Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было, шеф взял на себя ошибку Бэзила, о которой просигналил в Москву закадычный друг. Бэзил, узнав об этом, не проникся жаждой мести доброжелателю, слащавые писания которого в самое большое агентство не раз вытягивал в порядке помощи. Он проникся другим: уверенностью в высшей справедливости, конкретным воплощением которой для него стало человеческое обеспечение дела в его газете. «Демченко» — стояло на дверях кабинета шефа. И благодаря этому человеку он не хотел бы оказаться каким-нибудь социологом или политологом или чем-то в этом роде, занимаясь, как овца на огороженном лугу, выщипыванием вокруг себя информации и ее перевариванием в прикидки на будущее, забывая самое главное, а именно — проявление характера — главное в порывах, ошибках и новых пробах.
«Ох, я разозлился», — подумал Бэзил.
Рита сказала в ресторане «Русь»:
— Чтобы работать там, где ты, нужно родиться с двумя качествами — чувством юмора и большим самомнением... А они не совместимы ни в природе, ни в обществе.
— Чтобы ты считала себя совсем правой, давай я спрошу: если взболтать бутылку шампанского, долетит пробка вон до той дамы, которую коробит наша разница в летах? Ей там станет ясно, что по духу я еще мальчишка, молод, так сказать... Или меня выведет метрдотель, что еще больше утешит ее страдающее этическое мировосприятие...
— Ох, ты разозлился, — сказала Рита.
Он никогда не писал так, как разговаривал. Иначе бы не написал и строчки.
В Чиенгмай, в семистах пятидесяти километрах от Бангкока, «северную столицу», к которой подходила вплотную одна из сторон «Золотого треугольника»—района производства опиумного мака, захватывающего территории Таиланда, Бирмы, Китая и Лаоса, — Бэзил приезжал пять лет назад. Чистенький, процветающий город среди плодородных рисовых долин предгорья. Горизонт — кольцо голубых кряжей. Самый высокий — Дой Сутхеп — на закате бросал тень на улицы, пробитые сквозь обветшалые стены квадратной средневековой ограды. На восходе, розовея, в безветренном небе зависали прозрачные облака. Величаво нагромождались, рассасывались и возникали снова. Почти в каждом переулке сверкала позолота пагод. Почти каждый день на какой-либо улице шумело гулянье, чаще веселые буддистские похороны. Из вросших в землю ворот старого храма вытягивались, словно янтарные бусы, вереницы бонз в шафрановых тогах. Толпа вопящих парней тащила следом барабаны на бамбуковых жердях. Пританцовывающие девушки с шиньонами, перетянутыми жемчужными или серебряными нитями, в сверкающих шарфах, прикрывающих грудь, прижимали чеканные вазы с цветами. Одетые в белое старухи тащились под зонтами с изображением птиц. Зубоскалившие подвыпившие великовозрастные молодцы воздевали деревца, обвешанные бумажными деньгами, и деревянные изображения, символизирующие их мужское достоинство... Тощие горбатые коровы, возвращаясь с пастбища, ежевечерне разбредались по улицам. Свирепо раздували ноздри из-за едкого смога, показывали желтые зубы, стертые о жесткие травы у поросших ивняком отмелей реки Пинг.
Прохлада Чиенгмая так отличала его от Бангкока, что Бэзил вместо предполагавшихся и разрешенных пяти провел в раю десять дней. Выговор шефа не заставил ждать, хотя наработал Бэзил тогда в просторном номере деревянной гостиницы с пахучими поскрипывающими полами раза в два больше, чем смог бы сделать в раскаленной цементной столице. Корреспонденцию «в отместку» за реприманд он начал тогда с описания старой легенды. Первый европеец, добравшийся до Чиенгмая в 1613 году по торговым делам из Индии, некто Томас Сэмюэл, англичанин, впал в такую лень в расслабляющей обстановке заботливости, внимания и красивых женщин, а также мягкого климата, что вскоре получил от компании уведомление об увольнении. Как «вскоре», трудным представлялось определить, но, учитывая, что еще сто лет назад из Бангкока в Чиенгмай добирались от шести до восьми недель, пересаживаясь со слонов на джонки и с джонок на слонов, и уж не меньше от Индии до Сиама, англичанин свое не упустил...
