я говорил уже выше, и выдача этого преступника была обставлена немалыми затруднениями. Итак, Керио решительно не желал познакомиться с присяжными и предпочитал значиться на суде отсутствующим.
Это был один из тех энергичных и ловких людей, для которых тюрьмы не имеют тайн, он знал все те маленькие уловки, к которым прибегают заключенные для сношений между собой.
Между тем нынешние тюрьмы, как, например, Мазас, при всем их благоустройстве, имеют одно неудобство. Ватерклозеты, устроенные при каждой камере, служат всем тем, у которых не особенно деликатное обоняние, акустическими трубами.
Таким образом, Керио удалось вступить в переговоры с неким Мариусом Прево, которого он не знал и которому предстояло быть переведенным из Мазаса в Консьержери, так как оба должны были одновременно предстать перед судом присяжных.
В 10 часов утра тюремная карета, или «panier a Salade» — как их называют, — въехала на двор Мазаса, и сержант муниципальной гвардии, снабженный соответственными инструкциями, принял под расписку Менегана, Прево, о котором я уже упомянул, и еще несколько других, менее важных преступников.
Устройство этих «салатниц» всем известно: каждого узника запирают в узенькую клетушку, и посередине между двумя рядами этих одиночных камер оставлен длинный коридор.
В конце этого коридора становится сторож, который отвечает за сохранность своих узников.
Менеган и Прево занимали два смежных отделения, разделенные только узенькой перегородкой, и обвиняемые, повысив немного голос, могут обмениваться всевозможными признаниями, нисколько не опасаясь быть услышанными сержантом.
По всей вероятности, Менеган в сообщничестве с Прево уже давно обдумал все детали побега.
Он запасся нюхательным табаком, чтобы ослепить стража, кроме того, ему удалось, бог весть каким образом, добыть нож с длинным и крепким лезвием.
Было приблизительно половина одиннадцатого, когда тюремная карета выехала со двора и завернула за угол улицы Берси и Траверсьер; Менеган и Прево по предварительному уговору одновременно выбили тоненькие двери их камер и появились в проходе.
Сержант Люциони не успел опомниться от изумления, как был ослеплен горстью нюхательного табака, кинутого ему прямо в глаза. Тем временем как он ощупью искал сигнальную веревку, которая служит для сношения между кондуктором и кучером, точно в омнибусах, Менегану удалось с помощью ножа открыть дверцу экипажа.
Оба узника выпрыгнули на улицу, между тем как кондуктор продолжал протирать глаза, и кучер бесполезно терял время, тяжело спускаясь с козел. Тем временем Менеган и его товарищ бросились бежать по улице Траверсьер по направлению к Сене.
Однако тревога была поднята довольно быстро; полисмены и некоторые прохожие побежали догонять беглецов, которые значительно их опередили, в особенности Менеган, скоро совершенно скрывшийся из виду.
После четвертичасовой погони Прево был настигнут и снова водворен в Мазас.
В то время моя болезнь не совсем еще выяснилась, и хотя я сильно страдал глазами, но все-таки мог выйти в кабинет.
Первой моей догадкой, когда я узнал о побеге Менегана, было предположение, что он поспешил уехать в Остенде или в Лондон, где у него есть сообщники и, по всей вероятности, припрятаны деньги. Вот почему я решился послать двух агентов за границу, желая непременно, чтобы лучшее украшение шайки Катюсса не отсутствовало в коллекции.
Я уже собирался дать приказание Гулье ехать в Лондон, как вдруг ко мне вошел один из агентов и сказал:
— Господин начальник, что вы дадите тому, который укажет вам, где находится беглец?
Хотя ресурсы сыскной полиции очень ограниченны, но в таких случаях я бывал насколько возможно щедр. Я назначил сумму, и агент привел ко мне доносчика, утверждавшего, будто он знает из достоверного источника, что на следующее утро в одиннадцать часов Менеган придет в одну из улиц квартала Сен-Жорж, к винному торговцу, чтобы взять у него брюки.
Признаюсь, я едва мог верить, чтобы человек, преследуемый со всех сторон так, как этот Менеган, и которому стоило открыть первую попавшуюся газету, чтобы убедиться, сколько шума наделало его бегство, мог глупейших образом замешкаться из-за каких-то ничтожных брюк в том городе, где его знают почти все агенты.
Но так как в большинстве случаев действия преступников идут вразрез с логикой и здравым смыслом, я позаботился принять необходимые меры. По моему приказанию Жом, Гербен и еще третий агент, по имени Боб, отправились в место, указанное доносчиком.
Но улица была довольно пустынна, и Жом сделал следующее остроумное соображение: «Мы не можем оставаться здесь втроем, нам нельзя сделать и десяти шагов, не будучи замеченными… С какого бы конца улицы Менеган ни подошел, он увидит нас и улизнет».
По обыкновению, в экспедициях такого рода агенты скрываются под гостеприимную сень классических винных погребов, но на этой злополучной улице была только одна винная лавка, именно та, куда должен был прийти Менеган. К счастью, Жом, озираясь по сторонам, заметил парикмахерскую.
— Зайдем сюда, — сказал он, — и в ожидании станем бриться.
Один из агентов стал бриться, тем временем Жом и его товарищ не спускали глаз с винного погребка. Разумеется, Жом и его спутник находили массу предлогов уступать свою очередь другим клиентам парикмахера, которому все это показалось очень подозрительным, и он шепнул пару слов своему подмастерью, побежавшему за полисменами.
В ту минуту, когда в парикмахерскую входили два блюстителя порядка, Жом заметил Менегана, который шел, осторожно озираясь кругом. Нужен был опытный глаз Жома, чтобы узнать ловкого мошенника, который успел до неузнаваемости переменить свой внешний вид. Он остригся, выбрился, и лицо его было наполовину скрыто приподнятым воротником пальто.
Жом, расталкивая полисменов, бросился к Менегану, Вербен и Боб последовали за ним.
Со своей стороны, полисмены кинулись догонять моих агентов. Произошла невообразимая свалка, которой Менеган, наверное, воспользовался бы, если бы Жом, никогда не терявший присутствия духа, не догадался бы быстрым движением оборвать пояс панталон беглеца.
Менеган должен был остаться на месте, употребляя все свои усилия, чтобы остановить падение необходимой части костюма.
Наконец, дело разъяснилось, агенты назвались полисменам и обменялись рукопожатиями, только бедняга Менеган не разделял общего торжества. Его усадили в фиакр и торжественно привезли ко мне в сыскное отделение. Только тогда приунывший мошенник понял свою ошибку и объявил мне, что, в сущности, получил по заслугам, так как действительно с его стороны было слишком глупо оставаться в Париже из-за каких-то панталон, не стоивших и 15 франков, тогда как в его кармане было 50–60 франков, то есть сумма совершенно достаточная на поездку в Лондон. Он был заключен в тюрьму Консьержери и не мог уже уклониться от суда.
Несмотря на огромное число обвиняемых, которых пришлось разместить даже на скамье для представителей печати, процесс был