— Ну, спасибо, Витек, ну, спасибо. — Серега взял стакан, подождал, чтобы хоть немного унялась рука, залпом выпил, и, надкусив яблоко, замер. Жевать не было сил, сок сосал.
— Сейчас колотун уйдет, и заснешь, — сказал Виктор.
— От мыслей я, Витек, спать не могу. Думаю все, думаю и додумался до страшного. — Серега сделал паузу и вдруг зашипел яростно. — Эти мерзавцы всех, кто у них служил, убирают!
— Какие мерзавцы, Серега? — тихо и осторожно поинтересовался Виктор.
Серега опомнился. Подбросил яблоко, поймал. Руки уже не дрожали.
— Какие мерзавцы? — снова спросил Виктор.
— Я тебе добра желаю, Витя. — Серега опять надкусил яблоко, но на этот раз стал жевать. Жуя, продолжал свою мысль, — Чем дальше ты от этих дел, тем тебе лучше. Так что разбираться с ними мне придется самому.
Без стука влетел в номер режиссер и закричал:
— Я тебя в машине жду, а ты тут ля-ля-ля!
— Привет, — сказал Серега, еще раз надкусил яблоко и удалился.
Виктор посмотрел ему вслед и сказал раздраженно:
— Насколько я понимаю, без тебя снимать не начнут.
До Заповедника, в котором отыскали подходящее болото, было километров сорок плохой дороги, почти час езды, без разговоров не обойтись. Но поначалу молчали. Первым, обуреваемый недобрыми предчувствиями, не выдержал нервический поручик, сидевший ошуе от Виктора:
— Я бы хотел уточнить некоторые детали съемки, Андрей Георгиевич, приступил он мягко к щекотливой беседе. Режиссер, не оборачиваясь (сидел на переднем сиденьи "Волги" рядом с шофером), холодно разрешил:
— Уточняй.
— Как бы это лучше сформулировать... — промямлил поручик, и замолк, мысленно готовя приемлемое выражение для отказа лезть в топь. За него с рабоче-крестьянской простотой сформулировал комиссар, находившийся от Виктора одеснуе:
— Он в болото лезть боится, Андрей Георгиевич!
— Саша правильно сформулировал, Юрий? — строго спросил у поручика режиссер.
— Ну, не то, чтобы боюсь, но, в общем, не хочу, — в отчаяньи признался поручик.
— А хорошие кооперативные бабки получать хочешь? — вкрадчиво поинтересовался Андрей. — А на премьерах перед девочками красоваться хочешь? Ты договор подписывал, не заглядывал в него, что ли? Захочу я, Юра, ты у меня козлом прыгать будешь, соловьем петь, а, если надо, и дерьмо есть. Я понятно излагаю?
— Я могу вернуть ваши копейки! — взвился поручик.
— Не мне, а государству, и не гонорар свой вшивый, а затратную неустойку.
Замолчали. Виктор, кряхтя, пошевелился — тесновато ему было при его габаритах меж актерами — и подбил итог:
— А что? Мило побеседовали.
Путем долгих и сложных интриг администрация добилась разрешения на въезд на территорию заповедника. Ведя караван спецмашин за собой, режиссерская "Волга", разрывая светом фар рассветную серость, заколдыбала по проселочной колее. Вот она, последняя поляна. Дальше были непролазные дебри. "Волга" остановилась. Режиссер обернулся к заднему сиденью, улыбнулся:
— Ну, готовься, Юрок!
Потянулись на поляну спецмашины, останавливаясь по очереди. С гоготом, криками повылезали члены съемочной группы. Столпились в ожидании режиссерских распоряжений. Приняв сей парад, режиссер склонился, выдернул из травы ледникового происхождения булыгу килограмма на три, осторожно подкинул ее двумя руками, удовлетворился весом, и, вновь окинув взглядом свой отряд, вопросом отдал приказание:
— Ну, тронулись, бойцы?
И Иваном Сусаниным повел отряд к болотам. За ним обреченно побрели два ляха — поручик и комиссар, уже одетые и загримированные. Бойко посвистывая, энергично шагал оператор, рядом с ним тяжело ступал Виктор, остальные, особо не торопясь, растянулись цепочкой метров на сто. Минут через пять тропка, которой они шли, вильнула и полого спустилась к симпатичной лужайке. Перед лужайкой режиссер остановился, ожидая, когда все подтянутся. Подтянулись.
