в сторону.
— Ладно. Молчи, сколько угодно. Только уж давай по-честному. Раз я тебе так не нравлюсь — скатертью дорога. С женой я поговорю, найдем ей другого слугу, повежливей. Собирайся.
Хаггар отвернулся от него. Румиль проводил его взглядом, подождал, пока дверь в зал захлопнется за князем, и медленно пошел к себе.
Войдя в Тронный зал, Хаггар сразу же увидел Элен. Она стояла к нему спиной и даже не обернулась на шаги, а когда он положил ей на плечо руку, с облегчением вздохнула:
— Хвала небесам, Румиль, у тебя хватило ума вернуться.
— Вот это да! — протянул князь, не скрывая досады. Элен резко обернулась и бросилась в его объятья.
— Наконец-то приехал! Как я скучала, Хаггар!
— О да, милая, охотно верю! — целуя ее, прошептал князь. Когда немного схлынула первая радость встречи, Хаггар оглядел жену и спросил: — Хоть ты мне объясни, что происходит! На войну ты собралась, что ли? Почему в кольчуге, при оружии?
— Объясню, объясню! — Элен беззаботно улыбалась. — Только давай сначала пообедаем. Не знаю, как ты, а я ужасно голодна.
Однако за обедом объяснять пришлось Хаггару. Элен забросала его вопросами о поездке, о новостях, о его планах. Князь сначала отшучивался:
— Дорогая, почему тебя не было на Совете?
Но потом сдался и подробно описал ей осеннюю дорогу, ощущение растущей тревоги, которое не покидало их в пути, суровую жизнь в гарнизонах и бескрайнюю степь, как шерстью, покрытую бурой пожухлой травой.
— Знаешь, я иногда жалел, что тебя нет рядом и ты не видишь нежную красоту застывших в дреме лесов Аниата. А наша бешеная Горянка, вырвавшись на равнину, превращается в величавую полноводную реку. В ее неспешно текущих водах отражаются старые ивы. Их изящные серебристо-зеленые листья уже пожелтели и нежно звенят на ветру. Темные волны играют с ними, колышут тонкие, гибкие ветви.
— Ты поэт, любимый!
— Нет. Просто я очень люблю тебя. — Хаггар поднес руку Элен к губам и заметил синяк на запястье. — Это откуда?
Она поспешно прикрыла синяк рукавом и смиренно вздохнула:
— Видно, не отстанешь.
— Да уж. — Хаггар встревоженно смотрел на жену.
— Просто теперь мы с Румилем каждое утро занимаемся. Восстанавливаем былые бойцовские навыки.
При упоминании о Румиле у Хаггара как будто все зубы разом заболели. Сморщившись, он простонал:
— Зачем тебе это? Девочка моя, тебе нечем заняться? Гуляй в садах, болтай с Дию, езди с Ирлингом верхом, обсуждай с девушками наряды, выращивай с Кертисом цветы……
— Я княгиня! — Элен гордо выпрямилась.
— Ты женщина! И моя жена! — Заметив, как она нахмурилась, Хаггар смягчился: — Элен, не сердись. Взгляни на свои руки! Разве они для этого созданы? Твои запястья вместо синяков должны украшать браслеты с изумрудами! А мечи — дурные игрушки.
— Но ты……
— Я? — Хаггар нежно обнял жену и погладил по склоненной голове. — У меня не было выбора. Никогда. Знаешь, что было первым подарком моего отца? Что он положил в колыбель своего первенца? Вот этот клинок, что висит у меня на поясе. Сколько им пролито крови! Я, бессменный полководец Арандамара, убивший первого врага в шестнадцать лет и с тех пор нещадно истреблявший всех, посягавших на границы нашего королевства, не люблю войну. И не хочу, чтобы ты, любимая, узнала, что это такое.
— Война, война! — раздраженно воскликнула Элен. — Последнее время я только и слышу о войне. Не слишком ли часто ее упоминают? Хаггар, это забава! Румиль……
— Элен, это слишком опасно.
— Но он мастер!
— Сумасшедший. Я ему не доверяю. Хотя теперь, похоже, наш спор потерял смысл.
— Что ты имеешь в виду? — испуганно спросила княгиня. Хаггар рассказал ей о столкновении в галерее. — Я знаю, что виноват перед тобой. Ведь это твой слуга. Прости. Но его молчаливая ненависть, Элен, мне надоела.
Княгиня беспомощно глядела на мужа, не в силах вымолвить ни слова. “Дию был прав. Это я виновата”, — подумалось ей. Но как объяснить все вот так сразу?
— Ну, что ты молчишь? — Хаггар с тревогой смотрел на нее. Осторожно высвободившись из его объятий, Элен провела рукой по лицу и твердо сказала:
— Нам необходимо поговорить.
Он с готовностью согласился.
— Слушаю тебя.
— Нет, не теперь. Я не готова. Приходи в Каминный зал, как стемнеет.
— А сейчас что же?
— Отдохни. Мне же, прости, нужно побыть одной.
Она встала, поцеловала мужа, взъерошила его густые волосы и вышла из трапезной. Хаггар последовал совету жены. Он принял горячую ванну и прилег отдохнуть, наказав Атни, тенью следовавшему за своим обожаемым господином, разбудить его в пять часов — осенью смеркалось рано. Оруженосец удобно устроился в глубоком кресле рядом с кроватью князя, придвинул поближе к себе светильник и принялся изучать какой-то свиток.
— Что опять читаешь? — уже в полусне спросил Хаггар.
— Это, господин мой, старинная история о ловцах ветра.
— И как, интересно?
— Очень. Хочешь, прочту?
— Нет, благодарю. — Хаггар на минуту замолк. — Эй, Атни, а ты знаком с телохранителем княгини?
— С Румилем? — оживился оруженосец. — Ну да, я его знаю. А что?
— Что он за человек?
Атни быстро взглянул на князя и ответил:
— Спроси лучше у княгини, господин.
Хаггар хмыкнул:
— Вот как, значит. Ладно. Так разбуди, как договорились. Только сам не засни!
Атни кивнул, уже не в силах оторваться от чтения. Хаггар поворочался, и вскоре дрема одолела его.
Поздним вечером, пройдя по длинному проходу в западной части дворца, князь вошел в Каминный зал. Несколько зажженных светильников на стенах не рассеивали мрак. Черные потолочные балки еле угадывались, и невозможно было разглядеть сюжеты развешанных на стенах гобеленов. Зато освещенное ярким пламенем жерло камина горело, как зев дракона. Сам камин, огромный, на четверть стены, тоже растворялся в темноте, представляясь еще более внушительным. Элен сидела, поджав ноги, на косматой медвежьей шкуре, брошенной на толстый, густой ковер. Оранжевые отсветы плясали на ее задумчивом лице, на светло-голубом платье, казавшемся сейчас жемчужно-серым. Когда княгиня подняла на мужа глаза, Хаггару на миг показалось, что черная, жуткая бездна глянула на него из ее очей. Преодолев неприятное чувство, князь подошел к камину, подкинул в огонь поленьев и сел рядом с женой. Элен тихо произнесла:
— Я хочу рассказать тебе о клейменых альвах Раэнора, любимый. Когда-то очень давно я вот так же сидела в этом зале, а рядом со мной был тот, кого я любила больше всех на свете — мой отец.
— Ты грустна, дочь моя. Этому есть причина? — спросил он, видя, что в моих глазах стоят слезы. И я ответила, слыша, как стонет за окном ветер:
— Отец, скажи, почему столько песен сложено о