« С тех самых пор, — говорилось в туристском справочнике, — весь прогресс в Чиенгмае состоял исключительно из развития всевозможных способов ленивого существования. Для этого в распоряжении приезжающих современные удобства, отличное обслуживание и -удовлетворение самых неожиданных прихотей, чему с огромным энтузиазмом отдаются миллион двести тысяч горожан».
Не больше и не меньше.
Утром японец в упор не видел Бэзила, рылся в мягкой сумке, перекладывая сваленные в одну кучу фотоаппарат и кинокамеру, коробки с пленками, чековую книжку в кожаном переплете, плоский приемник, кукольный несессер с расческами, ножничками, нитками, иголками, пастами и зубной телескопической щеткой, защитные от пыли очки, термос, складной зонтик и коробочки для закусок.
Спрыгнув с подножки вагона, Бэзил едва не угодил под «хонду», с треском, вырвавшуюся из-за пакгауза на платформу. Водитель в зеленом шлеме и пятнистой форме гнал мотоцикл на форсаже, расправляя синий хвост выхлопа, картинно лавируя между жмущимися в сторонку пассажирами. Седок за его спиной, солдат, упирал в бедро приклад ручного пулемета, запасные рожки для которого торчали из брезентовых подсумков, притороченных к багажнику. Второй мотоцикл вылетел из-за пакгауза, потом третий. На этих солдаты держали противотанковые реактивные патроны, и по четыре таких же были напиханы в специальных гнездах.
— Завтра сможем покупать на деревенском базаре базуки с инфракрасной наводкой, — сказал японец, морщившийся от бензиновой гари рядом. — Почему бы им сразу не разнести и этот поезд?
— Вот куда я приеду умирать, — сказал Ват Ченгпрадит, догоняя Бэзила.
Он провел ночь в третьем классе из экономии. Деньги взять отказался, хотя Бэзил предлагал заплатить за работу в качестве переводчика на время пребывания в Чиенгмае. Такое редакционной схемой расходов допускалось. Ват объяснил, однако, что, если будет переводить Бэзилу на его встречах, у полиции появится формальный повод вызывать и спрашивать: совместима ли деятельность русского с интересами национальной безопасности? Ничего исключительного в таких вещах не было, закон страны пребывания есть закон, который приходится соблюдать строго, но Вату явки в участок нанесли бы вред в глазах коллег. В любой роли попадать в осведомители более чем неэтично... Из Бангкока выезжал не слишком веселый, а теперь его настроение явно поправилось.
— Радуемся жизни? — спросил Бэзил.
— Не было счастья, да несчастье помогло—Кажется, материал прыгнул в руки. Видел лихачей с гранатометами? Начинаются маневры армии, авиации и местных рейнджеров под символом «Следующая тревога — боевая».
Вокзальное здание за пять лет почти не изменилось.
— Местные рейнджеры?
— Генералы надумали бороться с повстанцами их же методами. Сформировали батальоны по территориальному признаку. Предполагается, что уроженец местности, где предстоит действовать против партизан, активней и быстрее выполнит задачу, поскольку знает лески, тропки, ручейки и местных людей... Про эту потеху и напишу. Сколько денег тут с воза упало и пропало!
Площадь перед вокзалом перегораживали грязно-зеленые армейские грузовики. На колесных ободах, крыльях и рессорах слиплись пласты краснозема. Парни с насупленными, окаменевшими лицами, в зеленых комбинезонах и черных беретах с кокардами томились под тентами в кузовах. Между колен держали карабины с примкнутыми штыками. Брезентовые подсумки без единой металлической застежки, на завязках, какие три года назад Бэзил видел на пленных камбоджийцах, свисали на широких лямках.
Публика эта называлась «красными быками», считала себя опорой отечества, скапливалась по сигналу из деревень вокруг ближайших армейских гарнизонов, где получала оружие, боезапас и обмундирование. На этот раз «быки» прихватили и противогазы.
Грузовики ждали с работающими моторами. Из выхлопных труб над кабинами чадило. С джипов в мегафоны подавались команды. За почтамт, у которого начиналась ведущая в центр Чароен Мыонг-роуд, шаркая кедами в такт, уходило шествие «сельских скаутов» деревенских увальней в шортах, широкополых шляпах и с дубинками на плечах... Отсутствие огнестрельного оружия восполнялось изобилием аксельбантов, нашивок, фляжек и кинжалов. На этих тоже отвисали портившие красивую форму противогазные сумки. Каждый десятый тащил носилки.