Историю раскола иерей в семинарии долбил изрядно, хотя и не думал в те годы, что падет ему сей тяжкий жребий… Ладно, Капитон тоже не лыком шит! Ухватится, даст бог…
А Игнат — крепок! И анафемой его не прошибешь! Он и без попа знает, что раскольники еще при благословенном Никоне были все поголовно анафеме преданы, как и дети и внуки их! Живет, однако, не тужит Игнат! И перевернутая свеча ему по ночам не снится…
Капля камень долбит! За одного человечка Игната зацепился иерей, за другого, третьего. Списочек новокрещенцев Игнатовых раздобыл, всех в свой приход вписал, по одному стал охаживать… Теперь во здравие их службу ведет, а тем, кто за старика Лапердина все еще держатся, за упокой. Как и самому Игнату с его семейством! Страхом пронял многих, да и сама Игнатова вера зашаталась приметно, как сосны в лесу при хорошем ветре…
Долбит капля камень!
Ужин проходил чинно и благостно, как по старому уставу было заведено. А перешел в руки Игната тот устав, равный закону, еще от отца Селивана Лапердина, а к Селивану — от Калистрата… И так — до самого корня, до пращуров! Игнат — седьмое колено. Забота рвет душу: будет ли жив тот устав на восьмом и девятом колене?
Вначале всего — моление, с многократно повторенной просьбой:
— Господи, Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас!
Потом — освящение пищи вкушаемой, проводил его сам Игнат.
Наконец все усаживались на свои, давным-давно отведенные места и ждали, когда к общей миске протянется ложка главы дома, второй ложкой шел Винтяй и замыкала процедуру жена Игната — Ульяна. Стоило только кому порушить это правило, как по лбу ему немедля прохаживалась тяжелая оловянная ложка отца, и виновный мог выбираться из-за стола. Прекращалась трапеза и в том случае, если хозяин первым клал ложку на стол и всаживал два перста в лоб, начиная освящение насытившейся, благодаря господу, утробы своей.
Сегодня ложку в лоб заслужил Винтяй, но отец сделал вид, что не заметил — старший сын забрал большую власть в хозяйстве и входить с ним в противоборство Игнат не решался.
В большой семье Игната уже давно началось брожение, которое мог сдержать сейчас только Винтяй — у Игната уже не было сил и должной строгости на это. А сыновья по чужому наущенью (своего-то ума пока что нет!), намеками и полупросьбами требовали раздела, хотели жить своими семьями, на свой единоличный страх и риск, разломав на куски могучий корабль старой веры. Это было невозможным для Игната: раздел — это развал крепости, которая была создана потом и кровью не только нескольких поко-лений Лапердиных, но и людей, что работали на них из поколения в поколение, из века в век…
Насытившись, Винтяй первым бросил ложку и, наспех отмахнувшись крестом, полез из-за стола, буркнув:
— Делы стоят, не до жратва!
Игнат тоже отложил ложку, понурил голову. Потом встал и, по привычке перекрестившись, ушел в свою комнату, громко именуемую конторой. Сел за стол, отодвинул счеты и книги, не мигая уставился в пузатый железный ящик, где хранилась семейная казна.
«Все ж отделять надо Винтяя! — вздохнул Игнат. — А не то и сам он не сробеет…»
Пристукнула, открывшись и закрывшись, дверь. Легкий на помине Винтяй остановился напротив отца, смотря ему в переносицу зло и настырно.
— Чего пришел? Мало тебе того, что осрамил меня за столом?
— Пустое это все, — отмахнулся Винтяй, — не в этом суть в нонешнее время! Кончились кержацкие крепости, рассыпались-от!
— Наша стоит.
— Ладно, мечтай-от! Только я к тебе по делу пришед, а не зубы скалить, обиды искать…
— Говори, коли так.
— Деньги мне надо поболе! На ярманку надо сгонять скорым спехом-от… Ноне скот в дешеве идет у голи перекатной, калмыки лишнее сбывают… Грех не попользоваться!
— Эт так! — согласился Игнат. — Все едино передохнет у них скотинка в зиму от бескормицы… Летом травы путней не было, какая ж под снегом-то?.. Сколько ж ты купить скотинки вознамерился?
— С сотню быков, с тыщу овечек.
— Куды нам такую прорву скота?! — вскочил Игнат. — Где работников наберем?
— Сыщутся! — отмахнулся Винтяй. — А скот-от — никогда не лишний. Да и самим, ежли делиться будем, сгодится!
— Об этом и думать не смей!
— Не думал бы, каб не думалось-от… Вон сколько вы нас с матерью наплодили! Каждому по полтине — три рубля готовь!
Игнат сел, сложил руки — одна на другую, шевельнул пальцами:
— Кто тебе в запрете? И ты плодись на радость господню!
— Погожу, — скупо усмехнулся Винтяй, — не спех! На ноги надобно встать-от…
— Али — колышешься? — прищурился отец. Винтяй боднул воздух, растянул до ушей свой лягушачий рот, неожиданно подмигнул отцу, как заговорщик:
— Не дашь денег? Своими обойдусь-от!
И, круто повернувшись, ушел, хлобыстнув дверью. Игнат стиснул голову руками: «Вот оно, прорвалось! Загорелась на воре шапка! От семьи воровал, подлый…» Он сжал руки в кулаки, вдавил их в стол:
— Отделять надо стервеца, пока всех по миру не пустил!
Неслышной тенью скользнула в контору мужа Ульяна. Замерла на пороге, приложив руку к губам. Игнат неохотно вывернул голову: сказать что надо или Винтяй послал?
— Садись, жена, рядышком, не прислуга в доме. Что скажешь, каковы наши с тобой детки? Кренделями нас с тобой уже кормят, вскорости и до пирогов дело дойдет…
— Неслухи, батюшка! — вздохнула Ульяна. — Прямо беда! Меня уже давно ни во что не ставят, а теперич, вот, и на тебя — поперечные! — Она отерла уголки глаз платком, вздохнула. — Что порешим-то, как? Сызнова пуповину кажному резать?
— Думаю, вот. Посоветуй.
— Как ты, так и я… Может, в схиму нам с тобой пора? Вздрогнул Игнат. То же самое советовал ему сегодня и внутренний голос, идущий от самого господа. Значит, как в молодости их души с Ульяной пели ангельски, так и сейчас поют?
— Того и ждут, супостаты! Покорить родителей, ногами их истоптать!..
— Господи! Что делать-то?
— Отделять надо Винтяя.
— Порвут ить друг дружку при дележе!
— Пусть рвут.
Глава седьмая
УЗЕЛОК НА ПАМЯТЬ
Дельмека полицмейстер допрашивал в присутствии доктора и священника, и потому результат оказался нулевым: упрямый парень отрицал все, даже свое знакомство с Бабинасом.
— Напрасно ты так, братец! — рассердился в конце концов Богомолов. Бабинас сам был у того костра, где ты рассказывал о Техтиеке. Очную ставку будем делать?
Дельмек не знал, что такое очная ставка, и сначала испугался, решив, что грозный начальник с большими усами собирается лечить его глаза, может быть, даже дать ему такие же стекла на шнурке, как у доктора, и отчаянно замотал головой: