Хартийский БТР медленно проезжал мимо истерзанных тел. Сидящие на броне пехотинцы изредка делали выстрелы, не особо беспокоясь добили ли они врага или нет. После нескольких случаев самоподрыва раненых конфедератов, мало кто осмеливался подходить к ним ближе броска гранаты. Проехав ещё несколько десятков метров, БТР свернул на соседнюю улицу и скрылся за зданием, а за ним стихло и рычание двигателя.
Среди кучи наваленных друг на друга тел началось шевеление. В грязном от крови, грязи и копоти лице с трудом узнавался юноша едва достигшей совершеннолетия. Глаза испуганно глядели на убитых солдат. Многие тянули к нему вывернутые под неестественным углом руки, будто удерживал здесь и умоляли с ними остаться.
В голове было пусто. В памяти сплывал громкий взрыв, а затем пустота. Единственное, что ему сейчас хотелось, уйти отсюда прочь. Куда угодно, но не оставаться с покойниками ни секунды больше.
Юноша встал и побрёл прочь из набережной, но не успел пройти и пары шагов, как из здания напротив начал стрекотать пулемёт.
— Не светись, балбес! — послышалось где-то сзади.
На юношу напрыгнули и повалили за упавшую стену. Там, где он всего секунду назад находился, отрикошетило несколько пуль. Пулемёт продолжал грохотать на всю улицу, не давая возможности высунуться.
— Ты, конечно, молодец, — с укором смотрел на паренька Алексей. На левый глаз туго намотали бинт. Испачканная кровью марля скрывалась под слоем грязных кудрявых волос. — Теперь он от нас не отстанет.
Юноша смотрел на Лёшу будто сквозь толщу воды, слабо понимая что происходит.
— Звать тебя как, «Щеголёнок»? — спросил Алексей, передёргивая затвор винтовки.
Парень не ответил.
— Говорить не можешь? Контузило?
Он смог лишь слабо кивнуть.
— Ясно. Но ничего. Сейчас дядя Леший успокоит нашу егозу и мы переберёмся в более безопасное место. А там, глядишь, и оклемаешься.
Алексей собирался высунуться и быстро сделать выстрел, но тут он внезапно скривился и едва не выпустил винтовку.
— Зараза, — простонал он, держась за голову. — Даже обезболивающие не помогает, — боль утихла и Лёша снова взглянул на юношу, пристально глядя единственным изумрудом. — Значит слушай внимательно. Как стрелять ещё не забыл?
Солдат помотал головой.
— Отлично. Как видишь снайпер из меня сейчас хреновый. Болит так, что я едва на ногах стою, не то что сосредотачиваться на выстреле. Поэтому стрелять придётся тебе. Справишься?
Юноша ничего не ответил, только взял в руки винтовку Алексея.
— Я его отвлеку. Не напортачь, Щеголёнок.
Алексей дождался когда пулемёт уйдёт на перезарядку и со всех ног побежал к следующему укрытию. Пули ложились прямо у его ног, но не были в силах поймать Варшавского призрака. Солдат высунулся и почти сразу выстрелил. В тот момент его лицо было объято яростью и жаждой мести за убитых боевых собратьев.
Пулемёт затих, а затем из окна вывалился хартиец с насквозь простреленной головой.
— Отлично, Щеголёнок! — хвалил его Лёша. — Реабилитируешься на глазах. Теперь уходим, пока новые не набежали.
Алексей выбил заколоченное окно и, пригласив за собой юношу, скрылся внутри. Помещение было оборудовано под бар, но заведение закрылось ещё в самом начале войны. Перевёрнутые ножками вверх стулья, осевшая пыль на столах, одиноко стоящие на барной стойке два пустых пивных бокала. На стене осталась висеть одна перекошенная картина. С каждым гремящим взрывом она наклонялась всё сильнее и сильнее.
