Тогда я отделалась ушибленным копчиком и прокушенным языком.
Теперь я ниоткуда не падала (падение с высоты собственного роста падением не считается), но именно тот день я вспомнила, когда пришла в себя. Потому что, да. И «дыханье спёрло». И «вышибло дух». И птички. И звёздочки. Всё это было. А ещё в придачу к этому боль во всём теле, словно по мне проехался трактор, и слуховые галлюцинации. Именно они матерились басом и предрекали мне скорую и жестокую смерть от удавления, закапывания в землю живьём и разрывания меня на сотню частей, если я немедленно не открою глаза и не скажу, что со мной всё в порядке.
— Не ори, — не своим голосом попросила я, когда сообразила, что моя галлюцинация на самом деле — до потери пульса перепуганный Савелий.
— Твою же мать, — мне показалось, что демон всхлипнул.
— Ты подумала своей глупой головой, что бы сделал со мной шеф, если бы ты погибла в моей квартире, пытаясь сотворить какое-то совершенно непонятное колдовство?
Точно всхлипнул.
— Иди к чёрту, — со скрипом я поднялась на четвереньки и тряхнула головой, скорее не для того, чтобы избавиться от кругов перед глазами, а чтобы привести в порядок мысли. — Ведьма не может погибнуть от собственного колдовства. Ты забыл основной принцип магии? Это вы забираете. Мы всегда только отдаём, потому Мать-Природа нас бережёт.
Встать на ноги я самостоятельно не смогла, посмотрела на Савелия и попросила:
— Помоги, а? Не могу подняться…
— Не может она, — в три шага демон добрался до меня и подхватил на руки, как котёнка, ей-богу, я даже поклялась себе — мысленно, конечно, — сесть на пирожковую или пельменно-варениковую диету. — Дура!
Я бросила на Савелия грозный взгляд, решая, обидеться или забить, а потом закрыла глаза. Нет, обидеться, само собой, было можно, но кто бы меня тогда донёс до койко-места? И накормил, кто? Жрать хотелось до синих кругов перед глазами. Мяса. Можно даже сырого.
— Тем ведьмам, которые от магического истощения загнулись, про Мать-Природу расскажи! — бушевал Савелий, а я положила голову на его плечо и жалобно-жалобно попросила:
— А можно мне татарский бифштекс и два десятка ржаных гренок?
— Бифштекс, говоришь? — демон сгрузил меня на узенький кухонный диванчик и наградил долгим задумчивым взглядом. Я моргнула и отвела глаза, надеясь, что Савелий не станет заострять внимание на моём внезапно проснувшемся аппетите. К счастью, он лишь хмыкнул и занялся готовкой.
Когда первая партия кривоватых ржаных гренок подоспела, я успела прийти в себя настолько, чтобы оказать демону посильную помощь. Правда, глядя на мои трясущиеся руки, нож он у меня отобрал.
— Лучше гренки чесноком натри, — проворчал он, а затем вдруг спросил:
— И что это было?
Я задумчиво почесала висок большим пальцем, прикидывая, что можно рассказать демону, а что стоит оставить при себе.
— Скажи, ведь родовой защитный… м-м… щит?
— Круг, — исправили меня, не удержавшись от кривляния.
— Пусть. Круг. Он у всех демонов бывает?
— Это от силы рода зависит, — Савелий выложил на деревянную круглую дощечку горку говяжьего фарша и залез в холодильник, чтобы достать горчицу, солёные огурцы и маринованные халапеньо. — А вообще, да. Чем древнее кровь, тем сильнее защита. А что?
— У нас не так, — я схватила столовый нож и старательно размазала фарш поверх густого слоя горчицы. — Но мы можем подобный круг создать. Для себя или для кого-либо другого, если есть проситель и имя защищаемого, — тут я снова покраснела. Признаваться в своей ошибке не хотелось. — Такая мандала в просторечии называется «символ для защиты любимого/любимой»… — демон многозначительно ухмыльнулся, а я насупилась и поторопилась добавить:
— От болезней, от сглаза, от врагов, явных и скрытых… Чаще всего эта мандала рисуется по заказу жён военных, часто ещё матери для сыновей рисуют. Ну, я и подумала, раз Диму арестовали, — многозначительная улыбка стала понимающей, — Бусину палату уже никто не станет охранять. Будто управлению есть до неё какое-то дело… И потом, Фоллетский этот, чтоб ему провалиться. Ясно же, что в больнице мне лучше не появляться. А бабушку после всего, что случилось, без охраны оставлять совсем не хочется, ну я и… вот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Чем дольше я говорила, тем больше становились глаза Савелия. А вкупе с нахмуренными бровями и столовым ножом, которой демон сжимал в кулаке, вид у него был пугающе зверский.
