Читать интересную книгу Россия и ислам. Том 2 - Марк Батунский

4 Thiergen P. Translationsgedanken und Imitationsformen: Zum Selbstver-stând der russischen Literatur des XVIII und XIX Jahrhunderts. Academie. В, – N.Y., 1978. Bd. 18. H. 1. S. 24–39.

5 Можно назвать их «натурализацией», или процессом прояснения, расшифровок какого-либо понятия, путем соотнесения его с уже известным, устойчивым понятием. Отсюда и своеобразные позиции семиотического и символического кодов. (См. подробнее Contemporary Approaches to English Studies. London, 1977.) Первый предполагает известную семиотическую трансформацию на основе сложившихся стереотипов восприятия (в нашем примере тех, которые строились на основе универсальных для европейской цивилизации – античных прежде всего – парадигм); второй подразумевает однозначность или многозначность ассоциаций при неизменном соотношении многозначных символов. А это, в частности, означало, что понятия «Азия» и «Европа» (“цивилизация) при множественности ассоциаций могут неизменно противопоставляться. Не забудем и о том, что в России XVIII – начала XIX вв. слово «культура» означало в первую очередь «земледелие». Высокая оценка его, во многом основывавшаяся на античной традиции, влекла за собой не только представления о возделывании, обработке, самой полезной и почетной трудовой деятельности, основе оседлости и благосостояния, но и представления о гражданских добродетелях, традиционности (но не «восточной застойности», – М.Б.) жизни, благочестия, физическом и нравственном совершенстве, об эстетическом отношении к природе. Уже одно это резко противопоставляло «европейскую цивилизацию» по преимуществу номадской (=«дикой, «хищнической» и т. п.) Азии.

6 В конце XVIII в. Я.А. Галинковский утверждал: «Ежели бы какой-нибудь творческий ум хотел воскресить еще раз грека или римлянина на сцене мира, он бы нашел его в сердце русского» (Галинковский ЯЛ. Мнение о характере русских // Корифей, или Ключ литературы. 1802. С. 168). В таком подходе к определению национального характера сказывалось стремление возвысить действительность, отожествить ее с наиболее идеальной – античной– моделью. При этом Галинковский (а также и все Московское Дружеское литературное общество, активным деятелем которого он был) рекомендовал ориентироваться на античную художественную культуру без их посредства французского классицизма. Теоретической основой такой рекомендации становилась категория «национального вкуса», выводимая из признаков «национального характера». Галинковский утверждал, что русский национальный характер близок к натуре греков и римлян (но без жестокости), а также к характеру англичан и шведов, но только не французов. П.А. Плавильщиков причину успеха художеств в России видит прежде всего в качествах русского национального характера, в обилии «умов естественных», в том, что «русский все удобен понимать», «проникать мыслями во внутренность дела, доходя до основания, и ясно постигать умом его существо». Не «перенимание», а творческое усвоение достижений других народов, превращение их в собственно русский «образ мыслей» – такова основная задача (см.: Плавильщиков ПЛ. Нечто о врожденном свойстве душ российских // Зритель. 1792, ч. I (март). С. 169–175).

7 Thiergen P. Opit. cit. S. 24.

8 До Петра Великого на Западе (в том числе протестантском) московитов считали «варварами», и если христианами, то наверняка никуда не годными, у которых благочестие – фальшивое, ибо внешние атрибуты религии в виде икон заслонили от них внутреннее содержание вероучения (см.: Аделунг Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. Ч. 2. М., 1864; Путешествиев Россию датского посланника Якова Ульфельда в XVI в. Пер. с лат. Е. Барсова. М., 1866; Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV–XVII веков. СПб., 1903; Рущинский Л.П. Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI и XVII веков. М., 1871; Цветаев Д. Литературная борьбас протестанством в Московском Государстве. М., 1887; Немировский ЕЛ. Очерки историографии русского первопечатания // Книга. Исследования и материалы. Вып. 8. С. 6–8). Впрочем, даже Лейбниц однажды, «поддавшись укоренившемуся на Западе предрассудку», назвал Россию Скифией (см.: Чучмарев В.И. Г.В. Лейбниц и русская культура. М., «Высшая школа», 1968. С. 19).

