Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как хорошо, что Мога пришел! Анна собрала все силы, чтобы овладеть собой и выглядеть спокойной, в хорошем настроении. Максим Мога взял стул, уселся. Он уже разобрался в ситуации, понял, что ничем не в силах помочь, и все-таки спросил нарочито беззаботным тоном:
— Не меня ли, скажите на милость, ждали?
— Действительно, — поспешно ответила Анна. — Павел приехал специально, так что мы теперь ждали только вас.
Как хорошо все-таки, что Мога пришел! Словно почувствовал, что должен поторопиться, подоспеть к ним на выручку вовремя!
— Пойдем ко мне. Одну минуточку… — При всей своей массивности, Мога с живостью вскочил на ноги, так что вздрогнули и стол, и стулья, и твердыми, как обычно, шагами направился к буфету. Несколько минут спустя он появился снова, неся в руках большой пакет.
— Взял кое-чего на закуску. А теперь — ко мне. У меня три комнаты и все пустуют; к чему же сидеть в этой тесноте? Машина ждет. Дорогая Анна, — он взял молодую женщину под руку, — не пытайся избавиться от нашего общества, не выйдет!
Было так хорошо, когда Максим Мога брал на себя заботу обо всем и обо всех! Как же не следовать за ним?
За несколько минут добрались до его квартиры. Еще с лестницы стала слышна плавная мелодия, разносившаяся по комнатам; играла скрипка. Старинный романс, заставивший Могу задержаться на несколько мгновений перед входом.
— Матей дома, — сказал он обрадованно и открыл дверь, пропуская вперед гостей.
Матей не был один. В мягком кресле, держа на коленях альбом, сидела Миоара Бырсан. Юноша стоял возле проигрывателя. Скрипка все еще пела — они поставили пластинку со старинными напевами — о старом кобзаре, об орехе, об одиноких тополях. Эту пластинку много лет назад Максим Мога привез из Кишинева, и любимые мелодии отца полюбились также сыну. Вошедшие остановились в середине комнаты дослушать романс; его исполняла одна скрипка, но каждый помнил известные всем слова:
…Ты говорила мне: постой,Не уходи, любимый…
Матей между тем подошел ближе к Миоаре. Мога охватил взором молодых людей, перевел его на Анну и Павла, и горячее желание вспыхнуло в его душе: ему захотелось, чтобы Матей и Миоара в своей любви оказались намного счастливее, чем был он, чем ныне — Фабиан и Анна.
Скрипка затихла. Максим Мога познакомил Миоару с Анной и Фабианом — Матей их уже знал, — добавив:
— Есть просьба к молодежи и к вам, Анна Илларионовна: накрыть стол. Неси, Матей, нашу лучшую посуду, наши старинные приборы, керамические чарки. Дорогих гостей принимают на самом высоком уровне. И вас, — обратился он прямо к молодым, — прошу тоже посидеть с нами. Очень прошу… А пока мне с Павлом Алексеевичем надо кое-что обсудить.
— Тебя искал какой-то мужчина. Звонил по телефону несколько раз, — сообщил отцу Матей. — Сказал, что еще позвонит.
Мога не стал спрашивать, кем был неизвестный и чего хотел. Он знал уже: это Нистор. С озабоченным лицом Максим увел Павла в свой кабинет. Выйдя некоторое время спустя, чтобы посмотреть, накрыт ли стол, Максим Мога застал Анну, внимательно рассматривавшую фотографию Нэстицы. Почувствовав его присутствие, она повернула к нему раскрасневшееся лицо.
— Нэстица, — ответил Мога на ее немой вопрос.
— Была хороша, — тихо сказала Анна, и голос ее дрогнул, словно у нее невольно вырвалось неуместное слово. Анна почувствовала, что завидует ей, и тут же устрашилась этого чувства, — завидует этой женщине, давно оставившей мир, — из-за той большой любви, которая жила до сих пор к ней в душе Моги.
Поздней ночью, проводив домой Миоару, Матей застал еще отца и Фабиана за беседой. Анна Флоря уже ушла. В столовой в большой вазе лежало несколько яблок. Матей взял одно, с удовольствием начал есть. И вспомнил: губы Миоары пахли спелыми яблоками. С фотографического портрета, недавно появившегося в квартире, на него взирала мать. У нее были большие, красивые, доверчивые глаза. С тех пор как он вернулся из Кишинева и увидел фотографию, Матей часто останавливался и смотрел на нее.
Мама…
Она была красавицей, говорил отец; он так любил ее, что не смог уже жениться на другой. Такая преданность встречается, увы, очень редко.
Свет в кабинете был погашен, значит, Фабиан уснул. Матей пошел себе стелить. Он был в отличном настроении, счастлив, Миоара его любила и он — ее, в сентябре им предстояло поехать вместе в колхоз, на уборку винограда. Он уже укладывался спать, когда вошел Мога.
