— До дверей проводить?
— Не стоит, — Саша подняла голову и посмотрела на окна своего теперешнего жилища, выходившие как раз на эту сторону улицы. В них горел желтоватый свет, её там уже ждали.
«Ох, и как же я объясню своё столь позднее возвращение?!», озадачилась Александра, сказав кучеру ещё несколько слов благодарности на прощанье. И, придерживая юбки, нехотя направилась к подъезду. Она не обернулась, убеждённая, что Игнат уедет тотчас, едва ли успев развернуть лошадей, не обернулась, да так и не увидела, что он вовсе никуда и не уехал… Сначала он немного постоял возле лошадей, делая вид, что поправляет расшатанную упряжь. Та и была подправлена и переправлена несколько раз, ещё с вечера! — но на всё это времени ему понадобилось ровно столько, сколько нужно было Сашеньке, чтобы зайти в подъезд. Убедившись, что девушка безопасно добралась до дома, Игнат самодовольно пробубнил что-то неразборчивое в усы, затем, «починив» упряжь, стал медленно забираться на козлы, время от времени стреляя своими хитрыми, всё на свете примечающими глазами налево и направо. Какая-то тень стремительно метнулось в темноту проулка, стоило ему только повернуть голову.
…показалось, или…?
Кошки, наверное, с ухмылкой пробормотал Игнат, и стремительно взобрался на козлы. И как же это так получилось, что он, такой ловкий и рукастый малый, севший в седло ещё раньше, чем научился ходить! — как же так вышло, что он неловко выронил хлыст из своих больших ладоней — он упал на мостовую, прямо под лошадиные копыта. По величайшей рассеянности, не иначе. Хлыст был дорогой, подарок от милейшей Юлии Николаевны на именины, и носил его Игнат исключительно для образа: эта деталь предавала ему определённой значимости и интереса, а на деле любую лошадь он мог уговорить одним лишь словом, иногда резковатым, но, тем не менее, до побоев дела у него не доходило никогда. Но без хлыста никак, пришлось слезать.
Игнат выругался, нарочито громко, и принялся медленно-медленно спускаться вниз, не в пример тому, как стремительно и изящно забирался он на своё кучерское сиденье. Голова его, при этом, вертелась, кажется, на все триста шестьдесят градусов, до того пристально он изучал окрестности, но на злополучной тени, нырнувшей в проулок, задержался не долее трёх секунд — та даже ничего и не заметила.
— Точно кошки, — проворчал Игнат себе под нос, страшно чем-то довольный. Подняв хлыст, он поцеловал его, заткнул за пояс, и вновь забрался в седло — и, на этот раз, резво взял с места, и погнал обратно, на Басманную. Он уже увидел всё, что нужно. Задерживаться долее не имело смысла.
Александра тем временем поднималась по ступеням с нехорошим предчувствием на душе, отчаянно не представляя себе, каким образом она объяснит своё возвращение на квартиру в полночь вместо полудня.
Но это оказалось ещё не самым страшным из того, что ждало её этим вечером в скромном доме в Марьиной роще. Едва она успела перешагнуть последнюю ступень на свой этаж, как кто-то сзади схватил её за плечи, и с силой прижал к стене, зажав рот так, чтобы она не смогла закричать. Но она и так не закричала бы, парализованная ледяным ужасом, потерявшая от неожиданности как голос, так и последние шансы к сопротивлению.
«Гордеев», подумала Сашенька в последний момент, с упавшим сердцем ожидая, что вот-вот получит удар кастетом по голове, или ножом в бок, или ещё что-нибудь, плохо совместимое с жизнью.
Однако ничего такого не последовало, а вот попытка покуситься на её девичью честь не заставила себя долго ждать. Она с отвращением ощутила порывистые и грязные прикосновения к своему телу, до того неприятные и возмутительные, что страх вдруг растаял, уступив место величайшей ярости. Не задумываясь о последствиях, она укусила своего мучителя за руку, по-прежнему зажимавшую её рот, и как только хватка ослабла — рванулась вперёд, пытаясь спасти бегством. На помощь нужно было звать, на помощь! Но Саша не соображала в тот момент, думая исключительно о том, как бы сбежать подальше от возможного позора. Однако у неё ничего не получилось, преследователь настиг её возле самой двери, которую она уже почти успела открыть. Схватил за плечи, с силой швырнул к другой стене, и навис над ней, порывистыми движениями расстёгивая ремень на брюках.
«Господи, лучше бы я умерла!», успела подумать Саша, прежде чем таинственный ночной злоумышленник совершил небывалый акробатический кульбит, перелетев аж через целых два пролёта с верхнего этажа на нижний. Что за неведомая сила толкнула его вниз? Вскинув голову, Саша заметила ещё одного мужчину, и подумала, что, наверное, ему попросту захотелось опередить товарища по части совращения невинных барышень прямо в подъезде. И, от этих ужасных перспектив, она застонала в голос, вжимаясь в стену, прекрасно понимая, что деваться ей, по сути, уже некуда.
И лишь потом, с запоздалым удивлением и невероятным облегчением узнала в подошедшем к ней мужчине Игната, кучера князя Волконского.
— Вы как? — заботливо спросил он, подавая ей руку, чтобы помочь подняться.
— Господи боже, откуда вы здесь? — дрожащими губами прошептала она вместо ответа. — Вы же уехали, я сама видела!
— Князь велел проследить, чтобы с вашей головы ни единый волос не упал! А я гневить Михал Иваныча не рискнул бы ни за что на свете, так что, вот, решил убедиться, — в темноте его было плохо видно, но Саша чувствовала, что её спаситель улыбается. — Как видите, не зря.
— Вы спасли меня! Я не знаю, как отблагодарить вас, я… — Она хотела что-то сказать, но не справилась с эмоциями и разрыдалась.
— Да будет, будет, — неловко пробормотал Игнат, к утешению плачущих барышень как-то не привыкший, — всё позади! Вы бы, это… шли бы уже домой… А мне тут ещё с вашим, хм, ночным другом, разобраться надо.
Сашин «друг», едва ли не ставший «близким другом», валялся теперь на лестничном пролёте между первым и вторым этажом, отдыхая после своего замечательного акробатического трюка. И постанывал, но уж точно не из-за любовного жару, а скорее из-за сломанной ноги. Поэтому он ещё и не сбежал, бедняжка.
— Вы убьёте его? — сама не зная зачем, спросила Саша.
— Если Михал Иваныч прикажет, то убью, — спокойно ответил Игнат, решив, что после такой отвратительной выходки медленная и мучительная смерть — это самое большее, что мерзавец заслуживает. Потом, правда, он вздохнул: — Но для начала не помешало бы разобраться: кто такой, зачем следил за сами, какие цели преследовал…
— Я вам это и так скажу, — откинув за плечи растрепавшуюся косу, ответила Сашенька. — Это Георгий, слуга Ивана Гордеева. Он здесь по приказу своего хозяина. Ждал меня.