Всё случилось внезапно, нежданно-негаданно, и на удивление быстро — именно так, как оно обычно и бывает, когда влюбляешься.
Глава 17. Игнат
— Жорик, Гордеевский! — полчаса спустя докладывал Игнат, стянув кепку с кучерявой головы. Глаза его всё так же лукаво блестели. — Каторжная морда, десять лет по сибирским просторам бегал, а филёрить грамотно так и не научился, тьфу на него! Я его сразу заметил, за углом дома стоял. Чего прикажете с ним делать, ваше благородие?
По-хорошему, его следовало бы пристрелить. Желательно, прямо сейчас. Но, к счастью или к сожалению, Мишель не стрелял в безоружных, и начинать не собирался.
— Ничего оригинального выдумывать не будем, — поразмыслив немного, ответил он, а Игнат обрадовано улыбнулся:
— С лестницы его спустим?! По вашему проверенному способу? Дык, я ж уже спустил, как видите, ногу ему переломал! Но можно ещё, это бесспорно, ему на пользу пойдёт! Глядишь, шею сломает. Могу поспособствовать! Скажем потом, что неудачно поскользнулся.
— Откуда в тебе столько кровожадности? — спросил Мишель, пряча улыбку. На самом деле, план Игната был неплохой. Если не сказать — хороший. — Я всего лишь хотел предложить бросить его в темницу под часовней, что рядом с имением. Как сам он, в своё время, бросил туда Адриана. Пускай на своей шкуре испытает все прелести тюремного заточения.
— С переломанной ногой, думаю, получится самое то! — весело добавил Игнат. — Глядишь, будет время поразмышлять над бренностью сущего! И пыл свой любовный охладить!
— Где ты таких слов-то понабрался? — смеясь, поинтересовался Мишель.
— Книжки мудрёные читаю! — то ли всерьёз, то ли в шутку ответил Игнат. — Так и что, надолго его туда? Пока не сдохнет?! — с надеждой добавил он.
— Нет, зачем? На пару дней. Потом повяжем ему на голову красный бант, и привезём к отцу на Остоженку.
— А может, лучше всё-таки там оставим? — всё ещё веря в лучшее, спросил Игнат.
— Нет, убивать мы его не будем, — твёрдо сказал Мишель, и тон его не оставлял ни малейших сомнений: решения он не изменит. Игнат повздыхал и решил не спорить. — Поезжай в усадьбу, сделай всё, как я сказал, и оставайся там. Завтра с утра я приеду, мне будет нужна карета. И ты.
— А барышня как же? — осмелился спросить Игнат, которому больно понравилась рыжеволосая красавица, новая знакомая его хозяина.
— Сегодня, я думаю, с ней уже ничего не случится. Мой отец уверен, что Георгий с ней, и вряд ли до утра пришлёт кого-то ещё. Утром я сам её заберу, — Мишель подавил улыбку, — и уж можешь не сомневаться, пока она со мной — ничего с ней не случится.
— Ох, ваше благородие, дай-то бог! — постеснявшись ещё немного, Игнат добавил: — Уж больно барышня-то хороша!
Ну, да. Неплоха. Мишель постарался вернуть на лицо былую серьёзность, и демонстративно кивнул своему кучеру и верному помощнику на дверь. Игнат понял, что хозяин откровенничать не намерен, и о новой барышне своей рассказывать не станет ни за что на свете. Это заставило его вздохнуть, а затем он низко поклонился и ушёл — бедняга Георгий, должно быть, заждался, лёжа в неудобной позе под сиденьем кареты!
Оставшись в одиночестве, Мишель вернулся в гостиную, и устало опустился в кресло, где ещё совсем недавно сидела Сашенька. Кажется, оно хранило её запах, лёгкий, еле уловимый запах цветочных духов.
«Эти ублюдки едва её не погубили», подумал Волконский с болью, вспоминая Сашину весёлую улыбку и задорно блестящие глаза. Господи, до какой степени безнадёжности нужно было опуститься, чтобы поднять руку на это невинное создание? Что за чудовище Иван Гордеев? Как он посмел, чёрт подери?! С кем он надумал вести войну? — с девицей! С беззащитной и хрупкой девчонкой, годившейся ему в дочери! Ничтожество. Подлое, мерзкое ничтожество! Как его матушка, его святая и добродушная матушка, могла любить этого человека?!
Ах, да, кстати, о ней… Мишель со вздохом потянулся к столу, и взял оттуда дело, которое принесла ему Александра. Требовалось изучить его более подробно, чем Мишель и решил заняться, покуда было время.
В том, что он не уснёт этой ночью, можно было не сомневаться. И причина заключалась вовсе не в том, что он проспал целый день, и даже не то, что фотографии собственной матери, в лужах крови, с простреленной грудью никак не наводили на мысли о сладких снах. И, наверное, даже не отчёты по отелям, с трудом раздобытые Андреем Митрофановым, которые требовалось изучить как можно скорее, пока Гордеев не нанёс очередной удар.
Страшно признаться, но причина его бессонницы имела выразительные карие глаза, россыпь веснушек на носу, и яркие рыжие волосы, к которым так приятно было прикасаться.
«Должно быть, я тронулся умом», заключил Мишель, который, вообще-то, был человеком весьма рациональным, и прекрасно понимал, что никакое повышенное внимание к этой девушке с его стороны в принципе невозможно. Она же совсем не его круга, не говоря уж о том, что она дочь этой продажной Алёны! А потому, с точки зрения здравого смысла, он не должен был и смотреть в её сторону — и уж точно не должен был думать о ней так часто и с таким восхищением. Не должен, не должен! Такие мысли, как ни странно, его немного утешили, и, усмехнувшись, Мишель пододвинул включенный торшер ближе к краю стола, чтобы свет падал как надо, и, откинувшись на спинку кресла, углубился в чтение.
* * *
С утра Сашу разбудила хозяйка квартиры, громыхающая точно танк, дающий победный залп по неприятелю. «Экая ранняя пташка», подумала Александра, взглянув на часы. Нужно было собираться, и двигаться она старалась как можно тише, чтобы не привлекать к своей персоне ненужного внимания. Стены, кажется, здесь были картонными, а слышимость такая замечательная, что казалось, будто Василиса Фёдоровна поджаривает яичницу не в соседней квартире, а прямо здесь, в спальне, у Александры за спиной.
Но бесшумно уйти всё равно не получилось бы — пока откроешь дверь, пока повернёшь все четыре замка — любопытная карга так или иначе явится, или, ещё хуже, будет молча подглядывать в дверную щель, чтоб ей провалиться, старой ведьме! Поэтому Саша сочла разумным зайти к ней самой, чтобы попрощаться, и попросить не ждать её возвращения раньше вечера, конкретнее она сказать не могла. Впрочем, она даже не могла сказать ей, вернётся ли вообще. Гордеев вполне мог сделать так, чтобы она не вернулась — никуда и никогда больше.
Проходя мимо зеркала в прихожей, Александра невольно остановилась, и взглянула на своё отражение. Ей показалось, что что-то в ней переменилось со вчерашнего вечера, вот только что? Всё то же легкомысленное ситцевое платье в цветочек, та же премилая шляпка с искусственными бутонами роз, те же веснушки на носу, будь они неладны! — те же глаза, волосы, не поддающиеся никаким укладкам… Нахмурившись, Саша забрала назад под шляпку непокорную прядь, выбившуюся из причёски, и вновь посмотрела на себя. Почему-то именно в этот момент ей вспомнилась Ксения Митрофанова, изящная, уверенная в себе, прекрасная невеста князя Волконского, аристократка до кончиков ногтей, безупречная и утончённая.