Того же, кто еще раз вспомнит немудреные слова заклинания, не медля ни минуты гнать из монастыря и никогда не возвращать назад.
За все это братия проголосовала единогласно.
В тот же день ничего не подозревающего Цветкова позвали на соборик и, к его глубокому изумлению, объявили волю наместника.
– Слышал? – сказал ему отец Павел, срывая с Цветкова подрясник. – Будешь у нас теперь знать, как глупостями заниматься… А регента мы и без тебя найдем. Можешь даже не сомневаться… Да и какой из тебя регент, если подумать? – добавил он, скомкав подрясник и швырнув его на землю. – Так, глупость только одна.
99. Соборики местного значения
Что касается местных собориков, то про них, пожалуй, тоже стоило бы сказать два слова.
Все соборики, созываемые по тому или другому случаю, проходили совершенно одинаковым образом, чем и напоминали заседание какого-нибудь заводского парткома, на котором самое употребительное слово было слово «единогласно».
Происходили соборики обычно в трапезной.
Зажигали свечки, теплили лампады перед образами, после чего монахи рассаживались, ожидая отца наместника, который всегда запаздывал.
Потом монахи молились «Подательнице ума», призывая Царицу Небесную просветить их неразумие и открыть их слабому уму волю Небесного Царя и Вседержителя.
«Отжени от мене,
Смиренного и окаянного раба Твоего,
Уныние, забвение,
Неразумие, нерадение,
И все скверные,
Лукавые,
И хульные помышления,
От окаянного моего сердца,
И от помраченного ума моего»
Сразу вслед молитве выступал сам отец наместник, который ставил братию в известность относительно той или иной проблемы, посетившей божьим попущением стены монастыря. Познакомивши таким образом с сегодняшней темой, отец наместник кратенько излагал присутствующим его, грешного отца Нектария, мнение по текущему вопросу. Затем открывались прения, в ходе которых скоро выяснялось, что мнение братии по данному вопросу совершенно совпадает с мнением отца наместника, о чем в протоколе собрания и делалась соответствующая запись.
Затем отец наместник спрашивал у присутствующих, есть ли у кого особое мнение и, выяснив, что особого мнения ни у кого нет, открывал голосование, которое заключалось в том, что один из монахов шел мимо сидящих и собирал в две коробки черные и белые фишки, которые затем относил к отцу наместнику. Подождав, пока шум в трапезной стихнет, отец наместник вытряхивал на стол фишки из коробок и говорил:
«Единогласно».
Затем читалась благодарственная молитва, и соборик объявлялся законченным, а его решения – обязательными к исполнению.
Случалось, правда, что соборики проходили совсем не по этому, всем известному, сценарию, а имели за спиной какую-нибудь запутанную историю, распутать которую было до конца весьма и весьма затруднительно.
Такова была, например, знаменитая в свое время история «коровьего бунта», в которой власть отца наместника на некоторое время даже слегка пошатнулась, а главным действующим лицом всей истории оказался – хоть и против своей собственной воли – духовник монастыря, отец Иов.
А история, вкратце, была такова.
100. Коровий бунт
Никто не знает в точности, откуда взялись эти самые коровы. Большинство считает, что их привез из Финляндии юный отец Николай и что коровы эти были подарены Свято-Успенскому мужскому монастырю каким-то лютеранским экуменическим фондом. Были они, не в пример нашим буренкам, упитанны, длинношерстны и расчесаны, так что поначалу даже казалось, что это не просто коровки, а какие-то выставочные экспонаты, к которым и прикасаться-то было боязно, тем более, что и расцветка была у них особенная – бело-черно-светло-коричневая, и, по уверенному утверждению Цветкова, напоминавшая ирландский флаг, которого, впрочем, никто и никогда в Пушкинских горах не видел.
– Теперь хоть сметаны будет от пуза, – сказал эконом, отец Александр, и даже вытащил свой вечный блокнотик, чтобы посчитать всю ту пользу, которую обещали принести монастырю заграничные буренки.
Впрочем, затея с коровами пришлась по вкусу не всем…
Посетивший как раз в это время монастырь отец Прокопий сказал:
– Своих коровок надо держать, а не таких, которые протестантскую заразу разносят и Бога гневят, не переставая… На что они нам, эти коровы, если у нас своих девать некуда?
– Да ведь своих-то как раз и не осталось уже, – сказал присутствующий при этом Цветков.
– Что это не осталось, очень даже осталось, – сказал Прокопий, компенсируя отсутствие аргументов быстротой и решительностью. – Только отличать надо, какие свои, а какие от дьявола посланы нам во искушение.
– Коровы-то, они, между прочим, тоже божие творение, – не соглашался Цветков.
– Божие-то они, конечно, божие, – снисходительно говорил отец Прокопий, ласково улыбаясь, – да только Дьявол, случается, может и ангелом небесным прикинуться. Тут глаз да глаз нужен.
Впрочем, больших диспутов заграничные коровы не вызывали, а исправно давали молоко, сметану и творог, так что некоторые монахи даже слегка округлились и порозовели и уже не походили на узников печально известных концентрационных лагерей.
Случались, конечно, и неприятные моменты. Например, со временем молока коровы стали давать гораздо меньше, чем прежде, и вид они уже имели не такой товарный, как прежде, да и часто смотрели голодными глазами в ту сторону, откуда их привезли;– все это – как выяснилось из прилагаемой к коровам инструкции – потому, что ко всему прочему заграничных коров надо было кормить особыми добавками, а добавки эти стоили денег и, похоже, денег немалых. Отец Александр, правда, попробовал, проклиная все на свете, попросить денег у отца наместника, но тот только плечами возмущенно пожал, посмотрел с сожалением на небо и ушел, напоследок оделив отца Александра тяжелым красноречивым взглядом.
Это напоминание о корме, за который придется расплатиться своими кровными деньгами, возможно, и положило начало краткому коровьему бунту, печально закончившемуся для коров, которые были виноваты только в том, что родились в стране победившего лютеранства.
Сначала, как водится, поползли слухи.
Благочестивые прихожанки рассказывали, что в лютеранских коров вселились бесы, и отец Иов специально ездил на ферму и долго отчитывал падшее стадо, но, так ничего путного и не добившись, пообещал вернуться с новыми, безотказными молитвами.
Митрич, который, как всегда, все знал лучше других, сообщил по секрету, как отличить падшую корову от не падшей и научил молитве, способной нанести бесу непоправимый вред, на что отец Иов только рукой помахал и ничего не сказал.
Потом стали рассказывать, что коровки эти бедные заражены разными болезнями, которые вместе с колорадским жуком забрасывают к нам протестанты, американцы и НАТО.
«Молиться надо, – говорил отец Прокопий, ласково улыбаясь окружившим его прихожанкам. – Кто много молится, тому Господь подает такие силы, что с ними никакая атомная бомба ему не страшна. Тем более, что у нас и своя есть».
Потом кто-то из монахов обратил внимание, что отец наместник стал что-то довольно часто вспоминать заграничных буренок и даже пошутил однажды насчет того, что, поскольку протестанты в честном поединке одолеть нас не могут, то решили подослать к нам своих буренок, думая сломить нас при помощи молока, творога и сметаны, а главное, при помощи скоромного, каковым они были сами.
«Но не на тех напали», – сказал