Галя отдала ему девочку и принялась складывать ее вещи, без умолку тарахтя о Дарине, Даринке и Дариночке. Та все также внимательно изучала моего ангела, прочно зажав в кулачке Тошин большой палец. Мой ангел больше поглядывал на Тошу, озабоченно хмурясь, и лишь изредка бросал на девочку опасливо-настороженные взгляды. А у меня появилась наконец-то возможность, как следует, рассмотреть ее.
Галя не преувеличила не единым словом — мне еще в жизни не приходилось видеть такого красивого младенца. Я их, правда, не так уж много и видела, но эту кроху нельзя было назвать ни милой, ни симпатичной, ни славной, ни умилительно-хорошенькой — короче, ни одним из эпитетов, обычно употребляемых в отношении грудных детей. Она была именно красивой.
Все в ней было еще по-младенчески округлым, но на этом сходство с типичным грудничком, пожалуй, и заканчивалось. Кожа у нее была того оттенка, который приобретается после недельного отдыха на каком-нибудь берегу Средиземного моря. На щечках просматривался легкий румянец — именно просматривался, словно изнутри чуть-чуть просвечивал.
Рот был сложен в подходящий для кормления бантик, но губы были словно тонким карандашом очерчены, и уголки их то слегка растягивались, то двигались вверх и вниз — по настроению, надо понимать. Нос тоже никак нельзя было назвать приплюснутой кнопочкой — он уже явно выделялся на ее личике, с изящно вырезанными ноздрями.
Глаза у нее были зеленовато-серыми — то ли Галя мне цвет их неправильно описала, то ли они уже меняться начали. И когда она переводила их с предмета на предмет, каждое их движение сопровождалось взмахом темных ресниц, хорошо различимых даже с того расстояния, на котором я от нее сидела. И брови у нее были темные — тонкие, как стрелки, и очень подвижные — в такт с уголками губ.
Волосы же у нее были не просто темные, а самые, что ни на есть, черные, и действительно длинные — не обычный младенческий пушок на голове. И уже сейчас можно было увидеть, как в самом скором времени они начнут укладываться в тонкие, мелкие колечки — как у Гали.
Обнаружив, что этот потрясающий ребенок взял все же что-то и от внешности своей матери, я пришла в бурный восторг. Пока девочка и телом на нее походила — мягкая и кругленькая, но когда она распрямляла ручки и ножки, словно потягиваясь, сразу было видно, что это — округлость котенка, которая продержится недолго, уступив место притягивающей взгляды грации…
В этот момент Галя начала расспрашивать меня о делах в офисе, и мне пришлось оторваться от созерцания ее невероятного творения.
Спустя некоторое время Тоша принялся выпроваживать нас с моим ангелом.
— Ребята, на первый раз хватит, — вдруг произнес он первую, наверно, за весь вечер фразу. — Давайте, собирайтесь — нам уже купаться пора.
— А может, мы тебя подождем? — невинно поинтересовался мой ангел.
— Чего сидеть без толку — это же не пять минут! — метнул я него Тоша яростным взглядом. — Галя потом ее кормить пойдет — я сам выйду.
— Анатолий… — вдруг нерешительно заговорила Галя, — а, в самом деле, вы не могли бы немного задержаться? Мне с Татьяной очень нужно поговорить. Мы сейчас Даринку быстро выкупаем, а потом я Татьяну еще минут на десять-пятнадцать займу, пока кормить буду… А вы пока с Тошей, может, о чем-то своем…? — Она вопросительно глянула на моего ангела.
Тоша слегка позеленел.
— Нет-нет, это — не дело! — быстро возразил он Гале. — Татьяне вовсе не к чему допоздна засиживаться. Давай лучше так сделаем — я Даринку сам выкупаю, вон Анатолий мне поможет — заодно и посмотрит, как это делается — а вы пока болтайте. А потом, — он одарил моего ангела тяжелым взглядом, — я вместе с вами и уйду — после купания, как обычно.
— По-моему, неплохая идея, — с готовностью подхватил мой ангел, и тут же поднялся вслед за Тошей, который уже командовал ему из ванной, что делать.
Галя растерянно захлопала глазами, потом пожала плечами и, встав, закрыла дверь в спальню.
— Татьяна, у меня к тебе просьба есть… — Она неловко замялась. — Ты только пойми меня правильно. Мне через неделю Даринку крестить… — Она чуть поморщилась и продолжила скороговоркой: — Я, конечно, хотела через сорок дней, как положено, чтобы и мне можно было присутствовать, но Валька, сестра моя, потом в отпуск уезжает…
Я безмолвно занялась привычным для себя делом — терпеливо слушала, пытаясь понять, к чему она клонит.
— Я тебя хотела в крестные, — сбивчиво пробормотала Галя, пытливо вглядываясь мне в глаза, — но говорят, что твоему малышу это может не на пользу пойти…
— Галя, — не выдержала я, — кто это у нас недавно о суевериях говорил?
— Это — не суеверия, — решительно замотала она головой, — это — христианский обычай. И мне не только мать об этом говорила, так что я грех на душу не решусь взять. Но я не об этом… — Она опять нерешительно замолчала.
— А о чем? — решила я подбодрить ее.
— У меня, кроме Валькиного мужа, и мужчин-то знакомых нет — чтобы в крестные, — пояснила она, глядя куда-то в сторону. — А его нельзя — крестные не должны в браке состоять. Вот, разве что, Тоша… Только мне неудобно прямо его просить — от такого приглашения не отказываются, а это ведь на всю жизнь ответственность… Меня и так совесть мучает — он с ней целыми днями возится, словно у него и своей-то жизни нет… В общем, может, ты у него выспросишь осторожненько… как он к этому относится. Если не захочет — я пойму, — торопливо добавила она.
Я просияла. Вот оно — решение всех проблем! Крестные родители в жизни ребенка на втором по важности месте после родных стоят — так Тоша получит полное право заботиться о девочке, сколько его душа пожелает. А заодно и о Гале — и ни у кого больше язык не повернется назвать его внимание к ней противоестественным.
— Прямо завтра и поговорю с ним! — с энтузиазмом пообещала я Гале. — Я, конечно, ручаться за него не могу, но мне кажется, он согласится.
— Ох, хорошо бы! — вздохнула Галя. — Ко мне как раз завтра днем мама приедет — лучше ему на обед на работе остаться.
К тому времени как Тоша принес Гале разрумянившуюся Даринку, в голове у меня уже созрел план боевых действий.
В коридоре, где Тоша принялся настойчиво подталкивать нас к входной двери, чтобы, перейдя в невидимость, захлопнуть ее за нами, я быстро шепнула ему:
— Завтра в обед остаешься в