— Неплохая идея, согласитесь, — ответил Боря задумчиво. — Жалко, что именно мне выпала ужасная участь. По справедливости, это следовало бы сделать вам…
— Что именно? — обернулся я к нему и, столкнувшись с его взглядом, все понял. — Вы убили ее? — спросил я, заранее зная страшный ответ.
— Вы сами понимаете, — сказал Боря. — Мы с вами не могли поступить иначе. Лиду нельзя было оставлять в живых. Это стало ясно в тот момент, когда я снял парик и «раскрылся». Она узнала меня… Да и странно было бы, если бы не узнала. Мы же были знакомы. Оставить ее в живых означало бы погубить себя.
— Да, — сказал я, все еще не будучи способен постигнуть происшедшее.
— Если бы Лида осталась жива, мы могли бы тогда просто отсюда поехать в милицию и писать заявление о явке с повинной. Только полчаса времени бы сэкономили, — добавил Боря.
— Конечно, — согласился я.
В ту минуту я не мог думать так много сразу. Была одна мысль. Передо мной на полу лежал коченеющий труп нечеловека Шмелева. Нож все еще продолжал зловеще торчать из его груди.
Кровь из несколько раз продырявленного живота растекалась по палевому ковровому покрытию и тут же впитывалась…
«Глостер убит! — подумал я. — Кровавый и коварный Глостер мертв… Как же звали того, кто убил его? Как же теперь мое имя? — потом вспомнил: — Ричмонд. Именно Ричмонд убил в пьесе Шекспира Глостера».
— Вставайте и вытащите нож из груди, — раздался надо мной голос Бори. — Нож возьмете с собой. Выбросим его потом, на рукоятке остались следы ваших пальцев. Хоть их и нет в милицейской картотеке, а все же…
Боря помог мне встать. Я обернулся и обвел взглядом комнату. Лида лежала в дверях, халат ее задрался, обнажив еще красивые, несмотря на ее возраст, ноги в сетчатых чулках.
— Что вы с ней сделали? — спросил я деревянным голосом.
— Убил, — ответил Боря. — Что за вопрос? Вы же знаете…
Я шагнул к лежащей женщине и увидел ее полностью. Боря перерезал ей горло. Огромная длинная рана зияла перед моими глазами. Вся комната была заляпана кровью, весь пол, такой новенький и шикарный.
— Вытащите нож, — повторил Боря. Я вспомнил о том, что все еще не сделал этого, и наклонился к Шмелеву. Дернул за рукоятку еще раз, теперь уже изо всех сил. Нож вышел наружу. Он весь был в теплой липкой густой крови…
Меня вырвало тут же. Я почувствовал слабость, дурноту и меня вырвало. Я не сумел удержаться.
— Ладно вам, — сказал покровительственно Боря, держа меня за плечо. — Облевали весь труп. Это нехорошо. Убили человека, а потом еще и облевали. Как это некультурно с вашей стороны.
Он оттащил меня от лежащего Шмелева и потряс руками за плечи. Лицо его выглядело обеспокоенным.
— Нам пора уходить, — сказал он. — И даже не уходить, а убегать. Всю квартиру кровью залили. Два трупа оставили. А вы — блевать собрались. Расчувствовались… Когда ножом человека резали, небось, не тряслись.
Я понимал, что Боря намеренно разговаривает со мной в таком грубом тоне, — чтобы привести меня в чувство.
Он добился своего. Я не то, чтобы пришел в себя, но как-то подобрался. Действительно, нужно было убегать. Хватит с нас. Как поется в известной песне: «На всю оставшуюся жизнь нам хватит подвигов и славы…»
— Кстати, отсюда еще выбраться надо, — озабоченно сказал Боря. — Там внизу амбал сидит. Так что это тоже может стать проблемой, которую придется решать.
— Только не так, — сказал я. Меня колотил озноб. Это было следствие бурной активности и пережитого смертельного страха.
— Как «не так»? — спросил Боря резко.
— Не убивать, — ответил я. Глаза Бори сверкнули загадочным блеском под очками.
— Ах, не убивать, — протянул он. — Вы вновь записались в гуманисты? Вы что — самый гуманный человек на земле? И хотите быть святее римского папы?
— Нет, вы меня не поняли, — ответил я слабым голосом с досадой. — Я не хочу быть святее римского папы…
— А, вы просто хотите быть лучше, чем я, да? — сказал Боря. — Конечно, это так естественно. Я — такой плохой. Женщину убил, теперь вот собираюсь милого мальчика порешить. Какой я кровожадный. Вы, наверное, меня осуждаете?
