Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

... Поколения должны пройти, чтобы нам действительно перестроиться. Должны пройти поколения... Перестройка идет очень трудно. У нас нет оппозиции. Каким же образом мы можем контролировать сами себя? Только через критику и самокритику. Самое главное — через гласность. Не может быть общества без гласности. Мы и здесь учимся. Демократизм без гласности не существует. Но в то же время демократия без рамок — анархия.

Я очень искренне говорил перед вами, без всякого двойного счета. Честно сказал о сложнейших проблемах. И в этой связи мы хотели бы задать старый вопрос: „С кем вы, мастера культуры?”... Если мы начнем заниматься прошлым, мы бы всю энергию убили. Мы бы столкнули лбами народ. А нам надо идти вперед... Мы пока еще ничего не сделали, только начали путь, который кажется правильным, потому что в центр поставили человека.

О заседаниях Политбюро. Бывают столкновения, споры. Два-три года откладывали, теперь мы хотим действовать. Общество созрело для поворота. Если мы отступим, общество не согласится на возвращение. Надо сделать процесс необратимым. Не мы — так кто же? Если не сейчас — то когда?

Наш враг нас разгадал. Их не пугает наша ядерная мощь. Они не начнут войну. Их волнует одно: если у нас разовьется демократия, если у нас получится, то мы выиграем”.

Речь Горбачева в советской печати несмотря на призывы к гласности не была опубликована. Если вчитаться в нее, то возникает образ импульсивного, самовозбуждающегося человека. Тип, весьма распространенный среди южан. Они действительно верят в то, что говорят, пока говорят. Им нравится слышать звук собственного голоса, наблюдать за собой как бы со стороны, какое они производят впечатление на окружающих своими словами, костюмом, прической, жестом. Но они так же легко переходят от одного настроения к другому и быстро увлекаются чем-то новым.

По-видимому, Горбачев увлекся идеей демократизации. Он прав, когда говорит, что дело это трудное. И многое просто невозможно изменить сразу. Но есть и то, что можно было изменить сразу. Так, когда он указывает на зло партийных привилегий, то ему же первому и следовало бы показать пример отказа от них. Почему бы Михаилу Сергеевичу не сообщить народу, какова его зарплата, сколько он платит за квартиру, где и как покупает продукты его жена, во что обходятся государству его многочисленные дачи. Такому примеру последовали бы и остальные. Но от привилегий генсек отказываться не спешил. И это когда тем же писателям он признается, что на его родном Ставрополье хоть шаром покати — „сегодня ничего нет”.

Обращаясь к писателям, Горбачев говорит: „Если мы начнем заниматься прошлым, мы бы столкнули лбами народ”. Но ведь прошлым можно заниматься по-разному.

В 84-м году Молотов, которого генеральный прокурор СССР однажды публично назвал преступником, был восстановлен в партии. В архивных записях были произведены соответствующие изменения, и перерыв в его партийном стаже исчез. Как справедливо замечает известный английский историк Конквест: „Особенно позорно то, что, рассказав правду или часть правды о Молотове, незаконно даже по сталинским нормам приказывавшем расстреливать людей, партия возвратила его в свои ряды. Это весьма зловещее указание на то, как коммунистическая партия относится к своему прошлому и к таким страшным преступникам, каким был Молотов. Приходишь к выводу, что партия стремится замять все это дело. Не было необходимости выставлять его на всеобщее обозрение. Не было надобности и в его реабилитации”. И в ноябре 86-го года Вячеслав Молоков умер уважаемым партийным пенсионером союзного значения.

Когда же менять отношение к прошлому?

15 февраля 87-го года генсек встречаясь с журналистами, когда, по его словам, уже началась перестройка сознания, призывает „дорожить каждым годом нашей 70-летней советской истории”. Выходит, генсек призывает дорожить и теми годами, когда у власти был Молотов, когда по сталинским приказам расстреливали и гнали в ГУЛаг великое множество ни в чем не повинных людей, когда истребляли крестьянство, уничтожали интеллигенцию, давили матросов Кронштадта, когда заключался союз с Гитлером, когда из-за урона, нанесенного партийным руководством, страна оказалась неподготовленной к войне с фашистской Германией и должна была за это расплачиваться миллионами жизней и огромными потерями территории, когда свирепствовала ждановщина, когда, поставив ракеты на Кубу, Хрущев привел мир на грань ядерной катастрофы, когда в правление Андропова сбили корейский самолет, когда давили танками Венгрию и Чехословакию, вторглись в Афганистан. Всем этим генсек призывает дорожить, а не стыдиться.

