помолвку и свадьбу мы закажем в нашем приходе, костел у нас здесь красивый, священник хороший, к тому же знакомый.
Аня посмотрела на Сташека, опустила глаза и стала нервно теребить платочек. Сташек, который в этот момент ставил стакан на блюдце, от волнения чуть не разлил чай.
— Простите, — начал он. — Но я хотел сказать, мы уже говорили об этом с Аней, в костел мы не пойдем.
— Как? Хотите жить без благословения божьего, без венчания?
— Почему, мы свой брак зарегистрируем.
— Я никогда на это не соглашусь! Только через мой труп!
— Мама! Не говори так, мама!
— Отойди от меня! И это мой ребенок? Боже, боже, за что же ты меня наказываешь на старые-то годы, за что?
— Успокойся, Валерия, успокойся. Поговорим, обсудим все, может, какой-нибудь выход найдется.
— Душно мне, о боже, голова разламывается.
— Откроем окно, ты приляжешь, все пройдет. Не нервничай, Валерия…
Тесть и Анна отвели еле стоящую на ногах мать в соседнюю комнату. Ошеломленный Сташек какое-то время сидел за столом, потом резко встал и вышел на крыльцо. Небо было чистое, звездное, со стороны далекого порта доносились хриплые гудки кораблей.
Тяжелые это были месяцы. Одетая в черное теща почти не выходила из костела, молилась, исповедовалась, заказывала мессы за возвращение в лоно божье безбожника, который не только позволил в себя вселиться дьяволу, но и околдовал ее любимую, единственную дочь. Эта бедная простая женщина переживала настоящую трагедию, тем более тяжелую, что она переживала ее в одиночестве, отталкивая все попытки дочери и мужа убедить ее, не говоря уже о Сташеке, при виде которого она крестилась и убегала в другую комнату. Тесть решился на компромисс, позвонил будущему зятю, они встретились в ресторане и сели за столик: пиво, селедка в сметане и по рульке с капустой.
— Ну и упрямый же ты, Сташек.
— Не понимаю.
— Так уж и не понимаешь? Хорошо, я тебе скажу. Слушай, сынок, что тебе стоит встать перед алтарем, сказать какие-то два слова? Что случится? Мать была бы довольна, ты же знаешь, какая она набожная, тут уж ничего не поделаешь. Она очень переживает, заболела даже, сколько у меня хлопот с ней… Анна тоже плачет, с одной стороны — ты, с другой — мать. Не удивляйся этому, ведь она оказалась между молотом и наковальней.
— Я знаю, я все понимаю, но…
— Подожди, Сташек, не спеши, я еще не кончил. Ты думаешь, я не знаю, как вас, офицеров, там держат? Ты партийный, перед тобой карьера и так далее — вот тебе и приходится на своем стоять. Если бы ты пошел в костел, тебя там затаскали бы, неприятности начались бы и всякое такое. Ты что думаешь, я хочу своему будущему зятю карьеру ломать, вредить ему: ведь ты же на моем ребенке женишься, и раньше или позже я внуков дождусь. Да, я это понимаю. Но слушай, Сташек, ведь все можно устроить так, чтобы…
— Волки были сыты и овцы целы. Знаете, я вас очень уважаю, если не сказать, люблю. Пожалуйста, не заканчивайте, я догадываюсь, что вы хотите мне предложить. Давайте лучше выпьем. Ваше здоровье!
— Ну и темп ты взял! Твое здоровье! Не сердись, уж больно ты, парень, горячий. Слушай, ведь можно так все организовать, что никто ничего не узнает. Зачем нам свадьба в здешнем костеле, зачем весь этот парад? Слушай, можно договориться с епископом, вы куда-нибудь уедете, как будто на экскурсию, потихоньку…
— Хватит, пан Квятковский. Если бы я вас не уважал, меня давно уже здесь не было бы. Подумайте сами, к чему вы меня призываете? Вы хотите, чтобы ваш зять был двуличным слюнтяем?
— Эх, жизнь, жизнь… Нравишься ты мне, зятек! Дай лапу. Для меня самое главное, чтобы ты дите мое любил.
Тихая договоренность с тестем все же вопрос не решила.
День свадьбы, который назначили молодые, приближался, следовало будущую невестку представить отцу жениха. У Ани были еще каникулы, у Сташека несколько дней оставалось от отпуска, они сели в поезд и поехали в Жешов.
Каждый приезд в родные места после долгого отсутствия — это большое событие, а особенно если ты приезжаешь с человеком, очень тебе близким. Хочется, чтобы этому человеку там понравилось. Сташеку и Анне повезло, — стояла хорошая погода. Когда они проезжали мост на Струге, Сташек показал направо, где среди зелени старого парка краснела крыша старого магнатского дворца:
— Моя школа!
— Хорошо здесь, зелени много, — улыбнулась Анна.
Автобус проехал мимо парка, корчмы, по крутой улочке мимо памятника взобрался на бульвар и остановился перед Домом культуры.
— Тычин, Аня…
Он вел ее по улице возле костеле. Книжный магазин, небольшие домики с букетами садов, заросших таким количеством различных цветов, с такой гаммой красок, что можно встретить только в этих местах. Молодые люди дошли до кладбища, от которого глинистая, пыльная дорога сворачивала к Калиновой.
— Зайдем к маме на могилку?
— В Жешове нужно было хоть каких-нибудь цветов купить.
— Пошли, Аня.
Могила матери была на горке под дубом. Рядом уже виднелось несколько новых холмиков; свежая глина, знакомые фамилии.
— Такая молодая… — Анна прижалась к его плечу. Было тихо и солнечно. Анна начала полоть сорняки, которые росли на могиле.
Сташек вел ее горными тропинками через Лясек, Дзялы и Крульку. Калиновая лежала в большой, залитой солнцем долине, окруженная красивыми горами. Посреди долины извивалось асфальтовое шоссе, пробегающее по мосткам через еще более извилистый Струг. Сташек, сколько бы он ни приезжал в Калиновую, каждый раз взбирался на эти горки, чтобы натешить свой глаз видом хорошо знакомой местности. И сейчас они поднялись на самую высокую вершину — белая часовенка, четыре большие липы, тень.
— Ты не устала?
— У вас же настоящие горы! Далеко еще?
— Наш дом уже отсюда виден… Бежим, Аня!
— Что случилось, пожар?
— Да, топится наша печь. Смотри, как валит дым. Видно, Зоська обед начинает готовить, а я голоден как волк.
— И я тоже.
Они побежали в долину, держась за руки.
После обеда Аня осталась с Зосей дома, а Сташек собрался с отцом в поле. Ехали в сторону Струга. После смерти матери отец очень постарел: поседел, сгорбился. Погасли живые огоньки в глазах. В поле он пока справлялся сам, а дома ему помогала Зоська. Впрочем, сестра была прирожденной хозяйкой, и отец рассчитывал на то, что она останется с ним и приведет в дом зятя. Сташек выпряг Гнедого из телеги и поставил его к плугу. Потом, закатав рукава, он ввел плуг в немного подсохшую с утра борозду и дернул вожжи. Конь потянул, и блестящая сталь лемеха