нерешительна, и не использовала полученное время в своё удовольствие. Ей следовало хоть немного прогуляться по городу и более тщательно изучить замок, например, добраться до кухонь или темниц. А, возможно, даже уговорить Данье выбраться куда-то вместе. Мысль о полукровке обдала жаром, вызвав мгновенный румянец. Сразу вспомнились их совместные трапезы и беседы, танцы и его восхищённый взгляд перед коронацией, всё это пробуждало странное щемящее чувство в груди. Рассматривая его, как незнакомца, Рениса пыталась держать дистанцию, убеждая себя, что тоска и волнение связаны только с отсутствием риска, а голубоглазый и светловолосый Филипп здесь совершенно не причём. Он просто одна из частей её большого приключения, самая значимая из частей… Смутная догадка замаячила где-то в глубине сознания, но время отмеренное отцом подходило к концу, и Рениса нехотя поползла к дому.
Она пришла с поразительной пунктуальностью. В клепсидре до конца отмеченного часа оставалось ровно одна капля. И вместе с её утеканием в узкое горлышко, Рениса, несмело постучав, переступила порог кабинета. Признаться, ей тут же захотелось шагнуть назад, так как картина, представшая взору, не предвещала ничего хорошего. За спиной восседавшего в своём рабочем кресле Роша коршуном вилась Сарояна, а на столе красовалась знакомая коробка с разворошёнными роскошными и яркими платьями. Теми самыми, подаренными Данье, за исключением серебристого, которое было аккуратно сложено и надёжно припрятано в тайник под старой половицей за кроватью.
— Узнаёшь? — Голос отца был острее наточенного кинжала. Рош жестом указал на лежащие перед ним платья, и в его глазах плясало недоброе пламя. Сарояна вновь заметалась за креслом отца, с трудом заставляя себя молчать. Поперёк мужа она больше ни действовать, ни говорить не смела, памятуя о месячной ссылке за подобную дерзость, и потому теперь откровенно мучилась и беззвучно бесилась за его спиной. Наблюдая за материнскими ужимками, Рениса испытала странную смесь отвращения и жалости. Вот только ей были противны вовсе не уродливые гримасы Сарояны, которая та корчила, показывая глубину своего возмущения и негодования, а то униженное положение, вынуждающее её вести себя подобным образом. Не в силах на это смотреть, Рениса вновь перевела взгляд на прекрасные платья, а потом, собравшись с духом, ответила:
— Да, мне они знакомы. По какому-то недоразумению коробку с ними прислали мне.
— Недоразумению? — с нажимом переспросил Рош. — Тогда, может, объяснишь, по какому такому недоразумению эти платья оказались в твоей комнате, хотя я чётко приказал тебе оставить их в моём кабинете?
Рениса судорожно сглотнула, отводя взгляд от стола. Быть пойманной с поличным было безумно стыдно и неприятно, однако пока, несмотря на напряжённую атмосферу, всё было не так страшно. Зная твёрдый характер отца, Рениса хорошо понимала, что новая ложь лишь ещё сильнее рассердит его и наказание будет строже, потому принялась смиренно каяться.
— Простите, отец, — опустив голову и потупив глаза, тихо и виновато начала она. — Я… я не смогла удержаться! Они были такие красивые, такие невероятные…. И я решилась их подменить! Но ненадолго! Я думала всего лишь примерить, а потом вернуть обратно! Мне очень жаль… Я поступила неправильно…
— Вижу, ты всё же понимаешь, что поступила скверно, — произнёс Рош, однако его голос вопреки ожиданиям не стал милосерднее, напротив, в него будто подлили стали. — Но, к сожалению, это не единственный твой проступок, ведь так?
Сердца Ренисы гулко забились в груди. Отец пронзал её взглядом, явно ожидания нового признания, но в ответ получил лишь тишину. Рениса ощущала, что должна что-то сказать, как-то попытаться выкрутиться, но внезапно поняла, что у неё накопилось слишком много тайн, многие из которых запросто приведут её к самому суровому наказанию. Вся беда заключалась ещё в том, что стоило только потянуть за правильную ниточку, весь её свитый кокон лжи тут же распадётся. Но как только он рассыплется, Рениса больше никогда не увидит прекрасного Филиппа Данье, пугающего Аулуса, роскошного бала, коварных иноземцев, интриг, заговоров, войн и всего того, что составляло суть жизни Дворца Совета и смысл для неё самой. Потому молчание затягивалось, а взгляд Роша становился всё мрачнее.
— Похоже, ты не до конца понимаешь в каком положении оказалась, — хмуро заметил он, после чего сделал ещё одну многозначительную паузу так же не увенчавшуюся успехом.
Рениса безмолвствовала и не шевелилась. Она застыла, словно статуя, и старалась почти не дышать. Ей казалось, что в столь напряжённый момент её может выдать даже собственный вдох!
— Что ж, я помогу освежить твою память, — наконец, не выдержал Рош и наклонился. Спустя миг он достал из-под стола новую коробку, которую поспешно раскрыл и демонстративно вытряхнул её содержимое. Разноцветные туфли со стуком вывалились на столешницу. Увидев их, глаза Ренисы сначала расширились, но потом резко сузились до щёлок. Проскользнувший было страх исчез, уступив место холодному расчёту.
«Успокойся! Успокойся, это ничуть не сложнее платьев!» — настраивала себя Рениса, продумывая речь. Слова крутились и вертелись, будто рассыпанные по полу бусины, собирая которые всё никак не получалось сделать красивое ожерелье.
— Ну⁈ — поторопил её отец.
— Их прислали следом, — упавшим голосом сообщила Рениса. — Точно так же, без посланника и отправителя. Я была одна и, когда открыла и увидела, что это такая красота… — Всхлип сам собой вырвался из груди, глаза стремительно наполнялись жаркими слезами, а руки чуть заметно подрагивали. — Я подумала, что раз никто не видел, то я смогу оставить их себе… — Ещё один всхлип заставил хмурую мать встревожиться и беспокойно закрутиться возле стола. Рениса видела в её глазах робкий интерес. Туфли выглядели весьма желанно и привлекательно, и Сарояна, будучи падкой на красивые вещи, не смогла остаться равнодушной. В её лице Рениса рассчитывала получить поддержку, и потому не стала сдерживаться, давя на жалость.
— О Полоз! Мне так стыдно! Я такая глупая… — в голос разрыдалась она и закрыла лицо руками. Продолжая всхлипывать, Рениса осторожно поглядывала за родителями сквозь небольшую брешь между пальцами. Рош поджал губы и неодобрительно наблюдал за развернувшейся истерикой, тогда как Сарояна окончательно потеряла покой.
— Туфли и платья правда очень красивые, — запричитала вполголоса она. — Не каждый день встретишь такую роскошь! Конечно, юной девушке не устоять перед таким искушением…
— Хочешь сказать, что дорогих подарков отца не достаточно? — угрожающе прошипел Рош, и матушка, в испуге дрогнув, тут же заткнулась. И хотя она не сводила алчного взгляда со стола, вступаться за дочь не решалась. Рениса, осознав, что мать ей не поможет, расплакалась ещё сильнее. Теперь её вдобавок душила обида и злость на саму себя. Было глупо надеяться, что Сарояна как-то ей поможет. Мать беззастенчиво повышала голос и