Он смотрел на меня зло теперь и говорил дрожащим от гнева и издевки голосом.
— Нет, — произнес я. У меня не было сил спорить с ним и говорить, что я ничего такого не имел в виду.
— Снявши голову, по волосам не плачут, — наставительно сказал Боря. — Если уж взялись, то нельзя останавливаться. Это губительно. Пошли отсюда.
Мы спрятали ножи в карманы балахонов, потом осмотрели себя в зеркале прихожей.
— Крови нигде нет на одежде? — сказал Боря, осматривая себя придирчивым взглядом. Я тоже всмотрелся, но ничего не увидел.
— А, вот, — сказал Боря и указал рукой на наши ботинки. Мы, видимо, вляпались в кровавые лужи на полу и поэтому оставляли за собой следы… Это было ужасно. Кровавые следы на коврах… Как в дешевом американском триллере для негров.
Мы вытерли ботинки о ковер. Вытирать ботинки от человеческой крови — это был кошмар, который не может даже присниться нормальному хорошему человеку.
— Ничего не забыли? — спросил Боря, и мы оглядели оставляемую квартиру. У меня вновь начался приступ дурноты от увиденных тел.
— А ваша борода, где она? — остановил меня Боря вопросом. Мне еще пришлось вернуться в комнату и забрать лежащий на полу предмет.
— Да берите скорее, — поторопил меня Боря. — Идите и берите. Трупы вас не укусят, они уже не опасны. Шмелев теперь ничего больше не может — только разлагаться…
Дверь на лестницу была полуоткрыта.
Какие же мы дураки, подумал я вновь. Вот что значит — дилетанты. Ведь кто угодно мог войти в любую минуту и застать нас врасплох над двумя мертвыми телами.
Мы захлопнули дверь квартиры. Она, как я сразу и подумал, оказалась очень тяжелой — настоящая дверь сейфа. Теперь такая мода пошла. Снаружи — дверь как дверь, может быть, даже обшарпанная. И с вылезшей ватной обивкой. Но это только для отвода глаз, чтобы не привлекать случайных воров. А внутри — сталь, да не простая, а в три ряда. И пять замков разной степени сложности. Из пушек можно стрелять…
Мы закрыли эту дверь и побежали вниз. Почему-то мы не стали дожидаться лифта. Наверное, мы просто подсознательно понимали, что не сможем устоять на месте в ожидании лифта эти минуты…
— Вы вообще хороши, — строго буркнул мне Боря, пока мы скакали через три ступеньки вниз. — Бороду чуть не оставили в квартире. По этой бороде нас завтра нашли бы. Определили, что борода с киностудии, а дальше — дело получаса. Ваш товарищ вас покрывать бы не стал. Да у него бы и не вышло ничего…
— Что вы меня все время ругаете? — спросил я с обидой. — Кажется, я вел себя вполне…
— Что «вполне»? — окрысился Боря. — Думаете, это самое главное, что вы убили его? Нет, человека ножом пырнуть — это не главная доблесть. Вот сохранить после этого голову на плечах… Это посложнее будет…
Мы выскочили на улицу и уже почти побежали по ней, как нас окликнул охранник.
— Эй, — крикнул он, высовываясь из машины. — Так нельзя. Подойдите пожалуйста. — При этом он сделал движение, как бы намереваясь выйти из машины.
Мы медленно подошли.
— А в чем дело? — осторожно спросил я, еле ворочая языком. Во рту стало сухо и противно, как будто только что пососал медную ручку у двери.
— Так нельзя, — повторил амбал. — Вы же были в гостях? — он пристально посмотрел на нас своими рыбьими глазами. Он увидел наши бледные лица, а может быть, даже заметил, что я вошел с бородой, а вышел уже без нее…
— Ну, так что? — сказал Боря. — Были в гостях, теперь уходим.
— Хозяин должен был позвонить и сказать, что все в порядке, — ответил амбал.
Чем дольше он смотрел на нас, тем меньше мы ему нравились. Тем больше он ощущал подозрение в отношении нас. Вот ведь какой бдительный попался молодой человек!
— Сейчас я позвоню ему, — сказал он и набрал номер на радиотелефоне. Мы с Борей переглянулись. Глаза наши сказали в это мгновений очень многое друг другу.