— И даже это не заставило тебя задуматься о том, что мой отец гораздо могущественнее, чем кажется? — надавил на больное Мишель, про себя дивясь изворотливости Ивана Кирилловича и невероятной Сашиной стойкости.
А ей вдруг показалось странным, что он так старательно её отговаривает — это просто не укладывалось у неё в голове. Зачем, почему? Разве он не видит собственных выгод?
— Гордеев — страшный человек, тут я согласна. Но если бы я хотела сдаться без боя, сидела бы я сейчас здесь, с вами? Уж наверняка отнесла бы эту папку Ивану Кирилловичу, взамен на пожизненное разрешение работать в больнице на тех же условиях, что и все остальные! Вопрос в том, что я ему не доверяю, это раз, и — я презираю его всеми фибрами души, это два. И мне непонятно, к чему вы всё это говорите. Сами-то не побоялись бросить ему вызов!
— Я — другое дело. Я его сын, мне проще. Меня он, по крайней мере, не убьёт. А вот тебя может.
— Может, — согласилась Александра. — Но вряд ли станет. Моя мать, видите ли, очень любит меня. Когда они с отцом разошлись, я собрала вещи и ушла к нему. Мне было тринадцать лет. С тех пор мы виделись с нею крайне редко, потому что я всё время была занята работой в больнице, куда она не приходила, чтобы не встречаться лишний раз с отцом. В основном по праздникам, вроде Рождества, Пасхи или именин моего младшего братика. Или на приёмах у Софьи Авдеевой, совсем уж изредка. И так в течение пяти лет. Мне кажется, она мучилась без меня, всё-таки единственная дочка, мамина гордость, родная кровиночка и всё такое. И когда отца забрали на фронт, она настояла на моём немедленном возвращении домой, и была на всё готова, лишь бы только я осталась с ней. Она любит меня, ваше величество. А ваш отец, к сожалению, любит её. Моя смерть сделает её несчастной, а он этого не хочет, поэтому решится на это лишь в самом крайнем случае.
— Поэтому я и не рекомендую тебе давать ему лишний повод для беспокойств. Ты и так уже настроила его против себя как могла, так зачем усугублять? Всё это может очень плохо закончиться в один момент, и ты прекрасно это понимаешь.
— Да, но… — Задумавшись, она замолчала, а потом подняла на него выразительный взгляд, и сказала-таки: — Но теперь у меня есть вы.
Ха! Мишель улыбнулся ей в ответ, не надменно, как обычно улыбался, а — мягко, дружелюбно, а сам подумал, что ещё пару секунд под её взглядом, и он попросту утонет в её бездонных, карих глазах, с удивительным янтарным оттенком. Они прямо-таки манили его, не отпускали…
— Так-то оно так, но я всё же не всемогущ, — сказал он после непродолжительного молчания. Саша едва ли не вздохнула с облегчением — неужели, неужели он действительно не бросит её наедине с их общими проблемами? Неужели удалось убедить, склонить-таки его на свою сторону? Неужели…?
Увы, в это верилось с трудом.
— Они вас боятся, ваше величество! — произнесла она, наконец-то отведя взгляд. Пейзаж за окнами был такой красивый: солнце практически полностью спряталось за домами, розовые сполохи алели на западе, бездонное весеннее небо было изрезано редкими облаками, ярко-красными от проблесков последних солнечных лучей. Картина куда более невинная, чем созерцание Волконского, стоявшего мало того, что в опасной близости от неё, так ещё и глядящего так волнительно. И ещё эта его не до конца застёгнутая рубашка… Ох!
— И, тем не менее, — упрямо гнул своё Мишель.
— Что, ваше аристократическое величество брезгует принять помощь от бедной плебейки? — С усмешкой спросила она, не глядя на него.
— Скорее, мой аристократический здравый смысл искренне озабочен безопасностью твоей плебейской жизни, — тем же тоном отозвался Мишель, глядя на её профиль, озаряемый последними лучами заходящего солнца.
— Как вам будет угодно! — Александра пожала плечами. — Только вот, знаете ли, мне-то терять всё равно уже нечего, Гордеев так или иначе выйдет на меня, когда они поймут, кто и для чего украл дело у Воробьёва со стола. А Юлия Николаевна была для меня… чем-то большим, чем просто знакомая, чем просто пациентка… и я её никогда не забуду! И, раз уж я так и так собиралась ехать в городок на выходных, заеду-ка я, пожалуй, к Рихтеру сама! На что мне ваше участие? Я-то справлюсь без вас, это вы без меня — вряд ли, но, собственно, какое мне до этого дело? Тем более, без вашего царственного присутствия разговорить его будет куда проще, да-да, и не надо на меня так смотреть! Я не Ксения Андреевна, так что эти леденящие душу взгляды приберегите для неё, на меня они не действуют!
— Мы меня шантажируешь, — сказал Мишель, решив не обижаться на последнюю её фразу.
— О-о, в последнее время это моё хобби — шантажировать влиятельных князей! — Не стала спросить она. И улыбнулась ему. — Ну так что? По рукам?
— Как бы нам потом об этом не пожалеть, — снова не сдался Мишель.
— Вам-то что жалеть? Вы в любом случае останетесь в выигрыше! А если меня убьют — вам же лучше, одним претендентом на наследство меньше! Вы же в курсе, что он собрался нас усыновлять? Насколько я знаю, это автоматически делает нас с братом наследниками всего его состояния. Ужасно, если хотите знать моё мнение!
«Она считает меня настолько циничным? Насколько неблагодарным? — задумался Мишель. — А, впрочем, чего ещё я ожидал? С моим-то замечательным поведением!»
— Зачем тебе во всё это ввязываться? — кажется, это был его последний аргумент.
— Зачем? Вы ещё спрашиваете? Я могу привести тысячи причин! — повернувшись к нему, Александра принялась загибать пальцы. — Первая: Юлия Николаевна. Я бесконечно восхищалась этой женщиной, и бесконечно жалела её с тех пор, как узнала, что моя мать и Иван Кириллович… в общем, я не хочу, чтобы её убийство сошло с рук тому, кто это сделал. Вторая причина: ваш отец. Я ненавижу его, чёрт возьми, вы бы только знали, как я его ненавижу! И если Юлию Николаевну убил он — я хочу, чтобы он получил по заслугам. Если же нет — я так или иначе хочу знать, какую роль сыграл он в её убийстве, и почему так отчаянно пытается скрыть его от общественности. Третья причина: моя мать. Моя бедная глупая мамочка, совершенно не умеющая разбираться в людях, судящая их исключительно по толщине их кошелька! Я не хочу, чтобы она связывала свою судьбу с Гордеевым — неважно, он ли убил Юлию Николаевну или же нет — но если это был он, я не хочу их свадьбы вдвойне! Четвёртая причина: мой маленький брат, Арсений, искренне привязавшийся к этому ничтожеству. Я не хочу, чтобы он страдал, потому что люблю его больше всего на свете. А что выйдет из этой свадьбы — это ещё очень большой вопрос, и одному Богу известно, как оно всё повернётся. Недостаточно аргументов?