Иван протянул денежку монаху. Парень с кувшинами обидчиво фыркнул и отошел в сторону. А перед Каином уже стоял другой походячий торговец в синей поддевке с сушеной воблой на лотке. Весело прокричал:
— Пей квасок — воблой закусывай! В печи вялена, на солнце сушена. Кто ест — беды не знает, сама во рту тает!
Пришлось Ивану достать еще одну полушку: хорошо пить квасок с воблой.
Устав бродить по торгу, Каин пришел в Хлебный и Калачные ряды. Здесь не так шумно. А калачи хороши, мимо не пройдешь. Вот калачи из крупитчатой муки, а рядом круглые «братские» из толченой муки. За ними — «смесные», ржаные, пшеничные. Свежие, румяные, пышные — сами в рот просятся.
Напротив пироги с кашей, щукой, сыром и яйцами, блины гречневые красные да молочные, оладьи с патокой и сотовым медом.
Глаза разбегаются! Хочешь, не хочешь, а раскошелишься. Взял Иван оладьи с патокой и присел на рундук подле лавки.
Перекусив, пошел дальше. Ноги как-то сами собой вынесли его на знаменитую Варварку, которая раскинулась по гребню холма, круто обрывавшегося от нее к Москве-реке.
Пожалуй, лучше знаменитого художника[52] о Варварке не скажешь: «Шумная суетливая жизнь кипела на этом бойком месте старой Москвы. Здесь находились кружала и харчевни, погреба с фряжскими винами, продаваемыми на вынос в глиняных и медных кувшинах и кружках… Пройдет толпа скоморохов с сопелями, гудками и домбрами. Раздастся оглушительный перезвон колоколов на низкой деревянной на столбах колокольне. Разольется захватывающая разгульная песня пропившихся до последней нитки бражников… Гремят цепи выведенных сюда для сбора подаяния колодников. Крик юродивого, песня калик-перехожих…»
На Варварском крестце Иван неожиданно столкнулся с дворовой девкой своего бывшего хозяина Аришкой в синем летнике.
— Ванечка, как я счастлива тебя видеть!
— И я тебе рад.
— Тебя и не узнать. В нарядном кафтане ходишь, как сын купеческий. Ты ведь теперь, как все у нас говорят, вольную от самого генерал-губернатора получил.
— Получил, Аришка. Абшит!.. Хочу в ноги тебе поклониться. Ведь ты моя избавительница. Ишь, чем твой рассказ обернулся. Я тебя непременно отблагодарю.
— Да полно тебе, Ванечка, не стоит благодарности… А вот с Филатьева, как с гуся вода. Холопов на дыбе вздернули, а купец вывернулся.
— Слышал. Алтынного вора вешают, а полтинного чествуют.
— Еще бы не чествовали, когда у него секретари и судьи в приятелях ходят. Рука руку моет. Страсть не люб он мне.
— Чего ж так? Казалось бы…
Иван не договорил, но Аришка поняла его намек.
— В прелюбах хожу? Давно уже нет, Ванечка, отвадила кота от молока.
— И как тебе удалось?
— Болезнь-де ко мне дурная привязалась. Он, правда, не шибко поверил. Девка-то я кровь с молоком, но больше уже не привязывается.
— К поварихе никак приставил?
— За двумя кладовыми присматривать, а в них денег и дорогих пожитков честь не перечесть.
Иван заинтересованно глянул на Аришку.
— Правда?
— Зачем мне врать, Ванечка? Купец-то наш один из самых богатых в Москве… Не хочешь попытать счастья? Уж так была бы рада, если бы нашего скопидома очистили.
— Я подумаю, Аришка.
Глава 15
Крупное и занятное ограбление
Дело обсудили у Камчатки, который теперь пребывал в Сивцевом Вражке. В древности здесь действительности был «вражек» — небольшой овраг, по которому протекала чуть заметная речка Сивка, впадавшая в ручей Черторый, приток реки Москвы. В описываемое время эта речка текла в открытой канаве по южной стороне улицы, овраг же был засыпан.
Когда-то Сивцев Вражек населяли опричники Ивана Грозного, потомки, которых оставались жить здесь и позже, но в минувшем веке болящую часть дворов на улице заменили уже «тяглые люди» дворцовых слобод: Иконный — у Филипповского переулка, Старой Конюшенной — у Большого Афанасьевского; Плотничьей слободы — у Плотникова переулка и денежных мастеров государевого Денежного двора.
Совсем недавно в приделе церкви Афанасия и Кирилла, главным образом по Сивцеву Вражку, стояли загородные дворы знатнейших приближенных Петра 1 Стрешнева, Головкина и Матюшкина и менее знатных людей, начиная от стольников дьяков, подьячих, нечиновных дворян и дворянских вдов.
