явно на визуальном уровне. Одна и та же проблематика проходит через всю книгу: «Между почтами и аналитическим движением, принципом удовольствия и историей телекоммуникаций, почтовой открыткой и украденным письмом, одним словом, возможно, это и будет являться тем самым переносом от Сократа к Фрейду и далее»[816]. Но режим письма и способ изложения в «Посланиях», которые занимают первую часть книги, и в трех других текстах совершенно разные. «Страсти по Фрейду» возникли из семинара, проходившего в Высшей нормальной школе и носившего название «Жизнь смерть»; речь в нем идет о скрупулезном и в то же время захватывающем анализе работы Фрейда «По ту сторону удовольствия», но тут же можно встретить Сократа и Платона. Что касается «Носителя истины», методичной проработке «Семинара о „Похищенном письме“», то о нем уже шла речь, но этот важный текст тоже вступает в резонанс с остальной книгой. «Почтовую открытку» завершает «Отнюдь», кажущаяся сымпровизированной, а в действительности постановочная встреча с Рене Мажором, впервые опубликованная в журнале
Confrontation. Редкий читатель может по-настоящему прочесть эти четыре текста, а потом связать их друг с другом, если это вообще не утопия.
Перевод «Посланий» представляет еще больше трудностей, чем перевод остальных текстов Деррида, если не считать Glas. При первом чтении текста у Алана Басса, для которого это не первый опыт, сложилось впечатление, что это не менее сложно, чем перевести на французский Джойса. Деррида признает, что «Послания» в значительной степени зашифрованы, и соглашается давать пояснения, комментарии и подсказки всякий раз, когда это будет необходимо. «Основная часть работы шла по почте, – вспоминает Алан Басс, – он отсылал мне обратно мои страницы со множеством пометок. Но у нас также была одна долгая личная встреча в буфете вокзала, между двумя поездами. Многие детали ускользнули бы от моего внимания, если бы не он. Например, во фразе „Est-ce taire un nom?“[817] нужно также прочесть „Esther“ – это одно из имен его матери, а также библейское имя, которое играет активную роль в этой книге. Несмотря на все мои старания, большое число подобных эффектов в переводе было потеряно»[818]. Ханс Иоахим Мецгер, немецкий переводчик «Почтовой открытки», тоже проделает большую работу. «Читая ваши вопросы, – пишет ему Деррида, – я снова отмечаю, что вы прочли текст лучше меня. Вот почему переводчик так невыносим, и чем он лучше, тем ужаснее: Сверх-Я собственной персоной»[819].
В конце зимы 1980 года, когда Деррида посылал «Почтовую открытку» близким людям, он едва ли не систематически пользовался в письмах формулировкой «твой», что стало причиной дополнительных недоразумений. Каждый читатель, а еще больше каждая читательница может подумать, что книга обращена лично к нему или к ней. Элизабет де Фонтене очень точно описала неловкость, которую она вызвала:
Я чувствую себя перед «Почтовой открыткой» старой девой-англичанкой, одной из сестер Бронте, любящей саму любовь, что никак не связано с жизнью чужими чувствами, вы меня понимаете. Это скорее напоминает божественную святость. Мое первое впечатление от этой книги, во всей его наивности, долго меня не отпускает. Я буду дорожить этим первым прочтением книги, которая достаточно извращена, чтобы выделить мне такое место[820].
Но некоторым, особенно самым близким людям, игра с реальностью, которая составляет центральный элемент «Посланий», показалась невыносимой. Пьер вспоминает, что вскоре он отшатнулся от книги. «Когда вышла „Почтовая открытка“, я в какой-то мере почувствовал ее интимный характер, более или менее замаскированные откровения, даже эксгибиционизм, которые в этой книге присутствовали. У меня не было никакого желания иметь с этим дело, тем более в такой форме, и это, вероятно, способствовало тому, что в итоге я мало читал книги своего отца»[821].
В рецензиях, появляющихся в прессе, книгу в основном хвалят. Основное внимание уделяется первой части сборника, что несколько сужает взгляд на нее. В своем «Дневнике читателя» писатель Макс Женев восхищается «самым красивым романом в письмах со времен Кребийона-сына»[822]. В Les Nouvelles littéraires Джейн Эрв также приветствует «почтальона Деррида», хотя и со слегка тяжеловесной иронией, а Филипп Буайе, бывший сотрудник журнала Change, посвящает «Почтовой открытке» в Libération восторженную статью на целую страницу под названием «Любовное письмо философа»:
В литературе, как и в сельском хозяйстве, основное правило состоит в том, что каждый должен заниматься своим делом, иначе все коровы разбегутся. Романистам – романы, гастрономам – книги о приготовлении пищи, философам – философия… Но что произойдет, если Жак Деррида решит вдруг как следует взяться за литературу и разродится любовным романом, когда от него ждали теоретический трактат?[823]
Но хотя отзывы в прессе позитивные, их гораздо меньше, чем раньше. Следует сказать, что с начала 1980 года во Франции все сильнее чувствуется смена эпох. 5 января Лакан пишет письмо о роспуске Парижской фрейдистской школы, после чего замолкает; он умрет 9 сентября 1981 года. Так и не поправившись после несчастного случая, 26 марта 1980 года умирает Ролан Барт. 15 апреля смерть настигает Сартра: 50 тысяч человек идут за его похоронным кортежем, наверняка ощущая, сколько всего будет похоронено вместе с ним. Идеологический климат и правда быстро меняется. Ослабевший еще к середине 1970-х годов, марксизм уступает место не менее высокомерному либерализму. В книгоиздании ситуация тоже меняется. Сложные работы совсем не в моде, и многие высоколобые книжные серии исчезают.
Показательным признаком новых веяний становится создание в мае 1980 года в издательстве Gallimard журнала Le Débat. Пьер Нора, сыгравший первостепенную роль в подъеме структурализма, хочет демонстративно перевернуть страницу. Его вступительное заявление под названием «Что могут интеллектуалы?» создает впечатление, что он нападает на авторов, издававшихся в его собственных книжных сериях – «Библиотека гуманитарных наук» и «Библиотека истории», начиная с Мишеля Фуко. В третьем номере журнала, названном «Права человека – это не политика», Марсель Гоше, которого Нора пригласил на пост главного редактора, крайне резко выступает против Лакана и Деррида. Похоже, у самых грубых версий «новой философии» появились подражатели. Отныне ничто не останавливает тех, кто хочет разоблачить «властителей дум»:
Не ограничиваясь полем политических понятий, следовало бы показать сближение или сговор бесчисленных версий антигуманизма с ментальным миром тоталитаризма. Например, лакановского разоблачения ловушки субъективности, создаваемой цепочкой означающих, и дерридеанского взгляда на письмо как процесс различия, в котором растворяется тождество собственного[824].
Интересная возможность, похоже, появляется в университетской сфере. В Нантерре после 1968 года Поль Рикер подвергается грубой травле, однажды ему даже вытряхнули на голову мусорную корзину[825]. В конце 1970-х