Триста.
Двести.
Сто.
После ста метров безжизненный роботизированный голос стал отсчитывать оставшуюся высоту.
— Держитесь! — крикнул Генри. — Сейчас тряхнёт!
— Thirty, twenty, ten…
Самолёт соприкоснулся со тьмой и она должна была его поглотить. Вместо этого машину сильно встряхнуло, послышался звук торможения и борт понесло мимо светящихся фонарей.
— Получилось? — раскрыв глаза, спросила девушка. — Получилось! Мы сели!
— Спокойно, — ответил Генри, не в силах скрыть улыбку. — Его ещё нужно остановить.
Генри выключил автомат тяги и включил реверс. После семидесяти узлов выключил и его, при этом работая педалями, стараясь не вылететь на всей скорости с полосы. Но Генри мысленно понимал, что ничего уже не случится. Они сели несмотря ни на что, а остальное не столь важно.
Достигнув скорости пятнадцать узлов, Генри выключил двигатели и после полной остановки поставил парковочный тормоз.
— Уважаемые пассажиры, — устало обратился Генри. — Наш полёт завершён. От имени всего экипажа благодарим вас, что выбрали нашу компанию. Желаем вам хорошего вечера.
Выключив микрофон, Генри овладел истерический смех. К нему присоединились остальные присутствующие в кабине.
— Тебя должны наградить, — говорил ему парень.
— Чувствую этот полёт отобрал у меня пару лет жизни. И очень хочется выпить. Пойдём, — он махнул головой в сторону салона, — там должно было что-то остаться.
***
— И тогда я понял, что суждено мне быть пилотом, — закончил свой рассказ Генри, не отрываясь от приборной панели.
Саманта сидела на свободном сиденье и завороженно слушала историю пилота.
— Ваша история с счастливым концом, в отличие от моей, — грустно прокомментировала она.
— Но вас же потом спасли. И вы смогли найти в себе силы выкарабкаться. Я помню как нам всем потом было тяжело принять случившиеся.
— А что случилось с остальными после посадки?
— Раскидало по всему миру, — пожал плечами Генри. — Многих я тогда видел в последний раз. Остальные же… — он задумался. — Кто-то уже не с нами. Другие сейчас сражаются на фронте. Третьи работают в тылу. Ничего оригинального.
— А как вы попали в ВВС Конфедерации?
— Долгое время я летал на кукурузнике и опрыскивал поля. Года два назад мной заинтересовалось военное руководство. Выяснилось, что умеющих летать на самолётах на всю Европу единицы. И мне поручили обучать новобранцев. Правда я сам с трудом мог управлять истребителем, а научить этому паренька никогда не видевшего кабину пилота та ещё задача. Надеюсь в моё отсутствие верхушка не решит начать бороться за превосходство в воздухе. Хотелось бы руководить этим лично.
— Вы сразу возвращаетесь обратно?
— Да, мастер сержант. Обратно к моим ребятам. А вы, надеюсь, сделаете всё возможное, чтобы их погибло как можно меньше.
Разговор медленно сошёл на нет. Генри сосредоточился на полёте, а Саманта наблюдала за чистым небом, с нетерпением высматривая кусочек суши в бескрайнем тёмном океане.
— Уже скоро, — сказал Генри. — Скоро вы будете дома.
Однотипный вид навевал тоску и девушка не заметила как заснула. Две бессонные ночи дали о себе знать в самый неподходящий момент. Из полудрёмы её вывел звонкий звук защёлкивающего ремня. Пристегнув Саманту, Генри вёл переговоры с диспетчером.
— Я чуть не заговорил с ним по английски, — усмехнулся Генри.
Саманта с нетерпением выглянула из окна. Поля, луга и леса. Всё оставалось таким же, когда она покинула эти места одиннадцать лет назад. И даже аэропорт, что расположился прямо по курсу, выглядел так, будто Саманта улетала оттуда вчера.
Та самая полоса. Тот же самый терминал. Улетая, она чувствовала, что её ждёт увлекательное приключение, не подозревая, что оно изменит её навсегда. Саманта вернулась на свою старую родину. Просить помощи для своей новой.
