Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

Широков: Ну, и как быть?

Стрешнев: Как? Да запретить — и все тут.

Широков: Я спрашиваю, с цветами как быть?

Стрешнев: С цветами?

Широков: Ну да. Город без цветов оставить? Люди хотят иметь цветы. Хотят ранних огурцов, помидоров, фруктов. Хотят мяса хорошего и вдоволь, хлеба свежего и разного. Ты говоришь, цена высокая, а кто в ней виноват?

Стрешнев: Известно кто — спекулянт виноват.

Широков: Нет, Иван, и мы с тобой виноваты. Высокая цена на рынке отчего? От нехватки, от дефицита. А дефицит отчего? От твоих запретов, от ограничений на индивидуальную, да и на кооперативную деятельность. Был бы в области не один, а сто цветоводов, цена на тот цветочек упала бы до десяти копеек. Закон экономического состязания. А ты на старика цветовода набросился”.

Стало быть, придется перестраиваться „инженерам человеческих душ” и призывать к уважению частника. А для режима это знаменует его самое большое, сокрушительное поражение. Более того, обнародовав хоть и куцее постановление о реформах в виде „Закона об индивидуальной трудовой деятельности”, режим это поражение признал! После стольких лет борьбы с частной собственностью, объявлением ее источником всяческих зол, после провозглашения „окончательной победы социализма” Сталиным, скорого наступления „коммунизма, при котором будет жить нынешнее поколение советских людей”, Хрущевым, после „развитого социализма” Брежнева и Андропова, после „совершенствующегося социализма” Горбачева — вот тебе, бабушка, и Юрьев день — вытащен на свет Божий частник! Теперь он, а не широковещательные советские программы, должен выступить в роли спасательного круга, уцепившись за который советский режим надеется удержаться на поверхности. И вот эти две крайности — принятие указа о нетрудовых доходах и расширение частного предпринимательства — свидетельство борьбы внутри партийного руководства, и колебаний самого Горбачева, порой своими выступлениями напоминающего бессмертного Алексан Саныча Хлестакова. Еще до того как стать генсеком, он пообещал советскому народу, что Советский Союз вступит в „новое тысячелетие процветающей державой”. За оставшиеся до конца века пятнадцать лет он обещает осуществить то, чего не сумел достичь ни один генсек за 70 лет советской власти! Каким же образом намерен Горбачев достичь всеобщего процветания? На этот вопрос он отвечал так: „многократно повысить производительность труда”, „осуществить глубокие преобразования в экономике”, „создать более совершенный хозяйственный механизм”, „существенно ускорить научно-технический прогресс”, „добиться решительного сдвига в интенсификации общественного производства”.

Обо всем этом говорилось уже не раз. Пылятся на полках отлично изданные, составившие девять томов речи Брежнева на эту тему, а воз, как говорится, и ныне там. Провал Брежнева Горбачев относит за счет забвения им предыдущего опыта. Если вспомнить, что в своих выступлениях он с почтением отзывался о Сталине, это настораживало. А тут еще и „Правда” напомнила, что „стахановское движение, сыгравшее выдающуюся роль в годы первых пятилеток, продолжается и ныне”. Из всего этого советский человек мог сделать вывод: новый генсек по примеру своих предшественников намерен в первую очередь полагаться не на пряник, а на кнут. По-видимому, на этом этапе Горбачев и хотел ограничиться использованием методов своего политического ментора. Но скоро он убедится, что при том всеобщем саботаже труда, который достиг своего наивысшего воплощения в брежневское безвременье, эти методы успеха принести не могут. Да и не способен кнут в век электронно-компьютерной революции ни двинуть экономику вперед, ни принести благосостояние советскому рабочему, уровень жизни которого в четыре раза ниже, чем у американского. Это только цифры. На самом деле разрыв намного больше. К тому же только в стране „победившего социализма” существует такой разрыв между имущими и неимущими, какого нет ни в одном из промышленно развитых государств мира.

Один из теперь уже бывших руководителей „рабочего” государства, занимавший пост первого заместителя Председателя Совета Министров СССР генерал КГБ Г. Алиев, не видел ничего зазорного в том, что располагал доступом к специальным закрытым для простых смертных магазинам и получал зарплату, намного превышавшую плату рабочего. Объяснял он это тем, что руководители, дескать, настолько обременены работой, что у них нет времени на стояние в очередях, и что если бы не специальные магазины, то оставались бы они голодными. Генерал, которого дураком отнюдь не назовешь, изрекал это с серьезным видом, не понимая или притворяясь, что не понимает, что решение-то ведь имеется простое; избавиться от тех самых очередей, на которые жаловались читатели дискуссии в „Литгазете”. Но для этого должно быть изобилие. А вот его-то и никак не может добиться советский режим.

