Читать интересную книгу Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов

Палавек запомнил красную «тойоту» с букетиком жасми­на за ветровым стеклом, которую накануне увидел на Чароен Крунг-роуд. Автомобиль умчал сгорбившегося на заднем сиденье понурого фаранга. Запомнил не только жасмин, но и сидевшего за рулем любителя бетеля. Ощущение, что так­сист приглядывался к нему, не оставляло и вызывало смут­ную тревогу. Офицеры из квартала, примыкавшего к трем гостиницам — «Эраван», «Амарин» и «Президент», где разме­щалось полицейское управление, вне службы подрабатыва­ли где кто, таксистами тоже.

Столкнувшись с таксистом, жевавшим бетель, теперь, на площади Пангкам, Палавек поспешил убраться как можно быстрее. Охоту развертывали серьезную. Подумать только: несколько минут топтался перед аквариумом, поглощенный боем рыбок, ничего не замечая вокруг! Приметь его поли­цейский полминутой раньше... Револьвер в бок, наручники, смерть.

Сидя на «тук-туке», прикрыв лицо носовым платком от выхлопной гари, Палавек согнулся, ссутулился, как человек, спешащий к врачу с неотложной болезнью. На трепаных джинсовых туфлях едущего впереди мотоциклиста трепета­ла бахрома.

Он отпустил чадную трехколеску за квартал до Клонг Тоя. Попытка дозвониться из автомата до «Сахарной хибарки» оказалась успешной. Хотя для веселья в заведении было слишком рановато, швейцар оказался на месте. После недол­гих удивлений и восклицаний приятель обещал отправить посыльного малого за билетом на вечерний автобус до Чиенгмая. Палавек не хотел иметь ненужных объяснений с кондуктором, если понадобится внезапно воспользоваться автобусом. Двести восемьдесят батов, которые стоил проезд, обещал выслать в ближайший день. Билет договорились ос­тавить в супной, про которую они знали вдвоем, на Бамрунг Мыонг-роуд.

— Желаю удачи, — сказал приятель в трубку.

Он коротал время до сумерек на досках в ангаре в доках Клонг Той. Лежал, перебирая в памяти детали встречи на ночном рынке Пратунам в магазинчике канцтоваров, пре­вращенном на ночь в ресторан. Волосы, соскальзывающие с плеч, когда молодая женщина наклонялась над пиалой и подносила ко рту палочки с подцепленной лапшой, прямые плечи, сухие пальцы, странные глаза. «Моряки народ не­предсказуемый...» Он ощущал, как ладони лежат на штурвале «Револьвера», как в обтекаемый корпус бьет и бьет — и все мимо и мимо — волна, чувствовал прочность, надежность и твердь океана на скорости, видел серебристо-зеленые валы, как проваливались они за кормой, разваленные винтами. Ветровое стекло искрилось бисеринками морской пыли, ос­тавлявшей соленые разводы. Даже чувствовал, как ветер по­лощет рубашку на спине. И видел, оглядываясь словно наяву, как, укрывшись в кокпите, расставив ноги, с оружием наго­тове, кошками и джутовой лестницей стоят Длинный Бок­сер, покойный радист и трое бывших солдат. Механик при­сел у приборов, лицо, как всегда, печально.

«Ты не думай, ты слишком и так много думал, и все время один. Мы все время были одни». Так, кажется, он сказал на прощание?

Он проснулся и вспомнил, что радист всех предал и те­перь мертв.

Побаливала голова. Солнце висело низко. Стрелки на ча­сах показывали четверть шестого. Стояла тишина, обычная почему-то для тропиков в предзакатный час даже в Бангкоке.

На улице он заглянул в зеркало бродячего парикмахера. Хмурое лицо с вертикальной складкой на переносице. Сжа­тый рот. Ставший неопрятным воротничок.

Бездельничавший мастер, зажав коленями голову сы­нишки, водил по его затылку большими пальцами от ушей к макушке. Мальчишка визжал от восторга.

Он велел парикмахеру обрить голову и брови.

Будто по нужде, Палавек постоял в щели, образованной глухими стенами соседних лавок. Вытащил из-под гуаяберы парабеллум, нагревшийся за поясом. Проверил оружие.

До супной на Бамрунг Мыонг-роуд он опять ехал на «тук- туке». Конверт с билетом ждал у мороженщика, сына хозяина супной, успевшего жениться и выделиться, правда, как он сказал, пока на отцовской территории. Отъехав метров на пятьдесят, Палавек сделал вид, что что-то забыл в супной, махнул рукой, расплатился за проезд и, дождавшись, когда водитель исчезнет, нырнул в калитку серой ограды пагоды. С веревки он стащил сыроватую шафрановую монашескую хламиду, снял рубашку, чтобы оголить одно плечо. Завер­нулся в тогу. Теперь с бритым черепом и без бровей он вполне сходил за буддистского монаха. «Беретта-билити» лежал на груди, под тогой, затянутой в талии.