Генри подал руку, помогая слезть с ещё не до конца опустившегося люка грузового отсека. Спустившись, Саманта глубоко вдохнула ещё холодный воздух. На родной земле дышится совершенно по-другому. Легче и свободнее несмотря на то, что из себя родина представляет. И земля чувствуется другой, даже если это и не земля, а асфальт. И лес кажется другим. Саманта не помнила, чтобы он здесь рос. Лес, казалось, тоже не помнил её, безразлично шевеля кедровыми верхушками. Смотря на высокие деревья девушка осознала, что совершенно ничего не знает об Атлантике. Не воспримут ли их так же безразлично? Не разобьются ли в дребезги её воспоминания об новую реальность? Был лишь один способ узнать это.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
***
В Объединённых Штатах Атлантики по узкой береговой линии от Квебека до Хьюстона жило шесть миллионов человек. Они не могли похвастаться густонаселёнными городами Азии или противопоставить свою немногочисленную армию вооружённым силам Хартии. Но в наследство от старого мира им достался мощный промышленный потенциал и передовые технологии.
Именно здесь первыми снова смогли покорить пятый океан — небо. Именно здесь первыми начали трансплантацию органов. Здесь продолжили вести разработки искусственного интеллекта. А закрытые цепочки производства позволяли существовать независимо от внешнего рынка и оставаться равнодушными к внешним распрям.
Приближаясь к Нью-Йорку, Саманта не узнала свой родной город. Она не увидела небоскрёбов, некогда заполонивших город, и демонстрирующих незыблемость своего владычества над городом. Девушке потом расскажут, что восемь лет назад в городе случился потоп, в результате чего Манхеттен и Бруклин полностью ушли под воду. Спустя время фундамент выглядующих высоток не выдержал и они один за другим канули в морской пучине, оставив после себя лишь воспоминания об элитных районах города.
Столицу Атлантики населяло триста тысяч человек. Ничтожно мало по сравнению с населением до «Момента Х». Для Саманты стали непривычны полупустые улицы, на которых раньше нельзя было ехать быстрее бегущей черепахи. Она не смогла найти здание выше пяти этажей. А вокруг действительно было мало людей.
Но что не изменилось с того момента как она покинула родную гавань, так это люди. Радушные и куда-то спешащие, спорящие и упрямые, немного набожные и верно работающие на своё государство. Всё так же как и одиннадцать лет назад.
***
— Боюсь вы не понимаете какая опасность нависла над миром, — вздохнул Лоуренс.
— Просветите же меня, капитан, — улыбнулся ему в ответ белоснежной улыбкой мужчина.
Переговоры не задались с самого начала. Сперва холодное приветствие делегации главой МИД на виду у СМИ. Теперь категоричное нежелание каким либо способом вмешиваться в конфликт. Близорукость чиновника злило конфедератов и Лоуренсу приходилось прилаживать усилия, чтобы не повысить голос.
— Если мы падём перед Хартией, где гарантии, что через пару десятков лет они не вторгнуться на ваше побережье?
— Не смешите меня. Они с огромным трудом прошли несколько сотен километров. Я понимаю, что ваш конфликт приобрёл позиционный характер, но по какой причине Атлантика должна вмешаться?
— Они разрушают целые города. Не останавливаются перед убийством гражданских. Делают непригодным для проживания огромные территории…
— …одним словом всё то, чем человечество занимается всю свою историю. Лоуренс, давайте абстрагируемся от принадлежности к какой-то стране и поговорим как соотечественники близкие друг другу по взглядам на мир. Ответьте мне, пожалуйста, за что сражаются ваши государства?
— За право распоряжаться наследием Европы, — немного подумав, ответил Лоуренс.
— Верно. Иными словами вы сражаетесь за прошлое. За мир, который каждый глубоко в душе презирал. А теперь задайте себе вопрос: зачем нам помогать сражаться за такой мир? Мир, который не может предложить будущего для человечества? С таким подходом вы не отличаетесь от государств Азии. Шёлковый путь… — он усмехнулся. — Какой это уже по счёту? Третий? И каждый ставил перед собой банальный заработок. Ни вы, ни они не видите перед собой глобальную задачу. И пока вы это не поймёте, мы не поменяем свои принципы.