— Вы с ума сошли, — сказал я, мотая головой, отчего перед глазами у меня сразу пошли круги, а в ушах гулко застучала кровь…
— Настоятельно рекомендую, — сказал он, протягивая мне открытую пачку «Кэмела». — Садитесь к столу, и все будет в порядке.
Я сел на стул возле стола и машинально трясущейся рукой взял протянутую мне сигарету. Закурил, выпустил струю дыма из легких.
Боря открыл бутылку шампанского. Она с шипением выбила пробку, и вино брызнуло струей наружу.
— Что мы празднуем? — с досадой спросил я, глядя, как струя сладкого шампанского наполняет бокал передо мной. — Свадьба, что ли?
— Давайте выпьем, — сказал торжественно Боря. Он сидел передо мной в своем парадном виде, и зажженная сигарета свисала из уголка его рта. — Или только бандиты могут себе позволить выпивать, идя на свое поганое «мокрое» дело? У нас сегодня праздник. Мы сейчас пойдем убивать подонка. Правда, только одного, а их гораздо больше, но что же делать…
Он взял меня за локоть и буквально заставил поднять к губам бокал с искрящимся шампанским:
— Пейте, вам сейчас станет легче… И курите, курите, вам говорят. Затягивайтесь поглубже, полной грудью. И вам станет гораздо лучше, вы сами почувствуете.
Фестиваль продолжался…
— И что вы надумали этой ночью? — спросил я его наконец, когда полбутылки итальянского вина было уже выпито. Я вновь чуть охмелел и теперь мне уже было безразлично мое состояние. Видимо, этого Боря и добивался…
— Я все придумал, — сказал он деловым голосом. — Мне это было довольно легко, потому что я однажды бывал у Шмелева дома. Мы заезжали в гости вместе с Ларисой и Васей… И вообще, я знаю его получше, чем вы. Так вот, мы попробуем сделать это прямо сегодня.
— Сегодня? — удивился я, хотя мне пора было бы уже потерять способность удивляться чему бы то ни было в этой жизни.
— Ну, да, — сказал Боря. — Сегодня. А почему бы и нет? Как это у вас в театре говорится: единство места, единство времени и единство содержания. Так?
— Это формула классического триединства, — вяло ответил я. — Изложена в теоретических трактатах Буало…
— Ладно, — сказал Боря. — Про Буало мы поговорим в следующий ваш приезд в Питер… Скажите лучше, у вас есть хорошие друзья в театрах здесь?
Я даже возмутился:
— Что за вопрос? Есть, конечно… Уж где-где, а в театрах есть.
— Вот и хорошо. Нам понадобятся парики, — сказал Боря. — И усы тоже. Знаете, которые приклеиваются.
— Но зачем? — спросил я с недоумением. — Для чего этот маскарад? Вы что — в детские игры играете? — Я подозревал, что Боря собрался нарядить нас в клоунов…
— Нас не должны узнать, — сказал он спокойно. — Мы придем, и нас не должны узнать.
Он посмотрел на меня и понял, что я думаю об этом.
— Нет, вы меня неправильно поняли, — сказал он успокаивающе. — Знающие нас в лицо люди узнают нас, несмотря на парики. Это ясно. У меня другой замысел.
— Какой? — поинтересовался я. — Что вы надумали за ночь?
— Сейчас я позвоню Шмелеву, — сказал Боря. — Вам звонить категорически нельзя — он сразу догадается, что здесь нечисто. Да и у вас нет повода ему звонить. К тому же, вы не можете «играть в темную». Шмелев ведь знает, что вы знаете… Ну, и так далее. Между вами отношения уже, очевидно, прерваны. Он понимает, что хорошо относиться вы к нему не можете. Так что, будем считать, что вас вообще нет в городе. Тем более, что Шмелев через своих людей именно этого от вас и требовал. Итак, я звоню ему и предлагаю купить что-нибудь. Он все же меня знает… Только он не знает, как я относился к Васе и Ларисе. Даже не догадывается.
Боря помолчал, как бы обдумывая это. Потом сказал:
— Вот в этом и есть их слабость, этим их и можно бить…
— Чем? — не понял я.
— У них все есть. Им все доступно — машины, особняки, охранники… Только им недоступны человеческие чувства. Они не могут предположить, что я могу убить просто так — не из-за денег.