— Ну-с, приступим, — сказал режиссер и глянул на часы. — На подготовку у нас час.
— А где топь? — нежным голосом осведомился поручик.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Топь-то? — переспросил режиссер. — Вот она.
И швырнул принесенный с собой булыжник на лужайку. Булыжник упал на псевдотраву и плавно погрузился в нее, мигом исчез, оставив на поверхности лишь зеленовато-желтоватое небольшое пятно. Не дав поручику отреагировать на сей эксперимент, режиссер громко позвал:
— Костюмер!
— Я здесь, Андрей Георгиевич! — с готовностью отозвалась бойкая тетка.
— Дубль-костюм у нас имеется?
— Две смены! — с гордостью сообщила тетка. Костюмы висели у нее на руке.
— Может, порепетируем? — задумчиво поразмышлял вслух режиссер. — А потом жестко — два дубля и все. Как ты, Володя?
Оператор выплюнул веточку, которую жевал, и вяло согласился:
— Можно.
Режиссер внимательно осмотрел поручика. Но не в лицо смотрел он — на гимнастерку с погонами, на штанцы с лампасами. Потом потрогал себя за нос. Сомневался, видимо, в чем-то. Вновь обратился к оператору:
— А, может, запасной вариант, Володя? Боюсь, как бы наш героический белый офицер от страха в обморок бы не хлопнулся. А ему еще и играть надо.
— Запасной, так запасной, — индифферентно согласился оператор.
Метрах в двухстах — от топи чуть вверх — была превосходная лужа, окруженная невысоким кустарником. Рядом с лужей остановились во второй раз.
Садист, как всякий представитель его профессии, режиссер, получив удовольствие от малого спектакля, сымпровизированного им, приступил к делу энергично. Ассистенты притащили камеру, осветители подтянули кабель и установили приборы, а режиссер уже репетировал. После того, как в лужу слазил второй режиссер в резиновых охотничьих сапогах и брезентовой робе, поручик, убедившись в полной безопасности подобного купанья, ухался в воду с бесшабашной готовностью. Порепетировали.
Вдалеке мощно зашумел лихтваген. Зажглись диги. Под операторские "выше!", "правее!", "прижми книзу!" осветители поправили свет. Оператор с достоинством доложил:
— Я готов!
— Внимание! Мотор! — закричал режиссер.
— Есть, — подтвердил включение звукооператор.
Выскочила к камере помреж, хлопнула хлопушкой, протараторила:
— Кадр триста одиннадцатый, дубль первый!
Тихо стало на съемочной площадке, совсем тихо. Поручик по горло сидел в луже, изображая погружение в топь. Подбежал комиссар, ухватился левой рукой за куст, правую же протянул поручику и только приготовился произнести положенный по сценарию текст, как, глуша лихтвагенный шум, разорвал тишину бешеный и безнадежный крик:
— А-а-а-а-а!
Невдалеке. Метрах в двухстах. Там, у топи. Или в топи. И снова:
— А-а-а-а!!
И тишина.
— Стоп, — хрипло скомандовал режиссер. Не надо было командовать: все уже остановились.
— Что это? — с визгом спросил из лужи поручик.
Первым рванулся с места Виктор. За ним — режиссер и оператор. А потом побежали все. Бежать было недолго — двести метров всего до болота.
На поверхности лжелужайки чуть колебалось зелено-желтое пятно. Побольше, чем от булыжника. Стояли, тяжко дыша, смотрели на пятно.
— Всем разбиться по группам! — истерически приказал режиссер. И, вспоминая, перечислял: — Режиссерская! Операторская! Звуковики! Осветители! Костюмеры! Администрация!
Люди сбивались в кучки, ничего не понимая, и, не решаясь громко говорить, шептались о том, что вроде бы все на месте. Заместитель директора, отвечающий за площадку, с деловым видом обошел все кучки и доложил:
— Все в наличии, Андрей Георгиевич!
Никто не слышал, когда вырубился лихтваген, и поэтому явление лихтвагенщика было для всех полной неожиданностью. Громко топая кирзачами, он подошел к заместителю директора, и, недоуменно оглядываясь, спросил, как всем показалось, противоестественно громко:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Чего это у вас тут?
Виктор все понял. Кинулся к лихтвагенщику, за плечо развернул к себе: