красивое.
— Но мать и сёстры никогда не согласятся так меня называть, — с печалью заметила Рениса, мысленно вертя новую форму имени. Она определённо ей нравилась.
— Тогда пусть это останется между нами.
Так и оно и получилось. С тех пор никто и никогда больше не называл её Рисой.
Углубившись в мысли, Рениса и не заметила, как пролетел скромный ужин в компании стариков. Р’фир Адара, уже не такая быстрая и суетливая, довольно долго хлопотала на кухне. Её черты тоже начали меняться, обнажая змеиное нутро. И хоть Адара была несколько младше Р’хас Рехарта, создавалось впечатление, что она торопилась поспеть за мужем, а тот, словно дожидаясь её, напротив, как мог растягивал последние дни. Это было невероятно трогательно, но, даже смотря на них, как на пример идеальной пары, Ренисе не испытывала зависти и желания оказаться в подобных отношениях. Она совершенно не понимала, отчего Адара так спешит закончить свой путь и никак не отпустит дряхлеющего Р’хас Рехарта, и зачем дядюшка Ре истязает свою плоть, вместо того, чтобы ей поддаться и устремиться к новому этапу жизни, совсем непохожему на прежний. Впрочем, сейчас она была чрезвычайно рада тому, что им довелось свидеться.
Отец собрался сразу после ужина и умчался в ночь. Как бы странно это ни выглядело, Рениса, которую стоило бы считать пленницей, лично запирала ворота своей тюрьмы, причём делала это добровольно. Беспокоясь о Р’хас Рехарте, она не хотела, чтобы старик тратил свои скромные силы. Заперев тяжёлый засов, Рениса задержалась на небольшом крыльце, вглядываясь в густеющую черноту. Она вбирала морозный стылый воздух, заставляя себя привыкать к холодам. Впереди суровая зима, и едва ли кому-то удастся вытащить теперь её из этого логова!
— Риса, — Рука старика упала ей на плечо. Р’хас Рехарт, несмотря на хромоту, беззвучно появился и встал рядом. Они с минуту молчали, но это была совсем не та тишина, что висела в экипаже. Ни напряжения, ни лишних вопросов и натужных тем. Возникшее безмолвие несло в себе лишь скромную тихую радость. И после долгих лет разлуки, старик спросил только одно: — Хочешь… порисовать?
* * *
В мастерской всё так же было уютно и пахло краской. Зажжённая лампа, поставленная на подоконник, освещала ровным жёлтым светом лишь небольшой круг, вся остальная комната тонула в таинственном полумраке. В дальнем закутке, словно чернеющие горы, теснились пустые рамы, чуть поодаль, в тени прятался небольшой столик с сотней крохотных ящичков для приготовления красок, ближе к центру толпилось несколько мольбертов, на которых сохли готовые работы. Их было намного меньше, чем пять лет назад, но, несмотря на дрожащие от старости руки, Р’хас Рехарт не утерял сноровки. Штрихи оставались всё такими же резкими и твёрдыми. Не то, что у Ренисы…
Она устроилась возле окна на старом колченогом стуле. Руки совсем не слушались, выводя неуклюжие неровные линии, а сангина предательски рассыпалась, ещё больше грязня края, и всё же в угловатом наброске угадывался силуэт. Рениса всегда предпочитала портреты, и сейчас на неё безлико взирала несколько небрежно вырисованная человеческая фигура. Поджарый мужчина был облачён в облегающую узкую рубашку, прекрасно подчёркивающую его мускулы и намекающую на хорошее строение тела, плотные бриджи и свободный плащ с красивой застёжкой. Высунув кончик языка от усердия, Рениса пыталась изобразить хитроумную эмблему в виде разъярённой мантикоры, но все мелкие штрихи, стушевавшись, слились, так что получилось какое-то бесформенное пятно. Вздохнув, она отложила набросок, поняв, что за лицо лучше и вовсе не браться, чтобы окончательно всё не испортить. Сменив лист, Рениса вновь принялась рисовать. В голове засел яркий образ девочки-богини, который захотелось перенести на бумагу. Мягкий цвет сангины очень подходил огненной малышке. Вот только очертив схематично её будущую форму, Рениса вновь убрала листок. Вздохнув, она вернула на мольберт предыдущий набросок и принялась осторожными короткими штрихами рисовать глаза. В какой-то момент сангина была оставлена, и рядом появилась коробка с пастелью, а затем и тушь. И хотя дядюшка Ре не советовал смешивать техники, Рениса не нашла другого способа раскрасить свою работу. Глаза непременно должны были быть небесно-голубыми, обрамлёнными чёрными пышными ресницами, волосы — светлыми и длинными, а черты лица — тонкими и благородными. С увлечением нанося всё новые штрихи, Рениса далеко не сразу поняла, кого именно попыталась нарисовать. Лишь когда рука потянулась чуть заострить ухо, она отпрянула от портрета. Неумелая копия Филиппа Данье кривовато улыбалась и восхищённо пялилась на неё, почти так же, как на балу! Даже плохо нарисованный полукровка смог её смутить! Покраснев до кончиков волос, Рениса поспешно перевернула набросок, не желая больше встречаться с ним взглядом. Для надёжности, будто опасаясь, что Филипп каким-то чудом вдруг оживёт и покинет портрет, она прикрыла листок начатым эскизом с богиней и с несвойственным нажимом принялась наносить короткие штрихи будущего пламени. Монотонная работа несколько успокоила её, а потом и вовсе уморила. На секунду прикрыв глаза, Рениса облокотилась на мольберт и тут же заснула.
Ей снился Аулус. Он ходил по мастерской, словно по галереи, и с интересом разглядывал работы дядюшки Ре. Демон одобрительно кивал одним пейзажам, и равнодушно проходил мимо других, пока, наконец, не остановился рядом с Ренисой. Поклонившись в знак приветствия, Аулус покосился на сомкнутую в пальцах сангину, а затем уже начал переводить взгляд на мольберт…
— Не смотрите! — встрепенулась Рениса, закрывая собой незаконченную работу. Отчего-то во сне перед ней вновь находился портрет Данье, причём написанный намного лучше и качественнее недавнего наброска. Вместо сангины, пастели и туши, он был исполнен маслом на настоящем холсте и вполне мог претендовать на почётное место в каком-нибудь замке или дворце.
— Признаться, я сильно раздосадован, — заметил печально Аулус, обходя мольберт и останавливаясь позади него. — Вы пишете великолепный портрет моего помощника, но при этом не удостоили меня даже ответом…
— Каким ответом? — подняв на демона взгляд, с недоумением переспросила Рениса.
— Я позвал вас на свидание, — с укором напомнил он. — Неужели вы так легко забыли об этом?
— О, конечно, свидание! — воскликнула Рениса, испытывая при том крайне странные чувства. Мысль о встрече с демоном казалась невероятно далекой, словно она пришла из давно позабытой прошлой жизни, тогда как сам Аулус нависал в опасной близости и виделся более чем реальным. Рениса даже не сомневалась, что надумай она протянуть руку и прикоснуться к нему, то ощутила бы гладкость шёлка его рубашки.
— Так что же, вы и дальше будете истязать меня неведением? — Голос демона звенел разочарованием, да и вид перестал быть пугающим до колик. Алые глаза потускнели и