освещенному фонарями горбатому мостику через весело рокочущую речку, влюбленные вошли в оливковую рощу. Они ступали по мягкой вскопанной земле под невысокими деревьями. Теплые бархатистые листья гладили их по лицам. Миновав рощу, они снова вышли к огибавшей долину Святилища реке. На том берегу их ждал благоуханный сад. Мерцающим светом сияли лепестки раскрывшихся цветов. Над ними, расправив фосфоресцирующие крылья, порхали ночные бабочки. Светлячки веселыми искрами чертили воздух. С мягким стуком на землю падали ярко-оранжевые апельсины и подкатывались под ноги. Тропинка, поднимаясь из долины, уводила их на юг. Вскоре влюбленные оказались на берегу горного озера. Хаггар с удивлением заметил, что, хотя они не взяли с собой светильник, он видит отчетливо в темноте, которую не могли рассеять ни низко висящие, как гроздья спелого винограда, звезды, ни склонившая к ним свое ясное чело луна. Элен, нежно улыбаясь, обернулась к Хаггару. Сбросив одежду, они взялись за руки и вошли в черную воду. Две бабочки, два блуждающих огонька, две светлые тени танцевали над темной озерной гладью, и безмятежное зеркало вод отражало их сияние.
Ах, любимая, посмотри, как восхитителен мир вокруг! И ты молода и прекрасна, как юная ночь, спустившаяся, зачарованная твоим танцем, на спящее озеро! В твоих глазах мерцает звездный свет, отраженный волшебным водяным зеркалом. Волосы, вобравшие его таинственную черноту, влажными волнами струятся, подобные ручьям, несущимся с горных круч в озерную чашу, укрывают легкое тело. Свет луны играет на бледно-атласной коже, скользит и путается в водопаде волос, отражается в черных очах. Посмотри на этот мир, любимая, и скажи, разве он не такой, как ты? И не сестра ли тебе эта дивная ночь? Вдыхай же душистый, теплый воздух, настоянный на аромате любви! Да, любимый, я смотрю на чудесный мир, буйные запахи лета пьянят, разжигая страсть. Я люблю тебя, обреченный на смерть, муж мой, избранный сердцем! Да будут благословенны боги, позволившие нам увидеть друг друга. И пусть глупцы говорят, что горек наш жребий, но не знают они, что даже день с тобой мне дороже тысячи лет без тебя. Посмотри, любимый, как сердце мое тянется к тебе, распускаясь навстречу нежным цветком! Настал их час, когда мир был лишь в них и для них, когда земля, опустев, сделала их своими избранными обитателями. Им посвящали свои серенады ночные птицы в садах, для них пели цикады, густым шелковым ковром расстилались перед ними травы. Ночь-волшебница, положив им на плечи нежные, теплые руки, заботливо укрыла темным бархатным плащом, затканным светом звезд. Лишь на них томно взирала с небес луна, наполняя воздух страстью. В ее огне лики влюбленных преобразились, неистовое пламя, сжигавшее благословенным огнем их сердца, плясало в устремленных друг на друга глазах.
Дол-Раэн готовился к празднику. Доведенные до белого каления нескончаемыми наставлениями Фреагора советники уехали из дворца в город. Ворондил, не пытаясь сдерживаться, прорычал, яростно сверкая глазами:
— Ноги моей здесь не будет, пока княгиня не приедет! Только она может заткнуть твой рот!
— Мужлан! — возмущенно фыркнул прерванный на полуслове церемонимейстер и отправился искать новые жертвы. Эльвира с утра порхала по дворцу, проверяя, все ли ее поручения выполнены.
— Голубчики мои, поскорее! — умоляла она рабочих, завершавших отделку новых княжеских покоев. Старый Кертис наблюдал за работой своих учеников. Он тихо, терпеливо советовал:
— Эти лилии в вазе прекрасны, но не кажется ли вам, что они должны стоять здесь, на столике рядом с окном? И сбрызните их прохладной водой. Розы великолепны. Как раз тот тон, что нужен. Я видел в гирлянде на лестнице фиалки. Уберите их. Они не к месту. Вместо немезий в спальню поставьте эльфисы…
Вскоре прибыли дозорные и, усилив суету и смятение, объявили, что те, кого все так ждут, уже спускаются в долину. С самого утра ожидавшая этого известия пышная процессия встречающих двинулась из дворца к городским воротам. Дию собирался встретить свою госпожу во дворце, но еще утром к нему пришел Ирлинг и сказал, что княгиня приказала ему взять старика под опеку. Как ни отнекивался лекарь, пришлось ему облачиться в белое парадное платье с золотым поясом-шнуром и поехать вместе с секретарем в праздничной процессии. Советник Ворондил освободил для них место рядом с герольдами у самых ворот, и теперь Дию, почесывая своей смирной лошадке холку, с интересом слушал разговор двух стоявших к нему спиной придворных.
— Я не понимаю княгиню, — недовольно протянул один из них. — Что за нелепая страсть к чужакам!
Второй в задумчивости заметил:
— И все хотят пробраться во дворец. Как будто недостаточно того, что попали в столицу. Что говорить об остальных, если даже Главный лекарь…
— О, да! — всплеснул белыми руками в перстнях и браслетах его собеседник. — Но я принимаю в своем доме только Гельмира. По крайней мере я знаю, кто его отец и мать. Он прекрасный врач и настоящий долраэнец. Врожденный вкус и обходительность! Даже когда моя дочь решила подарить нам внучку, я был тверд и не поддался на уговоры жены. Чтобы этот выскочка-степняк прикасался к моей девочке своими грубыми руками?
— И как?
— Великолепно.
— Интересно, почему старый лекарь выбрал Фрэя? Сам-то он, насколько я помню, всегда жил в столице.
— О, он странный. Видишь ли, друг мой, еще мой покойный дед знал его и рассказывал нам, что не помнил Дию молодым.
— Да, я слышал, что когда-то очень давно он пришел к нам из-за Реки.
— Вот-вот. Все напасти приходят оттуда.
— А телохранитель княгини?!
— Не говори о нем. Этот морниец ужасен.
— Нет, конечно, он знатного рода, но начисто лишен вкуса. Не то что ушедшие альвы. Все-таки, что бы ни говорили, они были нашего круга. Любезные, благородные создания.
— Насколько я знаю, этот человек, которого мы все здесь ждем, к альвам отношения не имеет!
— Ты его видел? Говорят, он уже однажды приезжал в столицу. Сущий варвар!
— Это каприз. Надо понять княгиню.
— Да. Но я боюсь, что этот каприз повлияет на нашу жизнь.
Тут за их спинами раздался сухой старческий кашель. Придворные обернулись, увидели лекаря, церемонно ему поклонились, переглянулись меж собой и замолчали.
В долине за воротами горделиво запел рог. Шумная толпа встрепенулась и затихла в напряженном ожидании. Пение рога, накатываясь волнами, приближалось, но, когда уже можно было расслышать цокот копыт по мощеной дороге, внезапно наступила тишина. Церемонимейстер Фреагор в белом с золотыми брызгами костюме вышел в проход перед воротами и подал знак герольдам. Юноши в бело-красных одеждах поднесли к губам сияющие веселым блеском трубы, их звонкие голоса прорезали тишину. Спрятанные в стене,