К скоплению пестрых автобусов на Северной-конечной шел по Йотхин-роуд размашистым шагом послушника, от­правляющегося в неурочное для появления на улице время по исключительно неотложным делам клира. Водитель сверхдорогого джипа «Джимми-1500», уступая дорогу, бро­сил руль и сложил ладони перед собой, забыв нажать на тормоза. Машина ударилась колесом о бровку тротуара. Почтительный верующий туг же получил тычок в бок с за­днего сиденья от седока. Описав круг перед длинным междугородным автобусом «Изузу», автомобиль затормозил. Води­тель суетливо выскочил перетаскивать чемодан. Палавеку было на тот же автобус...

Прикрываясь деревьями, он отошел к скоплению лавок, раскинувших тенты на пыльной площади у бензоколонки. Электронные часы автовокзала показывали без четверти де­сять. В запасе имелось еще пятнадцать минут.

Он перемахнул, раздирая тогу и брюки, царапая колени и ладони о колючую проволоку поверх ограды, на участок двухэтажной виллы. Посидел на корточках, выжидая, пока успокоятся в вольере попугайчики. Сбросил тогу, вновь на­дел рубашку в оба рукава. Сунул парабеллум за брючный ремень на спине, чтобы легче перемещаться полусогнув­шись. Вздрогнул, уловив какие-то шевельнувшиеся тени — это в искусственном прудике сдвинулись рыбы.

Из-за ограды ярко освещенная дверь «Изузу» казалась даже уютной. За приподнятыми крышками боковых отсеков чрево автобуса набивали чемоданами. Доносилось ширканье багажа о железо. Пассажиров набиралось мало — человек десять.

За минуту до отправления со ступеньки «Изузу» спрыг­нул Абдуллах. Верно, провожал хозяина, который, если ве­рить малайцу, должен сидеть в восьмом ряду у окна слева по ходу. Все правильно...

Водитель, повернув голову, подождал, пока Абдуллах обойдет автобус перед радиатором. Фары мигнули. Машина начала выходить из освещенной площадки. Перекинувшись через ограду, Палавек махнул рукой, которой сжимал билет, водителю. Пассажиры, за исключением сидевших в самом первом ряду, не могли его видеть из-за высоких подголов­ников на спинках кресел. Скользнув в приоткрытую почти на ходу дверь, Палавек бросил водителю:

—   Давай, давай...

Пригнувшись, будто от вежливости, скользнул в кресло третьего ряда. Навис кондуктор.

—   Откуда вы взялись?

—  Я опаздывал... Вот билет. Не приходится на ходу выби­рать кресло.

—   Хотите почиститься, господин? Ваша одежда перепач­кана. Пройдите в туалетную комнату в хвосте салона. Я сей­час открою ее специально для вас. В таком виде я не вправе оставлять вас в салоне. Надеюсь, вы правильно понимаете меня. Тут едут уважаемые господа...

И спохватился:

—    Не представляю, как вы появились. За секунду до от­правления вокруг никого не было...

На худой шее катался кадык. От волнения кондуктор сглатывал. Большие железные очки сползали по носу. Грудь казалась вдавленной, а живот с массивной пряжкой выпирал.

—   Мой билет в полном порядке. Вы же видите...

Палавек старался говорить шепотом, хотя Цзо находился

через четыре ряда высоких спинок с подголовниками.

—    Но вы ободраны, ваш костюм... Вы в крови... Странно это.

—   Успокойтесь, наконец. Вот вам...

Фиолетовая купюра в пятьсот батов повергла человека, ставившего превыше всего правила и приличия, в полное расстройство. Есть люди, для которых самое страшное — непредвиденность.

Палавек аккуратно вдвинул банкноту в нагрудный кар­манчик форменной куртки, мягко вытянул из пальцев кон­дуктора свой билет и откинулся в кресле. Соседнее, к сча­стью, пустовало.

—   Ну, хотя бы почиститесь...

—   Сейчас именно не хочется. Желал бы соснуть. Спасибо.

—     Вам спасибо, господин, — спохватился кондуктор. В кармане лежала полумесячная зарплата. Подобных чаевых видывать не доводилось, а в добро он не верил, потому что не знал — что это такое. Низкий лобик сморщило гармонью.