— Что? — я даже икнула со страху.
— Так ЭТО всё из-за бабушки?.. Ну вы, Мария Ивановна, всё-таки блондинка!
С выражением гордого, я бы даже сказала, презрительного хладнокровия на лице я отправила в рот зелёный шарик халапеньо и неспешно его разжевала. От того, чтобы не заорать и не начать бегать вокруг стола, махая руками перед разинутым ртом, меня удержало лишь чувство собственного достоинства. Ну, и ещё насмешливый взгляд Савелия.
— От блондинки слышу, — наконец, просипела я и схватила стакан с водой.
Демон дождался, пока я уйму пожар во рту, а затем отрывисто бросил:
— Два вопроса.
— Ну?
— Первый. С чего ты взяла, что охрану уберут? Шеф в Управлении фигура, конечно, значимая, но и ты, моя дорогая, теперь имеешь кое-какое отношение к его семье. А его семья у нас кто?
Я промолчала.
— Ты понимаешь, что искать тебя будут теперь в первую очередь именно там, в больнице?
— Ясен пень, — проворчала я, слегка обидевшись на снисходительный тон демона. Не такая уж я и дурочка, как он тут мне доказывает.
— В том-то и дело, что пень, — ухмыльнулся он. — Да твоя бабушка теперь станет самой охраняемой пенсионеркой в Мироздании! К ней теперь без спросу и предъявления паспорта даже комар не просочится. Потому что, с одной стороны, за ней будут смотреть мои люди, а с другой — Следственный комитет.
Я смущённо почесала ладонью кончик носа и пробормотала:
— А второй вопрос?
— Как эта твоя мандала работает? Я пол в гостиной могу помыть? Или лучше оставить всё как есть?
Признаваться в том, что я просто не знаю, как теперь будет работать защита, не хотелось. Поэтому я пожала плечами и невнятно пробормотала:
— Как-как… как ей положено, так и будет… — и добавила зачем-то голосом почтальона Печкина из старого мультфильма:
— Только я этого не увижу, потому что меня в больницу пускать нельзя…
Савелий испустил протяжный страдальческий стон и поднялся на ноги.
— Всё-таки ты нечеловеческая балда, — сообщил он, вытаскивая из холодильника треугольный пакетик молока. — Держи, молочными продуктами ожог от острого перца лучше всего снимать.
— Почему это я балда? — приподнятая бровь придала лицу Савелия несколько ехидное выражение, но после почти целого года работы в Техникуме мою броню этим было уже не пробить.
Демон покачал головой и молча показал рукой куда-то в сторону. Я повернулась и сразу же наткнулась взглядом на Пудю, который гипнотизировал пакет молока в моей руке.
— Ещё вопросы есть? — насмешливо спросил Савелий.
— Один. Мы к бабушке прямо с утра отправимся, или у тебя дела?
Конечно же, у демона были дела. Он свистнул Борщу и умчался из квартиры, когда солнце ещё не полностью показалось из-за горизонта, проинструктировав меня напоследок:
— Свою симку не включай, к двери и окнам не подходи. Если захочешь со мной связаться, звони по тому телефону, что я тебе дал вчера. И Маша, подружкам, друзьям и родственникам лучше не звонить. Не потому, что мы никому не верим, да? Просто мы не хотим никого поставить под удар.
Я тяжело вздохнула. Это-то как раз было понятнее всего.
— Я как освобожусь, заеду в больницу и сразу отзвонюсь тебе из палаты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ещё вечером мы решили, что Савелий сначала убедится, что никого постороннего рядом с Бусей нет, и только потом даст мне отмашку, и я попрошу Пудю перенести меня в больницу.
— На пять минут, — хмуро предупредил Савелий. — Только чтобы ты смогла убедиться в том, что мандала работает.
Она работала, лёгкое свечение вокруг тела видела даже я, а Борщ вообще повизгивал от счастья, хотя, к моему полнейшему разочарованию, на состоянии бабушки это никак не отразилось. Она по-прежнему лежала на кровати молчаливой и равнодушной куклой. Такая бледная, такая маленькая, что мне снова захотелось плакать. И только неимоверным усилием мне удалось сдержать рвущиеся наружу слёзы.