прочесть, потому что буквы клонятся и путаются под ее косым взглядом. Она считает на пальцах и приходит к выводу, что это, должно быть, Авельянеда. Название то же, что имя инспектора, который встречается с ней теперь после работы, сидя на кривых хитро переплетенных корнях омбу на главной площади. Никто не знает о Рите столько, сколько знает она, думает Элена, потому что она ее мать или по крайней мере была ее матерью. Это, думает Элена, неотъемлемые атрибуты материнства: мать понимает своего ребенка, мать знает, мать любит. Так говорят, и, наверное, так оно и есть. Она любила Риту и сейчас любит, хоть никогда этого и не говорила, хоть и ругала ее, держась на почтительном расстоянии, хоть и спорила с ней, будто била хлыстом, хоть не обнимала ее и не целовала. Мать любит своего ребенка. Теперь, когда у меня больше нет дочери, я все еще мать? – спрашивает себя Элена. Если бы это она умерла, Рита осталась бы сиротой. А кем же осталась она сама, теперь, когда ее дочь умерла? Неужели смерть Риты покончила с той, кем Элена была раньше? Это оказалось не под силу даже болезни: Элена знает, что никакая болезнь не сделает так, чтобы мать перестала быть матерью, даже та, что не дает тебе надеть куртку, или нормально передвигаться, или что вынуждает тебя ходить, опустив голову. Неужели смерть унесла не только Ритино тело, но и слово, которое обозначало саму Элену?
Элена знает: ее дочь убили. Она не знает, ни кто это сделал, ни почему. Мотив убийства ей неизвестен. Она не может его понять. И поэтому, когда судья говорит: самоубийство, – ей приходится это принять. И когда то же самое говорит инспектор Авельянеда. И Роберто Альмада. И все остальные про себя говорят то же самое, смотрят на нее и молчат. Но ведь тем вечером шел дождь, она мать, а тем вечером шел дождь. Дождь спасает ее, дождь меняет все, хоть в одиночку Элене и не под силу это доказать, не под силу, потому что у нее нет больше тела. Императора свергли, теперь у власти Она, и никакие насмешки над Ней не помогут Элене добраться до правды, если она не найдет другое тело. Чужое тело, которое будет работать на нее. Которое станет ходить, и расследовать, и расспрашивать, которое будет смотреть прямо в глаза, а не косить в сторону или закатывать зрачки. Тело, которым Элена сможет повелевать, которое будет ее слушаться. Не ее собственное тело. Тело кого-то, кто перед ней в долгу. Тело Исабель. Потому-то Элена и едет в этом поезде: чтобы тело этой женщины, которую она не видела больше двадцати лет, помогло ей раскрыть правду, в которой ее собственному телу отказано. Которой сама она не видит. И пускай дорога до Буэнос-Айреса занимает у нее целый день. И пускай она останавливается каждый раз, когда таблетка перестает действовать, и тогда ей остается лишь ждать, и время вновь и вновь замирает, а она перебирает в уме улицы и станции, голых королей и сук, туда и обратно, сук и голых королей, станции и улицы.
Она идет к цели, шаг за шагом, хоть никто в мире не вернет императору его корону, ее дочери – жизнь, а ей самой – умершую дочь.
8
Отец Хуан с самого начала вовсе не хотел вступать в эти обсуждения. Элене надоело слушать, как инспектор Авельянеда повторяет, что у отца Хуана пока что не было времени с ним поговорить. Либо вы недостаточно настаивали, либо отец считает вас идиотом, инспектор. Вы же не станете просить, чтоб я и священника внес в список подозреваемых? Я вам уже сказала: ваша работа – расследовать все возможные версии. Элена выбрала подходящий момент – между двумя мессами, но не в сиесту и не во время, отведенное для исповедей, – явилась в ризницу и позвонила в звонок. Отец Хуан вышел к ней, поправляя воротничок, который носил вместо поистрепавшейся сутаны. Судя по всему, с годами его сиеста все удлинялась, так что Элена ошиблась на несколько минут в своих подсчетах. Входите, Элена, сказал он, и Элена вошла. Осторожнее, тут ступенька, предупредил он, но Элене дважды не удалось занести ногу за порожек, носок ее туфли дважды стукнулся о дерево, так что отец Хуан подошел к ней и подал руку, чтобы помочь. Вот так совпадение, Элена, я как раз хотел вам звонить: ко мне приходили из школы, заказали мессу за упокой Риты. Месса будет в это воскресенье в семь часов, буду рад, если вы придете. Элена прикинула в голове расписание таблеток, поняла, что время неудачное, но кивнула. Как вы справляетесь с горем? – спросил отец Хуан. Пока что я даже горевать как следует не начала, это нехорошо, Элена, всему свое время – время умирать, время горевать, – у меня пока что нет времени горевать, отец, вам следовало бы найти его, Элена, так говорится в Библии, в Экклезиасте, вам нужно сейчас поплакать, я стану плакать, только когда выясню всю правду, когда узнаю, каким образом моя дочь оказалась там, где оказалась. Священник посмотрел на нее, поколебался, не зная, готова ли Элена услышать то, что он собирается сказать, а потом все-таки сказал: единственная загадка того дня, Элена, – это причина самоубийства, но ее Рита унесла с собой в могилу. В тот день шел дождь, отец, а Рита не подходила к церкви в дождливые дни, вы что, за столько лет не заметили? Нет, не заметил, а почему она не подходила? Потому что боялась, что ее убьет молнией. Ох, Элена, неужто вы в это верите? Да не я, отец, а моя дочь. Но в тот день она пошла в церковь, Элена, я сам видел тело, ко мне прибежали мальчишки Гомесов, вы же их знаете, да, у них магазинчик стройматериалов на той стороне проспекта, ребята у них сорванцы, но добрые, помогают мне по мелочи тут в церкви, а я им за это позволяю звонить в колокол перед мессой, им ужасно нравится залезать на колокольню, ну то есть раньше нравилось. Отец Хуан предлагает ей чаю, Элена отказывается. Хотите, помолимся вместе? Я не для того пришла, отец, я пришла, чтобы найти недостающую часть этой истории, пока что мне известно лишь, что тело моей дочери висело на колокольне вашего храма, это не мой храм, Элена, это наш общий храм, всего прихода, я не могу понять, отец, как она туда попала, вы знаете как, Элена, нет, уверяю вас, я не знаю, смерть любимых всегда причиняет боль, особенно в таких обстоятельствах, когда все смешивается, что смешивается, отец? Боль и гнев, потому что нам, христианам, известно, что мы не хозяева своему телу, хозяин нашему телу – Господь, и нам нельзя идти против Его воли, именно потому, что вы это знаете, вам так тяжело принять случившееся, я понимаю вас, Элена, но я вас не понимаю, отец. Отец Хуан посмотрел на нее – склоненная голова, глаза, удивленные без удивления, которые глядели на него, закатившись наверх, к бровям, ко лбу, которые призывали его к ответу, – но Элена ничего не сказала, не нарушила тишины, она выжидала, и тогда священник все-таки объяснил: для Церкви самоубийство