Советским людям даже трудно поверить, что такое изобилие где-то существует. Моя жена, побывав на гастролях в Австралии, рассказывала, как советские артисты буквально отказывались верить собственным глазам. Такого быть не может, — говорили они, видя товары на витринах. — Это все не настоящее. Бутафория, как в театре”. Поначалу они были уверены в том, что это „показуха”, что их привели в какой-то специальный, именно для них сервированный магазин.

До опубликования „Закона об индивидуальной трудовой деятельности”, сокращенно ИТД, было много разговоров о том, что, дескать, Советский Союз стоит на пороге второго НЭПа. Но вот Закон опубликован, и что бросается в глаза? Что так называемой трудовой деятельностью разрешается заниматься в свободное от работы время, то есть прежде всего советский человек должен отдать восемь часов государственной службе, а уж потом, если у него останутся силы, он может работать на себя. Обратим на это внимание. По сути дела режим стремится убить двух зайцев сразу.

Во-первых, и это отмечается в напечатанном в „Правде” 29 ноября 86-го года интервью с председателем Госкомитета по труду и социальным вопросам Иваном Гладким, „государство теперь берет под контроль” такую деятельность. Во-вторых, оно надеется руками частников заткнуть прорехи в снабжении, в-третьих, оно стремится занять в свободное от государственной службы время наиболее инициативную часть населения, отвлекая ее от мыслей о политическом переустройстве и увлекая на путь накопления материальных благ, то есть советский режим пытается привнести в так называемую социалистическую систему принцип консьюмеризма, стремление к постоянному приобретению новых материальных благ, совсем еще недавно яростно осуждаемое советской пропагандой.

Советский режим неоднократно предпринимал попытки к выпалыванию наиболее инициативных и потому наиболее для него опасных слоев населения. Так было после октябрьского переворота, когда уничтожались и дворяне, и промышленники, и интеллигенция, порой расстреливали и за галстук, и за очки. Затем уничтожали более предприимчивых и трудолюбивых крестьян, объявив их кулаками. Затем вырывали уже выращенную советской властью новую поросль интеллигенции. Советские демографы В. Данилов и Ю. Поляков пишут, что в 1917 году население России в послеоктябрьских границах составляло 147, 6 млн. человек, а в 1918—22 гг. оно уменьшилось на 15,1 млн. (из них около 2 миллионов приходится на эмиграцию).

Так может, все-таки гибли только эксплуататоры, которых, как писал Э. Багрицкий, „расстрелять, и крышка”? Но другой советский демограф Б. Урланис, с которым я вскоре после выхода его книги „Население СССР” беседовал, сказал, что накануне революции к так называемым эксплуататорским классам, включая и чиновников высших разрядов, можно было отнести всего лишь 4 млн. человек, причем сюда входили и их семьи. Именно из этой группы в основном и образовалась двухмиллионная эмиграция.

Так что гибли от огня пролетарской революции, главным образом, сами пролетарии. И несмотря на это, силы народные к воспроизведению инициативных людей не иссякают! Теперь, видимо, решили, что прежние методы борьбы с ними не годятся, что лучше увлечь их приманкой обогащения.

В интервью с Гладким есть одна любопытная деталь. „Органы Госснаба, — обещает он, — будут обеспечивать этих граждан (т. е. частников) необходимыми материально-техническими ресурсами”. А буквально рядом, на той же странице, короткая заметки „Кроссовки с намеком”. Речь в ней идет о строительстве нового города на Амуре близ села Нижнетамбовское. И вот „оказалось же, и на ударной стройке... в ходу простои, не хватает стройматериалов, механизмов, техники”. Да что там техники! Ребят, приехавших из Белоруссии, в морозы телогрейками и теплым бельем обеспечить не смогли! Нерасторопность хозяйственников? Возможно, но главная причина не в ней. Суть в том, что не хватает в стране всего того, что требуется строителям. И это на важной, государственного значения стройке. А теперь представим себе положение частника. Откуда ему взять нужные материалы и машины? Ведь количество их в государстве не увеличилось. Оно все то же. Естественно, что частник, как человек изворотливый, без необходимого не останется. Но добудет он его, главным образом, все тем же проверенным годами „левым” путем. И потому уверенным он себя никогда чувствовать не будет, зная, что рыльце у него в пушку и что государство в любой момент может взять его за бока и загнать туда, куда уже однажды были загнаны бывшие нэпманы. Кстати, если речь зашла об этом, то советский режим уже имеет опыт прекращения частной деятельности, приобретенный им в период ликвидации нэпманов в конце 20-х годов. Вынуть из архива старые планы и, стряхнув с них пыль, пустить в дело ничего не стоит, тем более что у населения это может не только не вызвать возражений, но даже получить поддержку. Ведь обогащаться если и будут, то далеко не все. И таких даже будет большинство. Вот это большинство очень легко направить против инициативного, предприимчивого меньшинства.