Камчатка обосновался в Плотничьем переулке, в небольшой избе под тесовой кровлей, хозяин которой на два месяца уехал в подмосковное Красное село возводить дом одному из зажиточных купцов. Хозяйка недавно отдала Богу душу, а трое сыновей уехали на заработки в Петербург, где шло бурное строительство.
Любой выбор временного убежища Камчатки всегда был тщательно подготовлен. Любил он глухие переулки, где не было караульных будок, обычно расставленных по основным улицам.
Камчатка отказался-таки на грабеж Лефортовского дворца. Сам о том не хотел признаться, но его все-таки остановило предостережение Каина.
А вот предложение Ивана его заинтересовало, хотя братки, особенно Зуб и его дружок Одноух, засомневались.
— Купчина уже обжегся, так что в другой раз его с кондачка не взять, да и не известно, какие затворы и решетки поставлены в окнах его кладовых.
— А я так, братки, смекаю, — говорил Каин. — Не ждет воров Филатьев. У него того и в мыслях нет, тем более, после такой шумихи, что подняли Тайная канцелярия и Стукалов монастырь. Теперь о запорах. Есть задумка. Куплю курицу и запущу ее во двор соседа, в коем проживает генерал Татищев.
Братки, за исключением Камчатки, рассмеялись:
— Тебя что, Каин, после абшита гирькой по темечку тюкнули. Кой прок курицу во двор генерала запускать?
— Ты, Зуб, фомкой[53] легко управляешься, а вот черепок твой не мозгами, а пауками набит.
— Но-но! — окрысился Зуб. — По хайлу[54] захотел?
— Цыть! — прикрикнул Камчатка. — Продолжай, Каин.
— Кладовые Филатьева выходят в огород Татищева, забора в этом месте между ними нет. Я буду ловить курицу, и высматривать окна кладовых. Затем надо обдумать, чем сподручней решетки окна взломать. Вот тут, надеюсь, и твоя помощь, Зуб, сгодится.
Братки больше не смеялись. Теперь последнее слово за Камчаткой.
— Побегай за курицей, Каин, а там посмотрим.
— А дворник Татищева тебя не узнает? — спросил Зуб.
— Глупый вопрос, Васька. Неужели бы я полез к знакомому дворнику?
Каин вновь пришел к Камчатке на другой день. Дотошно выслушав рассказ Ивана, вожак утвердительно кивнул головой и произнес:
— Оконный затвор и железная решетка не станут нам помехой.
— Бревнышко придется прихватить.
— Прихватим. Ночью собираемся под Каменным мостом[55].
Именно здесь в глухую ночь и собрались шестеро братков Камчатки. Еще раз, коротко обсудив будущее ограбление, осторожно, темными закоулками, минуя сторожевые будки, двинулись к усадьбе Татищева. Забор был высоким, но это Каина не смутило.
— Пока носился за курицей, усмотрел одну доску, которую легко отодвинуть топориком, — шепнул он.
Пошли вдоль забора, ближе ко двору Филатьева.
— Где-то здесь, — остановился Иван и принялся щупать каждую доску. — Есть. Отжимай, Зуб, да не с рывка, а помалу, дабы скрипа не было.
Широкая дубовая доска подалась без особых усилий. Отверстие оказалось в десяти саженях от каменных кладовых Филатьева.
Одному из братков Каин приказал как можно ближе подойти на цыпочках к дому Татищева и чутко стоять на стреме. Остальные подошли к окну. С крепким железным затвором окна возились минуть десять, а когда его отломали, Каин просунул бревнышко в железную решетку и что есть сил принялся ее отгибать. Ни с места!
— Давай вдвоем, Камчатка.
У вожака сила медвежья. Две-три минуты — и решетка была отогнута.
— Теперь взломать сундуки. Зуб и Одноух со мной, остальные — принимать узлы.
Удивительно, но все команды Каина выполнялись беспрекословно. Даже Камчаткой. Во-первых, усадьба Филатьева — бывшая «епархия» Ивана, а во-вторых, Камчатка давно уже почувствовал, что этот коренастый парень с твердым голосом и властными глазами довольно хитер и умен, и что в нем уже сейчас видны задатки вожака, к которым у него почему-то не было ревности, ибо за последние шесть лет он, сорокалетний главарь, стал уставать от постоянного, каждодневного напряжения — быть всегда начеку, что приводило его, порой, к раздражительности и подспудной мысли передать вожжи более молодому гопнику.
Взломав сундуки и набив узлы деньгами, золотой и серебряной посудой и другими дорогостоящими вещами, спустили добычу вниз и сами вылезли.
Удачной оказалась ночь. Благополучно выбрались со двора Татищева и заспешили к Зарядью, на одну из тайных воровских квартир, где решили спрятать добычу. Узлы были настолько тяжелы, что бегом бежать не получалось, а тут еще Зубу показалось, что кто-то учащенно застучал в колотушку.