Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

удалились. Но Верка Тимофеева припустилась за ними и все объяснила, что, мол, левая дата — 1860, год организации здесь Строгановки. Ха, вспомнила, как ты ставил ударение на «а», умора, видно решил, что там учили орудовать рубанком — сиречь строгать. А вторая дата, 1892, — год окончания реставрации, затеянной академиком Соловьевым. И что одно время там была медакадемия, ну филиал, и в ней учился папенька Достоевского. А еще и первая в истории женщина, какая-то полячка. Ну и Стендаль в 1812-м здесь квартировал, захватчик.

Вот ведь какая ностальгия меня одолела. Всего-то месяц на лоне природы у бабушки с козьим молочком, земляникой в лесу за речкой, петухами по утрам, мышиной возней под обоями по ночам, с лунными дорожками в саду, среди которых можно и заблудиться и уйти не туда — а куда-нибудь к Борхесу на кулички, где расходятся уже аргентинские тропки. Но кстати, и китайские (ау, Сунь Укун). Он там в Зайсане слюнки пускает, глядя с горы на Поднебесную, несчастненький. Надо же, как ему не повезло. Но больше всех не повезло тебе, наш персидский поросенок, что бы там ни говорили всякие песчаные люди и заратустрики с цыганскими баронами. Сами-то в тепле и безопасности. А там, в ваших краях, кроме известной опасности, еще и целый ящик ханум Пандоры в чадре. Мой тщательно руки! И главное — не пей сырую воду.

А мы пьем морс бабушкин, на березовом соке, оч-ченно укусно. Сестра с семейством уже здесь. Тесновато стало. Я перешла спать на сеновал. За мной увязались и детки, Павлик с Нинкой. Самое интересное, что комарье туда не залетает. Чудеса, да и только. А пугали. И я их пугала. Но, как нам объяснил сосед, дядь Женя Архипович, аромат сена боронит нас. Вот что ты подумал, прочтя это? Что по нам бороной кто-то проходится? Нет. О великий наш и могучий русский язык! Боронить — оборонять. Бабушка, крестясь, всегда шепчет: «Борони, Осподи и Матушка Заступница». Она, как узнает, что я письмо написала тебе и несу на почту, так тоже осеняет его. Ну, тебе все равно (как и мне), а все-таки знать такое, наверное, приятно. Письма к тебе отсюда из воронежской глубинки идут крещеные. Цветок этот засушенный — василек, как ты догадался. Да уж если превратится в труху, то и не догадаешься.

По вечерам стрекот стоит — цикады напевают.

Тебе писал Конь про фестиваль? Он теперь истовый вагнереец. Или как? Вагнерианец? Слышится что-то неприличное, заразное. Удивляюсь, как это он вообще стал офицером-переводчиком? Зачем? Ему надо было в Гнесинку идти. Хм, тут же воочию увидела его лапищи. Если только в литавры бить да в барабан бухать… Но можно было пойти на дирижерский или заниматься музыкальной литературой, не знаю, есть там такой факультет? Он там познакомился с какими-то немцами, они его совсем охмурили. Да он небось в эту фройляйн уже влюбился. Это же Конь Фэ. Наверное, и фрак прикупил с бабочкой (Чжуан-цзы). Заставил меня искать «Мир как воля и представление» Шопенгауэра. Чуть не написала — Шопена. Да, Шопен размышлений в миноре. Федю там музыкальные выкладки интересуют. Ну прежде чем отсылать ему, я ради интереса заглянула. Ох, борони меня, Ушацъ, от этих выкрутасов. Весь этот буддизм — упадничество и меланхолия. Просто сгусток, желток Востока. Такая же у них и музыка, ужасно унылая в своем однообразии, топчется на одном месте, жует жвачку одной темы священная корова, мне довелось как-то поприсутствовать на концерте заезжих звезд Востока, пригласили соседи из Восточного института. Пиликали, дудели, били, клацали и щелкали, а все как будто на одной струне. В этой «музыке» никакого развития. Кружение и кружение одного и того же. Так и голова закружится. Я не досидела, ушла. Соседи-восточники теперь со мной не здороваются. Надеюсь, ты, наш главный восточник, меня понимаешь так же, как Федя. Но не уверена. Ладно. Так и что там у этого Шопена за мысли?

Он говорит, что музыка — это время, а не пространство. Вот и все. Потому-то я и не меломанка. Мой конек — пространство. Архитектура — это захват пространства, наполнение пустоты. О том же и наш Шопен: в его иерархии искусств архитектура и музыка на разных полюсах. Архитектуре не нужно время. Музыке — пространство. И спасибо Шопену за это, я прямо обрела крылья, запела: «Время меня дома не застанет! Я в дороге, я в МАРХИ». Вернусь на Рождественку, спою девочкам и мальчикам. Пусть станет нашим гимном. Шопен находит точку соприкосновения одну-единственную: симметрию в архитектуре и ритм в музыке. В здании — камни, в симфонии — такты. И вся симфония делится на симметричные части. Благодаря симметрии обретает цельность и архитектурная симфония. Но симметрия музыки — во времени. Симметрия архитектуры — в пространстве. Отсюда избитое — про застывшую музыку.

Шопен пишет, что эту остроту пустил Гёте. Как же мне осточертело это сравнение! Но, кстати, Гёте сказанул лучше: оцепеневшая музыка. Хотя, может, и хуже. В общем, оба хуже. Лучше всех скажу я: архитектура — это варенье. Ну как тебе? Бабушка Лиза варит как раз клубничное варенье, и я прошу, чтобы погуще. Люблю, когда оно почти как мармелад. Варенье времени и есть наш предмет. Нет, лучше сказать так: покоренное время. И мы, мархишники, его покорители! Но вот дальше этот Шопен с буддийским уклоном говорит мерзости, и я не буду их повторять и забуду навсегда, вычеркну из памяти. Так сказала я себе. А потом подумала, что надо быть интеллектуально честным человеком, а не трусливым страусом или пингвином. Ну-ка, что он там говорит? А говорит он, что аналогия эта чисто внешняя, формальная, а по существу — это земля и небо. И ему даже смешно ставить на одну доску «самое ограниченное и слабое из всех искусств и самое широкое и самое могучее из них». И я перечитала это место. Задумалась. Но — минуточку, минуточку, дорогуша. А кто сказал, что ограниченным и слабым он называет именно архитектуру? С чего я взяла? И я снова и снова перечитала этот пассаж. И так и не поняла, что же Шопен имел в виду. По мне так слабейшее из искусств — как раз-таки музыка. А «широкое и самое могучее» — конечно, архитектура. Дольмен Пентре-Ифан в Уэльсе стоит шесть тысяч лет, пирамиде Джосера почти пять тысяч лет, ну и дальше Парфенон, Колизей. Великая китайская стена, кстати. И вообще — кров и стены всей цивилизации. Где укрывались эти все музыканты в грозу, в снегопад? В