вот мастеровые, цветочницы, писари, служители Ратуши, каменщики – все идут на свои места, строить, холить, лелеять город. А он тут к чему? Откуда он взялся и куда идёт?
Тем временем две девушки открыли стеклянную дверь «Сони» (слышно было, как звякнул колокольчик). Одна поправила вывеску, другая в это время зажгла огонь в камине. Расстелили скатерти – белые в красную клетку – поправляли, переговаривались, перешучивались друг с другом, улыбались знакомым через стеклянную витрину. У хозяек «Кофейной сони» немало знакомых в этом городе, без сомнения.
Подождав, пока степенный усатый профессор выпьет свой утренний эспрессо и в кофейню заглянет ещё несколько посетителей, среди которых можно затеряться, Таэлир встал со скамейки и, справившись с привычным головокружением, направился в «Кофейную соню».
Как тут всё-таки прекрасно. И эти девушки-хозяйки, вечно улыбаются, а ведь неглупые. Совсем неглупые. Он как-то разговорился с ними, сидя в «Соне…» до закрытия, когда не хотел идти во дворец, к отцу. К отцу. Где теперь отец? Нет его. Свобода. Чего не радоваться, казалось бы.
– Кофе по-синтийски, пожалуйста, – улыбнулся Таэлир.
Одна из девушек кивнула и принялась готовить напиток.
– Во многих кофейнях уже отказались готовить кофе по-синтийски, – со вздохом сказала вторая.
– Правда? Почему? – удивился принц.
– Такие времена, – ещё более грустно сказала она и улыбнулась через плечо принца следующему раннему посетителю.
Таэлир сел за свой любимый столик – в углу и в то же время у окна. Скрываться и наблюдать. Бояться людей и тянуться к ним.
Так что же отец. На чём остановился? Ах, да – отцеубийца. Но ведь надо что-то сделать. Надо сделать что-то. Ещё есть время.
Люди. Заходят, пьют кофе, уходят. Или сидят – бездельники, как он. Студенты-прогульщики. Шейлирские наследники. Сидят, переставляют свои гениальные мысли на разный манер. Наслаждаются одиночеством. Точнее, тем, как они смотрятся в своём тепличном пренебрежении ко всем. Разговаривают. О чём разговаривают – непонятно, даже если будешь прислушиваться. Как будто обрывки вчерашних газет.
Впрочем, в «Соне» как раз часто говорят о важном. Приходят поговорить. Не говорится им о погоде. Или вот о последних новостях «Королевской правды». Нет, надо своими грязными пальцами тянуться за тем, что не можешь ухватить. Всё человеческое тщеславие. И он, Таэлир, такой же. Ещё и бесстыдный вор: разговорит, бывало, какого-нибудь умника из «Сони», тот ему выложит все свои заветные, ночами передуманные слова – а принц только сидит и кивает, как в «позиционной беседе».
Этим искусством, к слову, он владеет отлично. Во дворце говорить ни о чём учат первым делом, и не зря. А те, кто считает, что это просто «глупые разговоры», – недалёкие твердолобые умники. Не обязательно говорить о Защитнике, чтобы говорить о Защитнике. Мало тех, кто понимает. Много пустоты, конечно. Но это, по крайней мере, воздушная пустота, как пирожные «У Эллис», а не то, что они бессмысленно ворочают, будто камни, в серьёзных разговорах. Тратят силы.
Принц резко поднялся и, оставив в «Кофейной соне» деньги на кофе для того, кто первым попросит, вышел. Недоумевающе звякнул колокольчик: так, мол, хорошо сидели. Но нет, надо идти дальше. Метаться, не находить покоя. Так заведено.
Осенний ветер весеннего дня погнал принца к ратуше. Там он сидел и смотрел, как ласточки расчерчивают небо в только им одним ведомом узоре. Вот если бы это были не ласточки, а тонкие кисти, обмакнутые в чёрные чернила, – наверняка можно было бы увидеть картину. Из тех, которые люди, считающие себя ценителями искусства, ещё относят к современным веяниям. Хотя всё это было уже давным-давно. В природе, и везде. Просто не было мастеров, чтобы проявить.
Приветливый окрик вспугнул принца, и он поспешил снова в своё бесцельное блуждание по Тар-Кахолу. У фонтана на площади Рыцарей Защитника долго стоял и смотрел, как водяные капли прыгают в звонком весеннем воздухе. Вспоминал Кору, её глаза, то, как она произносит свои стихи, как робко и в то же время самоуверенно ведёт себя. Где теперь любимая поэтесса? Наверное, давно уже далеко от Тар-Кахола. Или ушла в Тёмный город. А кого следует за это благодарить?
Недовольно нахмурившись, принц покинул и площадь Рыцарей Защитника, отступая снова к улице Холма. Сдавая без боя позицию за позицией, он проходил весь маршрут ещё и ещё, пока прекрасные, неповторимые дома Тар-Кахола не стали одинаковыми, как в Синте. Голова кружилась, ноги заплетались – как раз то, что было нужно.
В очередной раз оказавшись у фонтана, Таэлир зачерпнул воды и умыл лицо. Вода совсем чуть-чуть отдавала речной тиной. Солнечные блики плясали на вечно тревожимой поверхности, слепили. Принц опустился на ближайшую к фонтану скамейку и закрыл глаза.
– Вот ты где! – воскликнул кто-то, бесцеремонно усаживаясь рядом.
Пойз. А вот и Дитрикс Первый.
– Что делаешь? – с грубой любознательного ребёнка продолжал расспрашивать Пойз.
– Смотрю, – не открывая глаз, ответил принц.
– А мы вот собираем иллюзии для нашей будущей постановки, – доверительно сообщил Пойз, и Таэлир почувствовал запах зеленичного вина. Значит, так с утра и пьют.
– Что за манера приставать к людям, Пойз. Ты не на представлении в конце дигета, – наставительно произнёс Дитрикс.
– Как говорил наш великий актёр и человек, весь мир – это театр! – восторженно произнёс Пойз. – Театр – это здесь и сейчас, это когда кто-нибудь нелепый, вроде вот меня, занимает время умников вроде тебя, Аэл. И имеет на это право, а возмущение будет лучшей наградой.
Принц улыбнулся. Эти актёры совсем не так просты. Может, и не случайно нашли его – может, следили. Нет, гнать такие мысли – а то можно стать таким, как дядюшка Иланий Озо, который никогда дважды не ездил по одному маршруту. А умер в своей постели от апоплексии.
– Может, вина? – предложил Дитрикс Первый, и Таэлир отчего-то согласился, чувствуя, как время отступает и позволяет ему вздохнуть.
С непривычки и одного стакана зеленичного вина было достаточно, чтобы в голове зазвучало приятное мягкое эхо – как будто каждое слово, каждый звук оборачивали тканью, прежде чем кинуть в воздух. И бесценное ощущение того, что всё не имеет цены.
Разговор тоже медленный, тягучий, приятный. Эти актёры – замечательные, всё-таки, люди. И почему он не родился в повозке уличного театра где-то между Тар-Кахолом и Согаром?
– Ты никак не хочешь признать, что жизнь твоя бесцельна, друг мой, а между тем это так, – видимо, продолжая начатый уже разговор с Пойзом, сказал Дитрикс, задумчиво разглядывая опустевшую бутылку.
Пойз извлёк из своих необъятных карманов ещё одну, но принц замотал головой, ощущая себя перед благоразумной чертой «вовремя остановиться».
– Зато я не служу птичником, – парировал Пойз, ловко подкидывая бутылку: если бы не ловкость Дитрикса Первого, вино досталось бы тар-кахольской мостовой.
День балансировал на грани вечера, и всё больше горожан, закончив дневные дела, выходили