В 40-ю годовщину со дня окончания Второй мировой войны с речью выступил президент ФРГ Рихард фон Вейцзекер. Он тоже говорил о прошлом, позорный и кровавый след которого навсегда останется на страницах германской истории. Президент ФРГ не призывал дорожить этими годами, он призывал помнить о них. „Вспомнить — это значит восстановить в памяти случившееся с честностью и прямотой, необходимыми для того, чтобы оно сделалось частью твоего сознания... Речь не идет о преодолении прошлого. Это сделать невозможно. Нельзя задним числом изменить прошлое, нельзя его отменить. Но всякий, кто закрывает глаза на прошлое, становится слепым к настоящему. Кто не желает помнить о бесконечности, тот становится восприимчив к новому заражению”.

Президент ФРГ был прав, сказав, что немцы, выросшие после войны, не могут нести на себе бремя ответственности за дела отцов, но помнить о страшном позоре прошлого необходимо, чтобы подобное не повторилось в будущем. Вот для чего следует помнить и напоминать о позоре, пронизывающем всю советскую историю. Не для того, чтобы „столкнуть лбами народ”, а для того, чтобы он никогда больше не позволил совершиться преступлениям прошлого. В разговоре с писателями Горбачев вспомнил Екклезиаста. Но есть еще и другое еврейское изречение: „Кто хочет забыть, продлевает изгнание, и тайна спасения именуется памятью”.

... В подмосковных электричках кого только не встретишь! Тут тебе и доморощенные проповедники и сомнительные пророки, и увещеватели. Бродили по проходу нищие, пока их всех не пересажали, надрывали душу своими песнями калеки-гармонисты. Продавали что-то из-под полы, опасливо оглядываясь по сторонам. Там можно было купить и портрет Сталина при всех регалиях, и иконки Божьей Матери. А теперь к этому добавились и фотографии Высоцкого. Каждый покупает что ему по душе. А некоторые и Сталина, и Божью Матерь, и Высоцкого.

Поклоняющиеся памяти диктатора уверены, что и пьяных, и преступников, и беспорядков не станет, если вернуться к тем временам, когда все было зажато в свирепом кулаке бериевского гестапо. Поклонники исполнителя песен, многие из которых вдохновлены песнями узников сталинских лагерей, считают, что улучшение придет только, если кулак будет разжат. О том, какая обстановка возникла в Москве в конце 86-го года, дает представление полученное оттуда письмо.

„...Чересчур трудно дышать в этой атмосфере чудовищной лжи и лицемерия. „Центральный персонаж” пытается совершать резкие телодвижения в болотной среде. Болото почти не реагирует. Единственная реальная сила в стране, которая все-таки ощущает на своей шкуре его „новый стиль”, реагирует двояко. Во-первых, инстинктивно старается пересидеть, либо отбиться (на что и рассчитывают его конкуренты). Во-вторых, рассудком хочет понять, блеф ли это или действительно шеф сошел с ума и желает разрушить „основны”. Но это, конечно, блеф, и очень смешно, если именно блеф его погубит. Во всяком случае, предлагаемые им решения смехотворны. Мы уже наблюдали в юности, как один из его предшественников пробовал прыгнуть через пропасть в два прыжка. Вместо реального изменения существующих структур предлагается введение новых аппаратов контроля (госприемка и т. п.). Вместо апелляции к динамическим силам в экономике бессмысленное перекладывание решений „на местные советы”. Как будто люди на местах в состоянии что-либо изменить при полном отсутствии правовых и социальных норм.

А самое главное — там, за решеткой, людям становится все хуже и хуже. Условия становятся тяжелее с каждым месяцем.

Единственная сфера, где наблюдается некое движение, — это пресса в широком смысле слова. Но все авторы прекрасно понимают, что их заставляют переживать чужие и ополовиненные идеи, авторы которых либо сгнили, либо сидят. Отсюда общее ощущение узурпации и воровства, которое слишком смахивает на мародерство”.

О том, как обстояло дело в Советском Союзе с подлинной гласностью, не говоря уже о свободе слова, показали события в Алма-Ате, когда без какого-либо объяснения был снят с поста первого секретаря компартии Казахстана Д. Кунаев. Трудно поверить, что противникам Кунаева удалось собрать необходимое для его снятия большинство на пленуме ЦК компартии республики, состав которого был подобран им самим. Ведь его как раз и обвинили в семейственности и подборе кадров по принципу личной преданности.