9 К соображениям П. Тиргена об «общем и особенном» в эволюции русской послепетровской культуры добавим следующее, воспользовавшись и рядом плодотворных мыслей более общего плана из книги: Konstantinovic Z. Weltliteratur: Strukturen, Modelle, Systeme (Basel-Wien, 1979). Слияние античной и христианской культур образовало основу для развития духовной жизни Европы. В своем развитии европейская – в том числе русская – литература неоднократно возвращалась к этим культурам. В России интерес к античности в XV–XVI вв. особенно возрастал по мере формирования русского централизованного государства и расширения его контактов с Западом. Сбросив татарское иго (1380 г.), Россия заявила о себе как о государстве, претендовавшем на крупную международную роль. В этих условиях берется на вооружение – вдохновлявшая и итальянских гуманистов – идея возрождения Рима, и Москва объявляется (после падения в 1453 г. Константинополя) «Третьим Римом». В «Сказаниях о князьях Владимирских» владимирские князья и их преемники – князья московские – объявляются наследниками императора Августа. Расширяются и знания об античном мире. Так, в сборник «Еллинский и римский летописец» входят повествования о гибели Трои и перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия (Историография античной истории. М., 1980. С. 30). Словом, давно уже была заложена основа для того, чтобы впоследствии многие поколения русских интеллигентов жили реминисценциями античной классики, чтобы так мощно присутствовало горацианское, скажем, начало у таких людей, как Ломоносов, Державин, Баратынский. Вхождение античности в литературное сознание нового времени приводило не только к заимствованию мотивов и моделей литературного выражения, но также к переработке их, к их переосмыслению. Значение античных мотивов и образов Z. Konstantinovic справедливо рассматривает и в аспекте цитирования. При использовании цитаты мы погружаемся в определенные литературные структуры: «цитирование является особой формой отношения, выражением гуманистических моделей мышления и тем самым частью нашей личности» (Weltliteratur. S. 47). Цитирование позволяет проникнуть в глубины чужой литературы и культуры. История и русской культуры XIX–XX вв. вполне подтверждает вывод о том, что цитаты античных в первую очередь авторов «запечетлевались при помощи соответствующей традиции организации преподавания в классических гимназиях (а также и в различных конфессиональных учебных заведениях. – М.Б.) и передавались далее как модели нравственного поведения» (Там же. С. 52–53). Несомненный примат в русской образованности культа античности – античности, воспринимаемой как вечный идеал красоты, гармонии и мудрости, – давал в целом основания счесть инициированное классицизмом в широком смысле этого термина русское торжественно-аффектированное мирское самосознание европогенным по своей природе (об интенсивном изучении античности в России см. соответствующие разделы в сб. статей: Историография античной истории. С. 70–80; 124–138; 171–183).

10 «Переимчивость» русских, в устах иностранцев ставшая притчей во языцех, при Петре I (о предшестующем ему этапе см.: Чечулин Н.Д. К вопросу о распространении в Московском государстве иностранных влияний. М., 1902) «обрела новое, национально-патриотическое значение» (Шарыпкин Д.М. Шведская тема… С. 7). Датский дипломат свидетельствовал: «…быстрота, с какою русские выучиваются и навыкают всякому делу, не поддается описанию» (Записки Юста Юля, датского посланника при Петре Великом (1709–1711). Извлек из Копенгагенского государственного архива и перевел с датского Ю.Н. Щербачев. М., 1900. С. 222). Автор очень популярного в 80-90-х годах XVIII в. сочинения «Histoire de la Russie», Levesque, писал о способности русских к промышленной деятельности, что они «более, чем многие другие нации, приближаются к совершенству формы». Русские настолько даровиты, что они сравняются или превзойдут в смысле индустрии другие народы, «если они когда-либо получат свободу» (Цит. по: Тарле Е.В. Запад и Россия С. 138–139). Но, учась у западных европейцев, русские, подчеркивал тот же Юль, «не отрекаются ни от одного из тех старых русских обычаев, которые могут служить им к возвеличению, и в настоящее время только и делают, что изучают чужие обычаи, пригодные для такого поддержания и умножения их достоинства и чести» (Там же. С. 144). О постоянной апелляции к древнерусским, эстетическим, историческим, политическим и т. д. моделям см.: Моисеева Г.Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической мысли России XVIII в. Л., 1980.

11 При Петре I в ход пошли исторические теории, согласно которым Россия должна стать центром просвещения в Европе. Сам Петр с легкой руки Лейбница усвоил теорию «круговорота» в применении к России. По словам ганноверского резидента при русском дворе Ф.-Х. Вебера, Петр следующим образом излагал эту теорию: «Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда (по превратности времени) они… перешли в Италию, а потом распространились было и по всем европейским землям… Теперь очередь приходит до нас… Указанное выше передвижение наук я приравниваю к обращению крови в человеческом теле, и сдается мне, что со временем они оставят теперешнее свое местопребывание в Англии, Франции и Германии, продержатся несколько веков у нас и затем снова возвратятся в истинное отечество свое – в Грецию» (цит. по: Алпатов М.А. Варяжский вопрос в русской дореволюционной историографии // Вопросы истории. 1982, № 5. С. 31–32. См. также: Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVII – первая четверть XVIII века). М., 1976. С. 260–267). И хотя в то же время «выдвижение России в первый ряд европейских государств было встречено с удивлением и враждебностью» (Алпатов М.А. Варяжский вопрос… С. 33), тем не менее французские просветители, например, уже четко отделили Россию от Востока. Так, Гельвеций писал: «Царь Петр, испрашивая совета у знаменитого Лейбница, совершал это потому, что один великий человек без стыда обращается к другому великому человеку, и потому, что русские, благодаря своему общению с другими народами Европы, могут почитаться просвещеннее народов Востока» (Гельвеций. О духе. М., 1938. С. 223).