будет сказать, что дело процветало; время от времени старушке в капоре на красной подкладке отсылались отчеты о блестящих успехах Томми Тонкера, написанные корявым почерком Нута. Нут очень рано забросил уроки письма, ибо питал, видимо, определенное предубеждение к подделке документов и, стало быть, считал письмо пустою тратой времени. А потом успешно завершилась операция с лордом Кастлнорманом в его суррейском поместье. Нут выбрал субботнюю ночь, ибо день субботний в семействе лорда Кастлнормана соблюдался свято и уже в одиннадцать часов весь дом спал. За пять минут до полуночи Томми Тонкер, получивший соответствующие указания от мистера Нута, который поджидал дельного парня на улице, покинул особняк с полным карманом запонок и колец. Ноша была не тяжела; однако парижские ювелиры не в состоянии были изготовить замену, не послав заблаговременно в Африку за всем необходимым, так что лорду Кастлнорману пришлось временно взять напрокат костяные запонки.
Даже слухи не упоминали имени Нута. Вздумай я утверждать, будто успех вскружил ему голову, найдутся такие, кого слова мои ранят в самое сердце, ибо коллеги Нута в один голос утверждают, что над его рассудительностью и проницательностью обстоятельства не имели власти. Потому я скажу только, что успех подтолкнул этот гениальный ум к мысли, которая не приходила доселе в голову ни одному взломщику. Ни больше ни меньше, как ограбить дом гнолов – вот в чем заключалась эта мысль. Вот о чем сей осмотрительный муж поведал Тонкеру за чашкой чая. Если бы Тонкеру не вскружил голову успех недавней операции, если бы он не преклонялся слепо перед Нутом, он бы, верно, ни за что… но, как говорится, что с возу упало, то пропало. Тонкер почтительно высказал свои возражения; он предположил, что, может быть, все-таки не стоит этого делать; он заметил, что это добром не кончится; он позволил себе поспорить; но в конце концов, одним ветреным октябрьским утром, когда в воздухе витало нечто неуловимо-зловещее, и он, и Нут двинулись к жуткому лесу.
Нут загодя взвесил несколько маленьких изумрудов, кладя на противоположную чашу весов обычные камни, и установил таким образом предполагаемый вес тех драгоценностей, которые, как гласит молва, украшают тесный и высокий дом, где гнолы живут с незапамятных времен. Взломщики решили похитить два изумруда и унести их на плаще, словно на носилках, держась за его концы; однако условились тут же бросить один из камней, окажись они чересчур тяжелыми. Нут предостерег юного Тонкера, веля не жадничать, и объяснил, что изумруды, до тех пор пока не будут благополучно доставлены из жуткого леса, стоят дешевле головки сыра.
Все было обговорено заранее; теперь взломщики шли вперед, не произнося ни слова.
Под мрачную сень деревьев не вело ни одной тропы: не видно было ни следов копыт, ни отпечатков человеческих ног; ни один браконьер не ставил там капканов на лесных фей уже лет сто. Никто не преступает границу владений гнолов дважды. Даже если на мгновение забыть о том, что творилось в чаще, сами деревья заключали в себе скрытое предостережение: отнюдь не выглядели они мирно и благостно, как деревья, посаженные рукой человека.
Ближайшая деревня находилась на расстоянии нескольких миль; все дома обращены были к лесу тыльной стороной; ни одно окно не глядело в направлении чащи. Об этой деревне здесь не говорится более ни слова; а в других местах о ней и вовсе не слыхивали.
В этот-то лес и вступили Нут и Томми Тонкер. Огнестрельного оружия при них не было. Тонкер, отправляясь в путь, заикнулся было о пистолете, но Нут ответствовал, что «звук выстрела тут же их всех и приманит», – и более об этом не говорили.
Взломщики шли целый день, углубляясь все дальше и дальше в лес. Они видели скелет какого-то браконьера времен ранней георгианской эпохи, приколоченный к дверце в стволе дуба; порой попадалась им лесная фея и во все лопатки удирала прочь; один раз Тонкер неуклюже наступил на твердый сухой сучок, после чего им пришлось пролежать, не шевелясь, не менее двадцати минут. И вот между деревьев запылал закат – словно зловещее предзнаменование; и настала ночь; и при мерцающем свете звезд, как и предполагал Нут, взломщики дошли до того самого тесного, высокого дома, тайного обиталища гнолов.
Тесный, высокий дом гнолов
И такая тишина царила в этом нехорошем доме, что изрядно перетрусивший Тонкер воспрял духом; но для более искушенного Нута тишина была уж слишком глубокой; и небо над головою показалось вдруг более жутким, нежели изреченный приговор; потому Нут, как это часто случается с человеком во власти сомнений, опасался самого худшего. Тем не менее он не отказался от своего намерения, но велел дельному парню лезть со всеми необходимыми инструментами по приставной лестнице к старому зеленому створчатому окну. Едва Тонкер коснулся рассохшихся досок, безмолвие, что до того казалось вполне естественным, хотя и зловещим, вдруг стало сверхъестественным, словно прикосновение призрака. Тонкеру померещилось, будто само его дыхание оскорбляет эту тишину, а сердце неистово заколотилось, словно барабан при ночной атаке; и завязка одной из его сандалий с глухим стуком задела перекладину лестницы. Не дрогнул ни один лист, и ночной ветерок стих; и Тонкер взмолился про себя, чтобы какой-нибудь крот или мышь завозились бы во тьме, но ни одно живое существо не издало ни звука; даже Нут застыл неподвижно. И тут же, на месте, пока еще его не заметили, дельный парень решил (давно следовало это сделать!) оставить в покое огромные изумруды и убраться подальше от тесного, высокого дома гнолов, и бежать из этого жуткого леса, пока еще есть время, и выйти из дела, и поселиться в деревне. Тонкер бесшумно спустился на землю и кивком головы поманил Нута. Но гнолы уже давно наблюдали за ним сквозь отверстия, коварным образом просверленные в стволах деревьев; и сверхъестественная тишина дрогнула, словно по волшебству, и послышались пронзительные вопли Тонкера – это гнолы ухватили его сзади; вопли эти звучали все более и более отрывисто, пока наконец не стали совершенно бессвязны. Куда гнолы утащили его, лучше не спрашивать, а о том, что гнолы с ним сделали, я умолчу.
Нут какое-то время следил за происходящим, затаясь за углом дома; на лице его читалось легкое изумление, и он в задумчивости потирал подбородок, ибо трюк с дырками в стволах наблюдал впервые; затем он проворно зашагал прочь через жуткий лес.
– А Нута они поймали? – спросишь ты меня, о милый читатель.
– Нет, что ты, дитя мое. – (Ибо