— Я должен сказать тебе нечто очень важное. — Отец был серьезен и задумчив. — Ты уже взрослый, так что думай, решай.
В эту ночь Матей узнал о появлении своего настоящего отца. И только теперь почувствовал себя действительно взрослым.
Глава третья
1В Пояне Максим Мога обзавелся привычкой ходить на работу пешком. Хорошо было прогуляться в утренней свежести, и можно было лишь пожалеть, что дорога слишком коротка. Только в непогоду Мога вызывал по утрам Ионикэ. Максиму нравился этот общительный, исполнительный, знающий дело парнишка. С ним, как и с Горе из Стэнкуцы, можно было не опасаться, что ночевать придется в дороге. В конце июля Ионикэ поехал на вступительные экзамены в сельскохозяйственный институт. Но, сдав первые два на тройки, вернулся домой с намерением поступить осенью на заочное отделение.
Ионикэ был из рода Бырсанов — довольно многочисленного в Пояне старинного рода. Однажды парень похвастал даже, что некий его пращур сражался в войске Стефана Великого и за храбрость в бою был пожалован в Пояне землей. Может быть, так оно и было, на счету здешних поселений было немало столетий, много раз приходилось им менять обличье, многое пережить, но худшие испытания были давно позади, поеняне дождались лучших времен. Прапрадед Ионикэ, Тудосе Бырсан, вместе с болгарскими волонтерами принимал участие в боях под Шипкой, а дед, по имени тоже Ион, в 1917 году взялся за оружие, чтобы сражаться за власть Советов.
Моге нравилась любовь, с которой Ионикэ говорил о своих предках. Он знал его отца — старший из здравствующих Бырсанов был тяжело ранен в обе ноги в бою под Варшавой и до сих пор еще страдал от своих увечий. К тому же роду принадлежали бригадир Пантелеймон Бырсан. И дочь Пантелеймона, Миоара Бырсан. Возлюбленная Матея.
С того вечера, когда Мога сообщил Матею о приезде Нистора Тэуту, парень сразу стал более замкнутым, серьезным: он негаданно оказался тем верховным судьей, которому надлежало вынести приговор без права на обжалование, единственный приговор, имевший силу для них троих. В создавшемся положении ни Мога, ни Нистор не могли прибегнуть к помощи правосудия.
Вначале Мога подумал о том, чтобы оградить парил от любой встречи с Нистором. Послать его в Кишинев, даже дальше, по туристической путевке в Карпаты либо Крым. Но понял, что этим ничего не решишь. Если велит голос крови, Матей и сам отправится на поиски Нистора. И ничто его тогда не остановит.
Неподалеку от усадьбы объединения чернявый, крепкий мужчина в клетчатой рубашке с короткими рукавами, пройдя мимо, поздоровался, поднеся руку к шляпе. Занятый своими мыслями, Мога едва заметил этот жест. Не узнал встречного, не обратил на него внимания. В районном центре приезжие встречались на каждом шагу. Добравшись до дирекции, он пригласил к себе Андрея Ивэнуша, Козьму Томшу и Иона Пэтруца, как делал всегда по утрам перед тем как каждый отправлялся по своим делам. Пэтруц сообщил о положении дел в Пояне и во всем объединении: силосование было в разгаре, в Боуренах и Варатике убирали последние гектары. Драгушаны обещали закончить все к завтрашнему дню, и только в Селиште и Стурдзе работы затягивались.
— Сегодня я к ним заеду, — решил сразу Мога.
Оставшись один, он навел порядок среди бумаг на столе. Собрался уже уходить, как внезапно открылась дверь. Вначале в ней, спиной к нему, появилась Адела, пытавшаяся кому-то преградить путь.
— Сюда нельзя, слышите? Вам говорят, нельзя! — Голос девушки дрожал от возмущения. — Как вы смеете!
— Что случилось? — Максим Мога остановился в середине кабинета.
Мимо Аделы протиснулся мужчина неопределенного возраста, давно небритый, державший в руке картуз из искусственной кожи, какой обычно носят шоферы. За ним, несколько обеспокоенный, следовал Пэтруц. Незнакомец выпрямился перед Могой и уперся в него хмурым взглядом.
— Мое имя — Архип Тэуту.
Мога сразу поднял голову: неужто этот тоже — по делу Нистора? Один из его родственников? Хотя было известно, что фамилия Тэуту в Пояне встречается довольно часто.
— Дальше что? — спросил Мога.
— Жена выгоняет из дому! — со злостью заявил Тэуту. — Гоняет меня кочергой! Кричит, что провожу ночи у девок! Не хочет поверить, что сплю в кабине, у ворот консервного завода. Кому нужна такая работа!
- Мариупольская комедия - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Кровать с золотой ножкой - Зигмунд Скуинь - Советская классическая проза
- Синее и белое - Борис Андреевич Лавренёв - Морские приключения / О войне / Советская классическая проза