за которым декабрьская вьюга белила крыши города густой краской мокрого снега. Глоток горячего, крепкого чая. «Повуй — спокойный человек, интересно, беседовал ли он еще с кем-нибудь, кроме Сломки, Лямута и Линецкого? Линецкий. Он говорит, что с „Морусом“ дела обстоят совсем неплохо. Его уже красят. Ведь я мог бы туда пойти, просто посмотреть, поговорить с ребятами. Ну да, прокурор их допрашивает, и они могут подумать… Что могут подумать? Ведь я же никого ни о чем просить не буду. Этого еще не хватало. Нужно сегодня Юреку Коженю письмо написать, уж больно долго он лежит в этом своем госпитале. Разве на корабле с тобой будет кто-нибудь так искренне говорить, как Юрек в больнице?» В дверь кто-то позвонил. Собака, которая дремала на кресле, подняла голову, но с места не сдвинулась — видно, что звонит чужой. Соляк отодвинул засов. В квартиру с большой картонной коробкой влезли мат Татецкий и мат Груецкий, а сразу же за ними, командуя этими странными грузчиками, огромный боцман Стрыяк. Увидев, что ребята тяжело дышат от усталости, Соляк без слова отошел в глубь коридора.
— Осторожно, осторожно, — напоминал боцман.
Матросы поставили коробку, встали по стойке «смирно», а боцман явно готовился к рапорту. Захваченный врасплох, Соляк чувствовал себя не очень уверенно, стоя перед ними в халате и в стоптанных домашних туфлях, вот почему он тут же постарался прервать этот сложный военный церемониал.
— Что это, панове?
Леня щелкнул каблуками и приложил руку к фуражке:
— Разрешите доложить, пан капитан, это телевизор!
— Какой телевизор?
— Цветной! — улыбнулся Леня. Капитан не скрывал своего удивления:
— Ну хорошо, а чей это телевизор, зачем вы его сюда притащили?
— Он наш, пан капитан.
— Шефы из Затоки привезли его на «Морус», — объяснил мат Татецкий, к которому присоединился Груецкий, добавив:
— Мы решили, что пока гражданин капитан болен и не приходит на корабль, пусть смотрит дома.
— Цветной! — не отступал Леня.
Соляк почувствовал, что его глаза стали подозрительно влажными. Махнул рукой:
— Прежде всего раздевайтесь и заходите в комнату. Кому чай, кому кофе?
— Да что вы, пан капитан, зачем с нами такие церемонии? — пытался отказаться Леня, ему поддакивали остальные. Но в конце концов они помогли командиру накрыть на стол и уже через минуту сидели в комнате.
Оказалось, что несколько дней назад шефы из Затоки отыскали «Морус» и привезли с собой в качестве подарка для команды цветной телевизор.
Шефы. В Военно-морском флоте уже стало традицией, что почти каждый корабль сотрудничает с каким-нибудь городом, районом или промышленным предприятием. «Морус» тоже хотел иметь шефов. Случай сам пришел им на помощь. В одно весеннее воскресенье несколько матросов, получив увольнение, поехали в Затоку. На этот раз они отказались от обычного маршрута по Свентоянской улице, сопотскому молу или гданьскому Старому городу, а сели в автобус и поехали в противоположном направлении, в сторону Затоки. А уговорил их Метек Конкель, коренной кашуб[22], родом из Затоки, перед службой на флоте закончивший там техникум рыболовства. В это солнечное воскресенье их, моряков с «Моруса», было четверо. Упоминавшийся выше Метек Конкель, Юрек Татецкий, Анджей Груецкий и Губерт Брыга. В отутюженных темно-синих мундирах они расселись в пустом в это время автобусе и лениво смотрели на пробегающие мимо окон пейзажи. Увольнение! У тебя столько времени. И делай с ним что хочешь. Можешь, к примеру, выйти на ближайшей остановке, пойти к лесу, лечь на цветистом лугу, подложить руки под голову и, щуря глаза от солнца, смотреть на плывущие белые облака и мечтать о чем угодно. Или попробовать познакомиться с девушкой, которая стоит на остановке, а теперь все дальше и дальше уплывает назад и, улыбаясь, машет рукой в ответ на приветствия, которые ей посылают моряки.
— Ничего брюнеточка!
— Нужно было к ней выскочить.
— Ясное дело.
— Метек, а в этой твоей Затоке какие-нибудь танцы будут?
— Посмотрим.
— Еще только начало мая, курортниц пока нет.
— Пусть только начнется сезон — девочек будет хоть отбавляй.
— Держи карман шире! Для кого хоть отбавляй, а мы, как обычно, летом «море, наше море, верно будем тебя стеречь»…
— Ну хотя бы два воскресенья свободных получится.
— Скажи, Метек, твоя столица большая?
— Около десяти тысяч.
— Помню, в школе я раз чуть кол не схватил из-за этой Затоки. Забыл, в каком году здесь была битва со шведами.
— Была, кум, была. Это старый город, старый польский порт.
— Город многим нравится, а я здесь родился, и для меня Затока — самое красивое место на земле.
— Понятно, каждого в свою сторону тянет.
— Ну, хлопцы, Затока-сити, выгружайся.
— Разве мы здесь выходим. Метек?
— Да, здесь, на площади, лучше всего.
— Панове, как же так, а где оркестр, который нас должен встречать?
— Уж по крайней мере оркестр пожарников. У вас что, здесь нет пожарной команды? «В Кросневицах загорелся один дом…»
— И панночек с цветами не видать…
— Выходите, выходите, нечего ворчать, самое главное, что сейчас еще только десять утра и солнце светит вовсю!
— «Раз идем мы в увольнение, то погода должна быть».
А следует признать, что в тот день майское утро было действительно прекрасным. Солнце еще по-весеннему несмело, нежно подмигивало сквозь серебристую дымку. Было тепло, почти безветренно, и только где-то на вершинах деревьев, окружающих площадь, легонько дрожали листочки молодой, чистой зелени. Площадь была маленькой, с клумбами разноцветных анютиных глазок, ее окружали характерные дома с фахверковыми стенами. В это время дня площадь была почти пустой. Матросы с интересом смотрели по сторонам, шли за Метеком и, следуя его примеру, отдавали честь старым рыбакам, попыхивающим дымом из длинных трубок. Мимо них с хихиканьем пробежала станка длинноногих школьниц, а по пути то и дело встречались молодые супружеские пары, которые в сверкающих никелем каретах гордо катали вокруг площади своих отпрысков. Метек вел друзей узкой улочкой по направлению к своему дому. Гладь залива была идеальной, даже штиль не морщил воды. На деревянных помостах неподвижно сидели рыбаки с удочками. Где-то вдали виднелся вялый белый парус и две деловито тарахтящие моторами рыбачьи лодки, которые из-за их цвета прозвали «желтками».
Дом Конкелей стоял на высоком берегу, среди похожих друг на друга строений типичного рыбачьего поселка. Везде сохли сети, у пристани стояли лодки и катера, то тут, то там чернели трубы печей для копчения рыбы. Дома друзья застали только маму Метека, седеющую, но довольно бодрую пани Конкель, и Марту, его младшую сестру. Отец и старший брат Иоахим не вернулись еще с моря, куда они вышли до рассвета, чтобы проверить сети и крючки, поставленные на угря. Поскольку