непонимающе нахмурила брови, но не стала задавать вопросов. Катя закатила глаза. Она затаила обиду на Маратика, что он говорит с кем угодно, даже с дурацкими сестрами Ибраевыми, но только не с ней.
Как только дверь за Аманбеке закрылась, Ирина Рудольфовна в задумчивости повела Катю в большую комнату.
– Катюша, где твоя одежда?
Катя показала на два колченогих стула в углу, заваленных выцветшими тряпками. Пока бабушка решала, как подступиться к вещам, чтобы не свалить все на пол, девчонка выпрыгнула из халата и, выудив из-под стула мятую футболку на вырост, быстро натянула ее.
Только теперь, при дневном свете, Ирина Рудольфовна разглядела темные узоры на худой спине девочки.
– А это от той штуки, которой ковры выбивают! Папа меня бьет, – беспечно объяснила девочка.
– Катя, хочешь уедем прямо сегодня? – неожиданно для самой себя спросила бабушка.
– Хочу! – выпалила Катя не задумываясь.
В планы новоиспеченной бабушки не входило забирать внучку, но что-то в этом маленьком поселке пугало ее. Неприветливые гримасы на загорелых, словно обжаренных лицах прохожих преследовали ее с перрона вокзала. Старики с неодобрением осматривали ее наряд и переговаривались на непонятном для Ирины Рудольфовны шипящем языке. Дети реагировали бурно и непривычно.
Проходя мимо зловещей глинистой речки, она заметила компанию шпаны. Их было трое. Самый щуплый и сутулый мальчик вертелся возле парня повыше, как будто что-то выпрашивая. Тот нехотя вытащил изо рта окурок и дал затянуться мелкому. От неожиданности Ирина Рудольфовна даже остановилась, открыла рот и беззвучно зашевелила губами. Мелкий курильщик это заметил и, передразнивая женщину, стал некрасиво хватать ртом воздух, словно рыба. Скривил рот, будто проверяет языком верхнюю десну, пустил в сторону Ирины Рудольфовны струю слюны и громко заржал.
Глаза у пацанов нехорошо блестели. Ирина Рудольфовна испугалась, но не подала виду, а руки, которые могли выдать испуг, спрятала за ремни рюкзака, в который вцепилась со всей силы. Ускорила шаг. Она не смотрела под ноги, пока не вляпалась в плотную коровью лепешку. Чертыхаясь и молясь скорее добраться до нужного адреса, она шаркала одной ногой, как пират на деревянном протезе, пытаясь очистить подошву кроссовки.
Поселок напоминал большой пустырь. Правда, кое-где теплилась жизнь: частный сектор, детский сад, школа, ряд продуктовых ларьков. Особняком стояли только строящаяся церковь и трехэтажка, адрес которой Наина указывала на конвертах редких своих писем. Как только Ирина Рудольфовна переступила порог квартиры Абатовых и увидела щупленькую девочку, так непохожую на свою мать, в груди неприятно кольнуло. И потом, всматриваясь в скорбные лики на иконах, расставленных по всей квартире, она представляла, как страшно под этими взглядами маленькой девочке. Как ни старалась она не думать о словах Аманбеке, воображение рисовало внезапное возвращение буйного Серикбая.
– Тогда давай собирать вещи, поезд вечером! – отчеканила Ирина Рудольфовна и поставила таймер на часах. А про себя добавила, что не позволит никому поднять руку ни на себя, ни на эту смешную пигалицу.
Катя лежала на тощей корпе и грустным голосом пересказывала слухи о песнях Маратика. Ирина Рудольфовна слушала и осторожно разбирала стулья с одеждой. Она брала футболки или трико, осматривала, иногда принюхивалась, морщилась и складывала аккуратной стопкой на диване. Из трикотажной кучи Ирина Рудольфовна выбрала для Кати зеленое шерстяное платье с тремя маленькими пластмассовыми бантиками на груди, чтобы не стыдно было из дома выйти, и майку с шортиками, чтобы не жарко было в поезде.
Из игрушек Катя много что хотела взять, но по глазам бабушки и размеру ее рюкзака поняла, что в новый дом заедет без кукол. Она быстро напомнила себе, что уже взрослая, да и игрушками баловалась только потому, что телевизор забрали. Она посмотрела еще раз на то место, где в последний раз видела Маратика живым. Тумба с отчетливыми следами от ножек телевизора зарастала пылью. Катя провела ладошкой по серому дереву и как зачарованная смотрела на легкие войлочные ошметки. На миг ей показалось, что она вновь слышит голос Маратика. Расстроившись, что это всего лишь придумка, Катя запрыгала по узорчатому ковру, стараясь не наступать на аляпистые корпе.
Ирина Рудольфовна наблюдала за Катей. В одном письме Наина рассказывала, как погиб ее сын под дьявольской приблудой – телевизором, который притащил в дом муж. И что только Бог помог ей пережить это горе. И что, если бы была возможность спасти сына, она бы этого не сделала, потому что только когда умер Маратик, она познала Бога.
Ирина Рудольфовна пыталась представить уже взрослую Наину в окружении мужа и детей или Наину, познавшую Бога. Но ничего в этой квартире не напоминало ей о дочери, которую она знала. Желтоватые, словно когда-то были белыми, обои увешаны образами, даже к красному ковру на стене приколот постер с ликом святой Матроны.
Катя с разбега прыгнула в ноги бабушке. Ирина Рудольфовна от неожиданности вздрогнула, но вслух ничего не сказала. Она молча встряхнула приготовленное для Кати платье и внимательно посмотрела на внучку. Катя с серьезным видом потерла ладошки, сдула серые катышки, быстро откусила и выплюнула заусенец и как зверек нырнула в наряд. Ирина Рудольфовна присела на колени, потянула за подол платья, и из горловины вылезла каштановая голова с косичками.
– Дальше я сама, – звонко сказала Катя и запустила в рукава тонкие загорелые руки.
– Ну, присядем на дорожку, – улыбнулась Ирина Рудольфовна.
2
Человейник, где Катя снимала однокомнатную квартиру, встречал жильцов, возвращающихся с работы, неприветливо. Нервно пищала домофоном железная дверь. Отворялась с собачьим скулежом и гремела за спиной. На лестничной площадке створки немытых окон дребезжали от постоянного сквозняка. Жильцы дома, уже сбившие глинистую кашицу с обуви на крыльце, дотирали подошвы об углы ступеней, чтобы не тащить набранную на бесконечных московских стройках грязь в квартиры. Те, кто проходил к себе на первый и второй этаж, хмурили брови и невнятным матом обдавали «чистоплотных» соседей.
Катя с хлипким зонтом над головой шла от метро по проторенной вязкой дорожке мимо двух стройплощадок. У подъезда нашла небольшую палку и сняла ею тяжелый фарш с промокших туфель. Подождала пару минут, пока сосед докурит, чтобы не сталкиваться с ним в подъезде и не ехать в одном лифте. Затем потянула тяжелую дверь, причудами коммунальщиков разрисованную пузатыми ягодами, и юркнула внутрь. Лифт с расплавленными кнопками содрогнулся и пополз вверх.
Кате двадцать пять, днем она выглядит моложе, а вечером после работы гораздо старше, когда рассматривает отражение в заляпанном зеркале лифта. Как ни старается она найти удачный ракурс, холодный свет лампочки упрямо накладывает густые тени под ее глаза и как будто прочерчивает морщинку между бровями. Любая одежда в этом свете выглядит изжеванной и выплюнутой рабочим днем. Катя тоже чувствует себя изжеванной и выплюнутой. Она прикрывает глаза и отсчитывает