Читать интересную книгу Россия и ислам. Том 2 - Марк Батунский

39 См. также: Булич Н.Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX в. T. I. СПб., 1902.

40 Историки русской культуры начала XIX в. единодушно отмечают характерный для нее культ античности, сближавшийся с гражданственностью и свободолюбием (Лотман Ю. Статьи по типологии культуры. С. 44 и след.). Однако «римская помпа» (Белинский) была частью более широкого движения, центром которого оказался литературный романтизм и которое «превращало художественные тексты в программы жизненного поведения: пушкинский Сильвио подражал не античным героям, а персонажам Байрона (ориенталам или ориентализованным! – М.Б.) и Марлинского. Но принцип подражания литературе (опять отмечу: романтической, и нередко с сильным ориентофильскими компонентами, – М.Б.) сохранился» (Там же. С. 50). В 40-50-е годы XIX в. гомеровский эпос неожиданно очутился в центре внимания русской критики и читателей (в ходе спора о «Мертвых душах» Гоголя), а классический перевод «Одиссеи», выполненный Жуковским, сделал этот эпос важным факторм русской литературы. Как и Гоголь, один из основоположников славянофильства, Иван Киреевский считал, что перевод «Одиссеи» станет той абсолютно классической и в то же время живой художественной ценностью, которая оживит русскую литературу в трудный переходный период: «…живое выражение народности Греческой разбудит понятие и об нашей, едва дышащей в умолкающих песнях» (Киреевский И.В. Полное собрание сочинений в 2 томах. М., 1911. T. II. С. 237). О русском романтическом ориентофильстве я скажу чуть ниже.

41 Известный славянофил И. Киреевский в статье «Обозрение современного состояния словесности» («Москвитянин», № 1, 2, 3, 1845) пишет (в № 1): «Отдельные западные народности, достигнув полноты своего развития, стремятся уничтожить разделяющие их особенности и сомкнуться в одну, общеевропейскую, образованность. Результат сей произошел из направления прямо ему противоположного– из стремления каждого народа изучить, восстановить и сохранить свою национальную особенность. Но чем глубже развивались эти стремления в исторических, философских и общественных выводах, чем более доходили до коренных основ отдаленных народностей, тем яснее встретили в них начала не особенные, но общие европейские, равно принадлежащие всем частным национальностям, ибо в общей основе европейской жизни лежит одно господствующее начало». Но это «общее начало», уже, согласно Киреевскому, «отжившее», теперь оказывается «неудовлетворительным для высших требований просвещения» и потому должно воспринять «другое новое начало, хранившееся у других племен, не имевших до того времени всемирно-исторической значительности» (курсив Киреевского. – М.Б.), и прежде всего – у «мира православно-славянского» (см. подробно: «Москвитянин», 1845, № 2). Хотел ли того или нет Киреевский, уже одна его формула о том, что каждый народ есть «совокупность убеждений, более или менее развитых в его нравах, его обычаях, в его языке, в его понятиях сердечных и умственных, в его религиозных, общественных и личных отношениях, одним словом, во всей полноте его жизни», давала концептуальную основу для автономного изучения в качестве sui generis не только русской, но и восточных культур. В то же время подчеркнем мысль Киреевского о том, что сколь бы много дефектов не имело «европейское просвещение» отрицание его означает стеснение «собственного просвещения». По Киреевскому, «если справедливо, что основное начало нашей православно-славянской образованности есть истинное… то очевидно, что как оно было источником нашей древней образованности, так теперь оно должно служить необходимым дополнением образованности европейской, отделяя ее от ее собственных направлений, очищая от характера исключительной рациональности и пронизая новым смыслом… образованность европейская как зрелый плод всечеловеческого развития, оторванный от старого дерева, должна… явиться новым возбудительным средством к развитию нашей умственной деятельности» (курсив мой, – М.Б.).

42 Thiergen P. Opit. cit. S. 35.

43 Там же. S. 36.

44 Семенов Е.П. Русская эстетика в памятниках и документах // Русская литература. 1983, № 2. С. 226.

45 Еригорьев А. Эстетика и критика. М., 1980. С. 172.

46 ЕерценА.И. Собрание сочинений в тридцати томах. T. IX. М., 1956. С. 133 (курсив мой. – М.Б.)