— А из-за чего?
— Из-за идеального принципа, — ответил Боря. — Они, эти недочеловечки с долларами, перестали вообще считать нас за людей. Пора уже кого-то из них убить… Чтобы не наглели. Чтобы боялись все-таки. Шмелев — это самое то.
— Так вот ваш мотив? — спросил я, озадаченный.
— Вы что — следователь, чтобы мотив искать? — ответил Боря.
— Я не следователь. Я — режиссер, — сказал я. — Мне мотив должен быть ясен.
— Ну, если вам так важен мой мотив, то он у меня есть. Я мщу за все сразу. То, что случилось с Васей и Ларисой, — это закономерность. Они — жертвы. Считайте, что я мщу за них.
После этого Боря рассказал мне тот план, который он всесторонне обдумал за ночь. Я согласился с ним.
— Тогда нам пора действовать, — сказал он и взялся за телефон. Я пассивно сидел рядом и наблюдал. План был не плох. Другое дело, что все могло сорваться на любом этапе и успех зависел от многих случайностей. Но, наверное, это свойство всех криминальных планов…
«В конце концов, — подумал я, — ни Боре, ни мне никогда не приходилось убивать людей. У нас нет такого опыта. Тем более, разрабатывать операции по убийству. Это же не наша профессия».
Тут же я поймал себя на том, что спокойно сказал себе слово «убийство». То ли Боре удалось убедить меня в том, что мы просто выполним часть Божьего плана кары, то ли для меня Шмелев после своих злодеяний перестал быть человеком…
А скорее всего, по третьей причине, которая и обусловила первые две. За последние дни я столкнулся с таким шквалом жестокости и аморализма, что не смог с этим совладать и у меня разрушились представления о нормах и границах допустимого…
Раньше я бы не смог сказать себе так спокойно слово «убийство». Но ведь раньше и я не сталкивался с тем, что произошло сейчас. Убит Вася, и не как-то, а зверски замучен. И предала его на эти муки его жена Лариса. А после этого я оказался свидетелем противоестественной связи вдовы с убийцей… А потом еще и убийство самой Ларисы. Дикое, малообъяснимое…
Не много ли для психики человека? Вот я и «сломался», утратил чувство моральной нормы.
Вообще, я теперь хорошо понимаю милиционеров и всяких там работников прокуратуры. Про них часто говорят, что они грубые, резкие, равнодушные… Я и сам раньше так говорил. Да это часто именно так и есть. Но… Учитывая все то, с чем им приходится сталкиваться каждый день, странно вообще, что они сохранили остатки рассудка…
Боря сразу дозвонился до Шмелева. Это я понял по его радостному лицу, когда Шмелев ответил.
Да, в общем-то, в этом ничего удивительного и не было. Ведь было еще только девять часов утра, а в такую рань встают и уходят на работу только порядочные люди. Мафиози спят до одиннадцати. Они — люди уставшие, утомленные своей шикарной жизнью.
— У меня к вам есть вопрос, — сказал Боря после того, как представился и Шмелев вспомнил его. — Дело в том, что сейчас у меня в руках есть одна очень хорошая и ценная вещь. Мне предложили ее купить, но я сейчас не могу этого себе позволить. А вы, насколько я помню, интересуетесь такими вещами. Это — хорошее вложение капитала.
Видимо, Шмелев спросил, что это за вещь.
— Это икона, очень ценная, — сказал Боря. — Ее… Ее достали из музея, из запасников. Это настоящее искусство… Вот я и подумал, что… Тем более, сейчас я один, Васи не стало. Так я предложил бы ему купить, но что же теперь делать…
И Боря понес всякую интеллигентскую ахинею, чтобы усыпить подозрительность Шмелева. Потом он вдруг как бы прервал себя и сказал:
— Ах да, я же совсем забыл вам сказать. Может быть, вы не знаете… Мне только что сказали, что убита бедная Лариса… Да-да, она… Бедняжка, какой ужас! Только что Васю похоронила и сама туда же отправилась за ним… Такой кошмар, — кудахтал Боря, как базарная бабка.
Я сначала вытаращился на него, но потом понял его замысел. Он специально завел разговор о Ларисе, чтобы показать, что он никак не связывает Шмелева с этим делом, что он даже допускает, что тот ничего не знает вовсе.
Боря, что называется, «играл под дурака».