— Наверное хартийцы правы, — говорил сам себе Алексей, провернув ручку пивного крана, но оттуда вытекло всего несколько капель. — Я уже забыл который день бегаю по руинам этого города как самая настоящая крыса. Хартийцы, похоже, такого же мнения. Они бесятся из-за того, что мы уходим от открытого боя и атакуем исподтишка. Поэтому и называют нас крысами. А Буткевич когда об этом узнал, не придумал ничего лучше как закрепить за второй дивизией название «Краковские крысы». Чего у нас в достатке, так креативности наших офицеров, — Лёша ухмыльнулся, глядя вместе с юношей на перекошенную картину. На ней нарисовали цветущие луга на фоне багрового заката. Простая неказистая картина, но сейчас она служила для двух солдат порталом в лучший мир. — Когда-то здесь собирались люди, — сказал Алексей, смахивая пыль со стола. — Обсуждали прошедший день, строили планы. Кто-то признавался в любви. А некоторые приходили одни, чтобы послушать себя. Когда-то… Давным давно, — в глазах Алексей мелькнула грусть, но она почти сразу сменилась ненавистью. — Запомни мои слова, Щеголёнок. Это всё обязательно вернётся. Мы можем до этого не дожить, но жизнь опять будет бить в этих местах. Люди будут жить ещё лучше, чем до «Момента Х». И никакая сила не способна этому помешать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Алексей не подозревал, что юноша запомнит его слова на всю жизнь.
— Пойдём. Нам надо найти своих.
В соседнем квартале шла перестрелка. Хартийская пехота пряталась за бронёй БМП, но не ожидала удара с фланга. Алексей вместе со своим новым напарником методично отстреливали врага, пока последний хартиец не пал замертво. В то же время к машине медленно подползал гранатомётчик конфедератов. Попав в слепую зону БМП, он поднялся и пустил ракету. Бронемашина дрогнула и затихла, даже не загоревшись.
— Леший? — удивился идущий к ним навстречу Ян. — Мы думали ты погиб на набережной.
— В моего второго номера попал снаряд. Нечего даже хоронить. Я, как видишь, ещё легко отделался, — сказал Алексей, намекая на повязку.
— Зараза, а я уже отправил отчёт где ты двухсотый. Но ничего. Лучше скажи что это с тобой за пацан?
— Похоже мы единственные кто уцелели на том фланге.
— Получается он из двадцатой роты. Бедняги. Первый бой, а уже все полегли.
— Какова обстановка, майор. Где нам удалось закрепиться?
— Расчёт Буткевича оказался верным. Хартийцы не ожидали от нас столь наглого манёвра и нам удалось форсировать Вислу, закрепившись в нескольких районах.
— Передашь потом полковнику, что ещё пару таких манёвров и от второй дивизии ничего не останется.
— Не ёрничай, Леший. Пока мы их здесь сковываем боем, на остальных фронтах у наших парней развязаны руки.
— И почему меня вечно посылают туда, где нужно сковывать боями, — наигранно вздохнул Алексей.
— Мы сейчас собираемся уничтожить их ремонтный пункт. Вы с нами?
— Конечно, — уставши ответил Алексей. — Я с Щеголёнком поддержу вас.
— Уверен? Рана выглядит хреновой. Тебе бы в госпиталь.
— Выполним задачу и тогда сразу.
— Значит выдвигаемся.
— Послушай, майор, — спросил уже на ходу у Яна Алексей. — Ты же командир полка. Какого чёрта ты ходишь вместе со всеми в атаки?
— В чём преимущество хартийцев над нами?
— Если не учитывать боевой дух, тогда они превосходят нас во всём, — хмыкнул Лёша.
— Хартийские командиры не отсиживаются в тылу, а эффективно руководят солдатами непосредственно на фронте.
— Ага. На радость нашим снайперам.
— Надеюсь я случайно не окажусь в твоём прицеле, — иронизировал Ян.
— Если будешь вовремя платить жалованье, тебе такое не грозит.
Улицу заволокло густым дымом. Щёлкая каблуками сапог, во весь рост, едва не приплясывая, вышел хартийский офицер. Его глаза озорливо бегали из стороны в сторону, словно у нашкодившего ребёнка, а рот скалился, отдалённо напоминая улыбку. За офицером шли цепи пехоты. Так же как и их командир, они всем своим видом презирали смерть.
— Пьяные что ли? — предположил Ян, наблюдая за противником.
— У них сорваны погоны, — заметил Алексей, разглядывая хартийцев через прицел. — Штрафники. Не пьяные они, а под кайфом.
Из-за поворота, давя траками битый кирпич, щебень и оторванные части тел, выехал танк. На башне нарисовали две голубые полосы, перечеркнув патриотичную надпись, белую букву замазали, нарисовав поверх неё большую грязную крысу, готовящуюся к прыжку. Взревев двигателем, танк на всей скорости въехал в толпу, раздавив офицера. Хартийцы, испугавшись, рассыпались по укрытиям.