47 См. также ряд соответствующих данных в: Янковский Ю.З. Из истории русской общественно-литературной мысли 45-50-х годов XIX столетия. Киев, 1972; Китаева В.А. Из истории идейной борьбы в России в период первой революционной ситуации. Горький, 1974; Цимбаев Н.И. И.С. Аксаков в общественной жизни России 1860-х годов. М., 1972 (Дисс.); Он же. Записка К.С. Аксакова «О внутреннем состоянии России» и ее место в идеологии славянофильства // Вестник МГУ. Сер. 9. 1972, № 2; Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. М., 1982; Взаимосвязь искусств в художественном развитии России второй половины XIX века. Идейные принципы. Структурные особенности. М., 1982; Кошелев В.А. Общественно-литературная борьба в России 40-х годов XIX века. Вологда, 1982; Магина РЕ. Русский философско-психологический романтизм (Лирика В.А. Жуковского, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета). Челябинск, 1982; Маймин Е.А. Пушкин. Жизнь и творчество. М., 1982; Проблема традиций и новаторства в русской литературе XIX – начала XX вв. Горький, 1981; Проблемы эстетики и творчества романтиков. Калинин, 1982; Романтизм и реализм в литературных взаимодействиях. Казань, 1982; Янковский Ю. Патриархально-дворянская утопия. М., 1981 и др. В 80-е годы в отечественной прессе появилось множество статей, остро критикующих попытки «культивирования в условиях социализма славянофильских установок» (Новиков М., Тажурзина 3. Атеизм и развитие духовной культуры. Освещение проблем в советской литературе // Наука и религия. 1983, № 6. С. 17; Там же – обширная библиография) и тесно связанных с ними апологий религии в первую очередь христианства (Там же. С. 17–18; Шамаро А. Книга о русском летописце // Там же. С. 42–45).

48 Tradicia Wspolczensnośe: Powinowaotwa literackie polskorosyiskie, Wroslaw etc., 1978. S. 41. На этой концепции сильнейшие следы влияния И.Г. Гердера (см. подробно: Bittner К. Herders Geschichtsphilosophie und die Slawen, Reichenberg, 1929; Жирмунская H.A. Историко-философская концепция И.Г. Гердера и историзм Просвещения // XVIII век. Сборник 13. Проблемы историзма в русской литературе. Конец XVIII – начало XIX в. Л., 1981). Его особенно привлекала фигура Петра I, в которой он увидел не только просвещенного монарха, царя-реформатора, строящего новое государство и приобщающего свой народ к цивилизации, но и (а здесь уже принципиальное отличие от вольтеровской интерпретации первого русского императора) носителя национально-славянского характера. По Гердеру, не только Украина не станет новой Грецией: Россия, Польша, Венгрия (ее он счел славянской страной!) превратятся в очаги новой культуры, дуновение которой оживит одряхлевшую Европу.

49 Ср. неизвестные слова Эмерсона (в «Молодом американце», 1844) о том, что у Америки нет прошлого, но есть будущее, ибо для него (как и для славянских адептов аналогичных теорий) исторический детерминизм– это фикция; существуют лишь «непосредственное настоящее» и «непосредственное будущее».

50 Историк Н.В. Савельев-Ростиславич в своей статье «Новые известия о скифах, сарматах, гуннах и следы древнейшего распространения христианства в Русской земле» (помещено в его же книге «Славянский сборник». СПб., 1845) доказывал, что скифы, сарматы и гунны были русскими. Но тот же автор в другой своей статье («Свод новейших разысканий о старобытности славян в Восточной или Великой Германии»), напечатанной в том же «Славянском сборнике» работает на последовательно-европоцентристских моделях: «Наше отечество – страна славянская; славянское племя составляет важнейшую часть и народонаселения Европы. Итак, история России необходимо должна быть объяснена историей прочих славянских народов, а их история должна быть объяснена общею европейскою…» Отметив, что славянский язык родственен языкам «других коренных обитателей Европы»– греков, латинян, тевтонов, литовцев, Савельев-Ростиславич замечает: «Сравнение же азиатских языков показало, что славянский язык имеет наибольшее сходство с санскритским. Правда, есть несколько созвучных со славянскими слов и между прочими языками азиатскими, семитического корня, как, например, в армянском, даже еврейском и некоторых других; но таких слов очень мало, и сходство между ними весьма отдаленное. Напротив, коренные слова языков славянского, греческого, немецкого и литовского… удивительно сходны и легко сравниваются одни с другими…» Заключительная часть статьи– это апофеоз панславянизма и особенно мессианской роли православной России: «Славянское племя наше… живет будущностью, надеждою общего успокоения в недрах семейственного христианского быта, которой, кажется, предоставлено развить славянским народам… Славянский дух, по воле Провидения, возлюбил себе место в пределах России: ибо имя Россия есть старейшее имя для всех славянских народов; здесь их родина и колыбель» и т. п.