— Клэр! О, Клэр! Слава Богу! Я думала, что больше никогда тебя не увижу! Дядя сказал, что ты в тюрьме! Он сказал, что ты…
— Отпусти. — Я с трудом разжала ее руки и заглянула ей в лицо. Оно было красным, разрумянившимся от пребывания под одеялом, но свежим и красивым. Большие карие глаза сверкали, в них не было ни следа опиумной интоксикации, и, хотя она выглядела возбужденной и встревоженной, определенно ночной отдых вместе с жизненной силой, свойственной молодости, залечили почти все ее физические раны. Но меня больше беспокоили другие раны.
— Нет, я не в тюрьме, — сказала я, предвосхищая ее вопрос. — Хотя это вовсе не благодаря усилиям твоего дяди.
— Но я говорила ему, — начала она, затем запнулась и закрыла глаза, — во всяком случае, я п-пыталась ему сказать, но он… Но я…
— Не беспокойся об этом, — заверила я ее. — Он так расстроен, что не будет слушать, что бы ты ему ни говорила. Это не важно. Важно, как ты себя чувствуешь. — Я откинула тяжелые темные пряди с ее лба и внимательно заглянула ей в глаза.
— Все в порядке, — ответила она и всхлипнула. — У меня… было кровотечение, но прошло. — Кровь хлынула к ее щекам, но глаз она не закрыла. — У меня… болит. Это пройдет?
— Да, пройдет, — нежно сказала я. — Я принесла тебе травы. Их нужно заварить в кипятке, и, когда настой остынет, намочи тряпочку и прикладывай или принимай ванночки. Это поможет. — Я достала связки трав и положила на столик у кровати.
Она кивнула, закусив губу. Определенно она хотела сказать что-то еще, ее природная застенчивость боролась с необходимостью с кем-то поделиться.
— Что? — спросила я участливо.
— У меня будет ребенок? — выпалила она испуганно. — Ты говорила…
— Нет, — заверила я ее как можно мягче. — Не будет. Он не смог… закончить. — Спрятав руки в складках юбки, я скрестила пальцы на обеих руках, горячо желая, чтобы я оказалась права. Вероятность этого и в самом деле была мала, однако такие вещи иногда случаются. Не было никакого смысла тревожить ее еще больше из-за очень маленькой вероятности. От этой мысли мне стало плохо. Возможно, рождение Фрэнка произошло как раз в результате такого же случая. Я отбросила сомнения — время покажет. — Здесь жарко, как в духовке, — заметила я, развязывая шарф на шее, чтобы можно было дышать. — И дымно, точно в преисподней, как говаривал мой дядюшка. — Придумывая, что бы ей еще сказать, я встала и прошлась по комнате, отдергивая шторы и открывая окна.
— Тетя Элен говорит, что я никому не должна позволять видеть меня, — сказала Мэри, сидя в постели. — Она говорит, что я опозорена и люди будут тыкать в меня пальцами на улице, если я выйду.
— От этих вампиров всего можно ждать. — Я закончила проветривание и подошла к ней. — Но это не означает, что ты должна похоронить себя заживо и потакать им.
Я села рядом с ней на стул, чувствуя, как прохладный свежий воздух шевелит мне волосы и выдувает из комнаты дым.
Она довольно долго молчала, перебирая пучки травы на столике. И наконец взглянула на меня, храбро улыбаясь, хотя ее нижняя губа все же слегка дрожала.
— Зато мне не придется выходить замуж за виконта. Дядя говорит, что теперь он ни за что на мне не женится.
— Надеюсь, что нет.
Она кивнула, глядя на свое забинтованное колено. Ее пальцы теребили конец бинта, несколько ниточек упали на одеяло.
— Я… много думала о том, что ты рассказывала мне, о том, как мужчина… — Она замолчала, к горлу ее подступил комок, и слезинка упала на бинт. — Я думала, что не смогу позволить виконту делать это со мной. Теперь это произошло… С этим ничего не поделаешь, и у меня больше никогда не будет… и… и… о, Клэр, Алекс больше не будет со мной разговаривать! Я больше никогда его не увижу, никогда!
Она поникла в моих объятиях, истерически всхлипывая и рассыпая травы. Я прижала ее голову к своему плечу и старалась успокоить, слегка похлопывая по спине, хотя и сама уронила несколько незаметных слезинок ей на волосы.
— Ты увидишь его, — шептала я. — Конечно, увидишь. Для него это не важно. Он хороший человек.
Но я знала, что это не совсем так. Я видела, какой мукой было искажено лицо Алекса Рэндолла в ту ночь, то же бессильное сожаление, что и на лице Джейми и Муртага. Но теперь я знала, что Алекс влюблен в Мэри, и понимала, насколько глубоки и остры были его страдания, его боль и гнев.
Наверное, он хороший человек. Но он был также младшим сыном из бедной семьи и со слабым здоровьем и с очень маленькой надеждой на продвижение по службе. Его карьера целиком и полностью зависела от расположения герцога. Вряд ли герцог благосклонно принял бы идею союза своего секретаря с обесчещенной девушкой, у которой не было теперь ни связей в обществе, ни приданого, чтобы связать себя с кем-то узами брака.
И даже если Алекс, несмотря ни на что, найдет в себе мужество жениться на ней, что они будут делать без денег, отвергнутые обществом? Да еще и сам факт изнасилования будет омрачать их взаимоотношения.
Мне оставалось только сжимать ее в объятиях, плакать и грустить о том, что было безвозвратно потеряно.
Когда я вышла из дома Хоукинсов, было уже темно, в небе зажглись первые звезды и над печными трубами струились легкие дымки. У меня в кармане лежало письмо, написанное Мэри и должным образом заверенное. В нем излагалась ее версия событий вчерашнего вечера. Если передать это письмо в соответствующие инстанции, мы будем, по крайней мере, избавлены от дальнейших преследований со стороны закона. Хотя помимо этой было еще много других проблем.
Миссис Хоукинс неохотно предложила нам с Фергюсом ехать домой в их фамильном экипаже. Позаботившись на этот раз о своей безопасности, я не стала отказываться от этого предложения.
Я положила шляпу на карточный столик в вестибюле и бросила взгляд на серебряный поднос с записками и букетиками цветов. Определенно, мы еще не стали париями, хотя весть о скандале должна уже была широко распространиться в парижских кругах.
Я не стала отвечать на расспросы слуг, а сразу поднялась наверх в спальню, сбрасывая на ходу верхнюю одежду. Я была слишком измождена, чтобы заботиться о бытовых мелочах.
Но едва я открыла дверь и увидела Джейми, раскинувшегося в кресле у огня, моя апатия мгновенно улетучилась, смытая волной нежности. Его глаза были закрыты, а волосы разметались в беспорядке — верный знак усиленных раздумий. Он приоткрыл глаза, заслышав мои шаги, и улыбнулся. Его ясные синие глаза засияли в теплом свете свечей.
— Все в порядке, — прошептал он и обнял меня. — Ты дома.
Мы молча раздели друг друга и нырнули в постель, найдя долгожданное убежище в объятиях друг друга.