Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

Здесь была его основа. И не здесь, внезапно осенило монаха. А где-то еще, во времени и пространстве, которых нет.

Он это теперь ясно видел-слышал. И у него начинала немного кружиться голова, потому что небо с солнцем были сбоку, с другой стороны — монастырь, паритрана с погонщиками, шраманерой, стариком, храмом, ступой, лежащим Буддой, а вверху далекие Снежные Горы, через которые они когда-то шли с одноглазым монахом, а внизу — холмы, над которыми ночью восходят звезды.

Он испытывал желание прочно встать, но это никак не удавалось. И поток воздуха сносил его. Надо было сопротивляться. В сопротивлении — залог победы. Но Махакайю утягивало куда-то в воронку тьмы. Нельзя пугаться того, что все перевернуто, нельзя опасаться непонятных слов, неведомых звуков, надо ими овладеть. Отсутствие времени и пространства могло быть иллюзией. Основа всего не могла находиться там. Она уже случилась, на ней круг воды высотой в один миллион сто двадцать тысяч йоджан. И дальше ярусы бытия. Горы, моря. Великие четыре куска земли. Озеро Анаватана, из которого изливаются Ганга, Синдху, Шита и Вакшу. И там растет древо Джамбу. А под ним — ад Авичи, в котором страдание беспрерывно. А в других — с перерывами. Мироздание как гора Сумеру. И чем выше, тем медленнее течет время. Солнце и луна опираются на ветры. Ветры кружат вокруг Сумеру и несут поток звезд. Но ниббана не наступала. Значит, то была не сфера мира не-форм, но и не один из адов, так как в адах время тоже замедляется. И не область мира форм, где обитают святые и боги, — ведь я не свят. Это был все еще явно первый из Трилоки[324] — мир желаний… Несомый в воронку желал остановиться, остаться. Но этот мир был нигде. И время его еще не настало. И потому напрасно «я» хватается за ветер — ветер рвется в его «руках». И створки воронки поглощают все и смыкаются.

И лишь бессильные слова моления еще звучали: «На блудницу волшебную, причиняющую сладострастие, предлагающую ложе, душа которой шатется как туча гонимая ветром, на нее, Хаома желтый, направляй оружие. На все, что служит к уничтожению тела праведника, Хаома желтый, направляй оружие».

Махакайя еще видел-слышал эту палицу, падающую безвольно и вязнущую в густой тьме.

Снова настала тишина. И ее прерывали только всхрапы верблюдов, которых выпустили пастись поблизости. Между ними ходил и старый белый Бэйхай.

Наконец дверь заскрипела и растворилась. Девгон вышел. «Третье ухо» его шапки было все также запахнуто на лице. Глаза уже не сияли и не были столь просторны.

Все ждали, что он скажет. А кто-то, наверное, надеялся увидеть, как за ним выходит сам этот Шкух Клемх. Шраманера и вытягивал шею, высматривая. Но никто больше не вышел. Зато внутрь юркнула собака. И послышался ее радостный скулеж. Все снова воззрились на выход. Но ничего не случилось.

Девгон устало молчал.

Таджика Джьотиш открыл глаза и поднял голову. И уста его растворились с тем же скрипом, что и дверь паритраны. Он что-то спросил. Девгон посмотрел на него так, словно впервые видел. А потом и на остальных обратил такой же нездешний взгляд. Потом снова взглянул на старика. И не ответил. Старик задал еще вопрос. Девгон, не оборачиваясь, уходил прочь. Он как будто не слышал или не понимал старика. Все смотрели ему вослед. И когда его фигура в белом уже маячила во вратах монастыря, за ним устремился шраманера. Махакайя подошел к двери и заглянул внутрь. Там пахло курениями и сизый дымок еще стлался по полу, таился в углах. Шкух Клемх лежал с плотно закрытыми глазами. Бледное его мокрое лицо показалось Махакайе измученным. Собака стояла на задних лапах, засматривая в сомкнутые глаза хозяина, и была в самом деле похожа на священника, как говорил марзпан Чийус. На деревянной подставке лежало что-то. Махакайя присмотрелся. Это был свиток. Махакайя сразу догадался, что это и есть берестяная книга Шкуха Клемха. Невольно он сделал шаг к книге, но остановился и повернул к двери.

Махакайя вышел. А у двери уже толпились караванщики.

Когда вернулся шраманера, Махакайя спросил, что ему говорил Девгон. Тот отвечал, что Хаома отказался сейчас поразить палицей немочь, ибо не настало время силы.

— А когда оно наступит? — спросил Махакайя.

— Когда придет Тиштрйа, — отвечал шраманера с потерянным видом.

— Когда взойдет твой Небесный Волк, — проскрипел Таджика Джьотиш.

— Долго еще ждать? — спросил Махакайя, хотя и сам знал, что нескоро.

— Ты уже будешь далеко… — проговорил старик. — И я тоже…

Махакайя посмотрел на шраманеру, хотел спросить о молитве, но тот уже уходил к паритране, мягко раздвигал любопытствующих и скрывался внутри. И в этих движениях его рук была странная осторожность, вкрадчивая грация.

— Я не успел попросить Девгона об Адараке, — проговорил Махакайя.

Старик отрицательно покачал головой.

— Это его уже не спасет, — сказал он.

— А что же может спасти? Неужели нет никакой надежды? Никакой силы?

Старик молча уставился перед собой. Наконец он вздохнул и ответил:

— Что-то есть… Но я еще не постиг что.

— Спроси! — тут же подхватил Махакайя.

Старик провел шишкастой рукой по белому мягкому ежику волос и усмехнулся, щуря посветлевшие, как-то обесцветившиеся за последние дни глаза, ставшие почти серыми.

— У кого?..

И Махакайя хотел ответить так: у своих звезд, ты же говорил с ними всю свою жизнь, и они откликаются тебе, если ты зришь звук звезд. Но промолчал и подумал, что старик сам уже похож на странную звезду или целое созвездие — Белого Ежика.

Он помог старику добраться до вихары и улечься. А сам пошел проведать Готама Крсну. Но тот все еще крепко спал, раскрыв рот. Махакайя сел рядом и принялся отгонять мухобойкой, сплетенной из тростника, мух. И он думал о только что пережитых мгновениях борьбы с беспамятством. Несомненно, это была именно такая борьба — с беспамятством чужого человека. Странного человека, укорененного не здесь и не сейчас. А где и когда?

Этого монах не мог понять, как ни старался. Иногда ему казалось, что это не он, Махакайя, думает о том человеке, а как раз тот человек думает о нем и даже видит его. Ну или слышит.

Как слышит старик звезды.

Глава 55

И уже на следующий день прибыл вестник цитадели Фарнарча Чийуса. Но прежде, чем те ушли, монах позвал Махакайю в вихару к Таджика Джьотишу.

Старик привстал на лежанке, загораживаясь от солнечного света, проникающего через верхнее окно, но тут же снова лег.

— Падачари, — проговорил скрипуче он, — я знаю, что надо