокий вдох и медленный выдох, плотный пар был похож на дым от сигарет. Из-за угла показался маленький джип. Спотыкаясь на колдобинах, он неуверенно полз по слякотным колеям. Катя шагнула навстречу и энергично замахала. Машинка взбодрилась, и через пару минут из нее уже выскакивала крупная риелторша, одетая как для лесного похода: в мужской куртке, резиновых сапогах, перчатках. Она бросила на Катю неприветливый взгляд, словно досадуя на клиентку за то, что пришлось ехать в такую рань далеко от чистого и теплого офиса, но тут же заговорила неожиданно ласково.
– Вы, наверное, Екатерина? Очень приятно с вами познакомиться.
Риелторша перепрыгнула через лужу, как большая кошка.
– Да, это я вам звонила, – тихо ответила Катя и почувствовала себя перед собственным домом самозванкой.
– Ну, пойдемте, покажете мне свои владения. – Риелторша как будто уловила ее смятение и по-матерински погладила по спине, подталкивая к жалкой калитке.
Та скрипнула единственной петлей и впустила женщин в заброшенный двор. Глаза риелторши отсканировали разросшийся бурьян, длинную веранду, ржавую бочку с закисшей дождевой водой, старый малинник, опутанный паутиной, похожей на грязную марлю. Воздух казался непрозрачным и густым.
Катя посмотрела на большие окна с ветхими рамами: стекло как будто из уважения к бабушке не поддавалось времени и оставалось относительно чистым. По привычке перешагнула через пару покосившихся ступенек крыльца и распахнула дверь на веранду. Внутри было темновато. Кое-какой свет от окна падал на старый круглый стол, символ уюта и бабушкиного гостеприимства, застеленный увядшим бархатом с кисточками.
Пол из отсыревших досок постанывал под шагами. Катя с трудом открыла заедающий дверной замок, и женщины вошли в дом. Пахло волглой пылью и лавандой, которой бабушка запасалась впрок, чтобы отвадить моль. Катя подсунула риелторше салатовые резиновые шлепки и быстро переобулась сама. Ее старые тапочки, похожие на галоши, были сырые и холодные. Ледяная сырость обжигала ногу даже через толстый носок.
– Здесь у нас прихожая, – сказала Катя с бабушкиными интонациями. – Напротив кладовка. Ирочка, моя бабушка, оказывается, заранее готовилась к похоронам и хранила там все необходимое: тапки, чулки, юбку, нательную рубашку – причем сама ее сшила без единого узла, гребень, распятие… Ничего не пришлось докупать. Сейчас, наверное, кладовку можно переделать под гардеробную.
– Или снести стену, и будет просторная прихожая, – насмешливо пробормотала риелторша.
Катя открыла следующую дверь, порыскала рукой в поисках выключателя. В старой хрустальной люстре зажглись две лампы из восьми.
– В поселке есть газ, но мы себе не проводили, нам хватало печки и небольшой плиты, – сообщила Катя, чувствуя, как пересыхает рот.
Беленую стену напротив печи украшали постеры со смешными и как будто выпуклыми котятами. Диванчик застелен клетчатым плюшевым покрывалом. На столе стоит пустая ваза, подаренная родительским комитетом в первый год работы Ирины Рудольфовны в новой школе.
Риелторша по-хозяйски прошла мимо длинного обеденного стола и остановилась напротив бело-голубой голландки. Дотронулась до печи, будто проверяя, не теплая ли она, и Катя поймала себя на мысли, что хочет сделать ей замечание в духе бабушки: «Давай-давай, трогай, мыть потом сама будешь». И все-таки она тоже приложила ладонь к изразцам. Ледяной холод от голландки словно ударил током, и Катя отдернула руку. На изразце остался бледный след, а на ладони – черная пыль.
Раздался грохот, Катя обернулась и увидела растерянное лицо риелторши. Та стояла у двухэтажного буфета, а рядом валялась отломанная дверца ящика, где бабушка хранила крупу. Запахло мышами.
– Простите, Катя, случайно задела. Увидела у вас сервиз гэдээровский и позабыла все на свете. Такой у мамы моей был, она все берегла его для особенного чаепития, но чаепитие это так и не случилось. – Риелторша спрятала блеснувшие влагой глаза. – Разбили при переезде сервиз мамин, а жаль.
Риелторша как будто хотела поговорить, но Катя не поддержала. Затаив дыхание, она увидела, что к портьерам булавками приколоты детские поделки из старой магнитофонной пленки. А ведь там вполне мог быть записан бабушкин голос.
– Покажете спальню?
Риелторша, похоже, зябла. Переминалась с ноги на ногу, как в мороз на автобусной остановке, мусолила клетчатым платком красный кончик носа.
– Конечно, сейчас, – нарочито бодро сказала Катя и пошла первая.
В углу под лестницей все еще были видны ржавые круги от железного ведра, и Катя вспомнила, как зимними вечерами бабушка разрешала ей справлять нужду дома в ведро, а не в уличном туалете. Однажды соседская девчонка из многодетной семьи выбежала зимой налегке в дощатую будочку, да домой так и не вернулась. Провалилась в сугроб и замерзла насмерть.
Катя пожалела, что не приехала в дом заранее, не растопила печь, не приготовила даже чай для человека, который проделал долгий путь. Риелторша как будто думала о том же, и симпатия, которая была в начале встречи, почти истаяла. Женщины поднялись на второй этаж, залитый солнечным светом.
– Не хочу вас обнадеживать, Катерина, лет дцать назад такие профессорские дачи разбирали как горячие пирожки. А сейчас они ничего не стоят, – отчеканила риелторша, бегло осмотрев две каморки с железными кроватями и кучками сырых, похожих на подтаявшие горки снега, подушек.
Катя поежилась.
– Как это? – спросила она. – Совсем ничего?
– Совсем. – Риелторша стеклянным взглядом уперлась в засохшее коричневое пятно под батареей.
Катя подумала, что в голове у риелторши уже крутятся более выгодные сделки.
– Помните, в мультике «Простоквашино» домики были заброшенные, с надписью «Живите кто хотите», вот это наша с вами реальность. – Риелторша вздохнула. – Земля может кого-то заинтересовать. Но, опять же, если ценник адекватный поставим. Сколько вы хотите получить?
– Рассчитывала миллионов на семь. Все-таки это двухэтажный дом с верандой! Бабушка квартиру в Москве продала, чтобы его купить.
– Ну, вы вспомнили времена. Сейчас это все никому не надо, снесут и построят таунхаус какой-нибудь или коттедж современный. За землю как бы нам миллиона три выторговать, и то хорошо будет.
Катю как будто щелкнули по носу. Она слышала рассказы коллег о кабальных ипотеках, но никогда не вникала, снисходительно бросая, что ей не хочется в это впрягаться.
– Ну, посмотрим, Катя, как пойдет. – Риелторша как будто смягчилась и перешла на свойское «ты». – Ты мне скажи, в какие дни сможешь сюда приезжать на показы? Я в такую даль ездить не буду, сама понимаешь.
– Да в любые.
– И ладненько. – Риелторша что-то зафиксировала у себя в блокноте. – Участок тридцать соток, правильно я помню?
Катя кивнула и поняла, что собеседница уже мысленно на полпути к офису. Ей стало неприятно, что вопрос ее будущего и бабушкиного прошлого решается походя, как что-то незначительное. Риелторша подмигнула