— Я воздержусь, — нахмурившись, сказал Мишель.
— Любопытно. Почему?
— Потому, что если мой отец узнает о твоём участии в этом деле, последствия могут быть самыми что ни на есть плачевными, — сказал он, прямо посмотрев на Александру. И, пользуясь тем, что стоял совсем рядом, он сделал то, что хотел сделать вот уже полчаса как — коснуться её волос, таких густых и мягких… Осторожно приподняв их над разбитым виском, Мишель тихо спросил: — Это он с тобой сделал?
Сашу точно громом поразило. Она сидела на своём месте, не в силах пошевелиться, и думала только о том, что у неё сейчас попросту остановится сердце от переизбытка чувств. Потом она нахмурилась — а с какой стати он позволяет себе к ней прикасаться?! Это вам не Ксения Андреевна — возьмите же меня скорее, да хоть прямо на полу! — у неё, между прочим, есть чувство собственного достоинства, и понятия о чести, и то, что он князь, совсем не даёт ему права вести себя как ему вздумается!
Но вслух она почему-то этого не сказала, продолжая во все глаза смотреть на Мишеля, немного испуганно. Но испуг её был вызвал скорее тем, что она искренне не желала, чтобы он понял, как подействовало на неё это его прикосновение, обдав волной неведомого жара, вспыхнувшего во всём теле так внезапно. Это не поддавалось абсолютно никакому контролю, и объяснений сему феномену у неё, увы, не было.
Кажется, он о чём-то её спрашивал с минуту назад?
— Я… я сама виновата, — сбивчиво произнесла Александра, не узнав свой собственный голос. Что это с ней?! — Не каждому понравится, когда без предупреждения ломают нос мраморной статуэткой!
— Значит, это всё правда, что мне про тебя рассказали? — вопреки тому, что история эта была скорее грустной, Мишель улыбнулся. — Негодяй Георгий получил по заслугам?
— Но и я тоже! — справедливости ради заметила она, понуро опустив голову. — Он успел дать мне сдачи. А потом они на пару с вашим батюшкой затолкали меня в карету и силой увезли в Москву. — Сей печальный момент требовал неминуемо поднять голову, и посмотреть на Мишеля самыми честными в мире глазами, не забыв наполнить свой взгляд искренним состраданием и сожалением о том, что всё сложилось именно так, а не иначе. — Поверьте, я не хотела уезжать, и ни в коем случае не претендовала на роль его новоиспечённой дочери! Честное слово. Сохрани Господи от такого родителя, вы уж простите мне мою откровенность!
— Судя по твоей разбитой голове, он и сам был не в восторге от такого неожиданного родства, — отметил Мишель. Саша с тоской улыбнулась, глядя в сторону, и, пожав плечами, резюмировала:
— Видите как. Никому я не нравлюсь!
Хм, подумал он, изучая её взглядом. Хм.
— Он не знает про Рихтера, ведь так? — продолжила Александра, в глубине души плохо себе представляя, зачем она вообще предлагает Волконскому свою помощь, да мало того, ещё и упрашивает его согласиться! — Если бы знал, Максим Стефанович, ясное дело, давно бы покоился на дне нашей речки. Ну, или по чудесному совпадению оказался среди моих подопытных в морге, как бедный Юра Селиванов, мой бывший коллега, в прошлом ученик моего отца, а в недалёком прошлом — правая рука Викентия Иннокентьевича. Я всё не могла взять в толк — как и почему он оказался в мертвецкой, с переломанными пальцами, бедняжка, как будто его пытали перед смертью… А потом поняла: Воробьёв приехал не один, когда поступил вызов из Большого дома! Он приехал с Юрой, своим помощником, с Юрой, который видел тело Юлии Николаевны. Врач он был так себе, да простит меня Господь, но отравление таблетками со смертью от пулевого ранения он бы точно не перепутал. Теперь ясно, почему его убрали с дороги. А тело его подсунули мне, чтобы я знала, что меня ждёт в случае непослушания. Что касается Рихтера, насколько мне известно, он жив и здоров. Видела его за день до отъезда, набирал воду в колодце, и на жизнь вроде не жаловался. А, впрочем, как бы он мог жаловаться, если он немой? — Помотав головой, Александра добавила: — Значит, у вашего отца нет ни малейших причин желать ему смерти, не так ли? И следить за ним ему тоже не обязательно, так что никто ни о чём не узнает.
По-хорошему, она была права. Но Мишель отчего-то упрямо не желал лишний раз подвергать её жизнь опасности. Ему самому это показалось странным — на одной чаше весов лежала возможность узнать правду, узнать завтра же! — а на другой: возможные перспективы того, что его отец в отместку мог бы сделать этой девушке. Девушке, которую он ещё вчера ненавидел и презирал всеми фибрами души. А ныне он отчаянно искал способы обезопасить её от Гордеева, вместо того, чтобы приказать готовить карету и ехать к Рихтеру прямо сейчас.
Неисповедимы пути господни, воистину. Как же такое могло получиться?
— Хочешь рискнуть? — спросил он её, изогнув бровь. — Не думаю, что это хорошая идея.
— Да какая мне разница? — Саша повела плечиком с таким безразличием, как будто это и впрямь её не волновало. — Я в любом случае обречена. Не на смерть, так на пожизненную муку в виде этого их грядущего союза. Они уже меня убили, ваше величество. Они разрушили мою жизнь, всё то, к чему мы с отцом стремились несколько лет! Что ещё мне терять?
— Жизнь, например. Это опрометчиво.
«Господи, а она ведь совсем не такая, как я о ней думал… Совсем не такая!», подумал Мишель, испытывая сострадание к ней, а к самому себе — презрение. Да как он мог вести себя с ней таким образом?! У бедняжки отняли последнее, чем она дорожила, Гордеев изо всех сил старался, чтобы превратить её жизнь в ад, а он, Мишель, своим никуда не годным поведением ещё и подливал масла в огонь. Он не удосужился даже узнать о ней побольше, а уже сделал выводы и заранее решил её ненавидеть! Как он мог быть таким опрометчивым?!
— Опрометчиво, вы думаете? Ваш отец всё равно не даст мне жизни. И сейчас у меня два пути: молча смириться и проиграть, или проиграть, но перед этим здорово насолить Гордееву, который отчаянно не хочет, чтобы кто-то узнал правду! Угадайте, что я выберу?
— Это может оказаться сложнее, чем тебе кажется, — предостерёг её Мишель.
— Поговорить с моим старым соседом? Та ещё сложность!
— Видимо, труп твоего бывшего коллеги, преподнесённый тебе на блюдечке, тебя ничуть не впечатлил? — Поинтересовался Мишель. Потом нахмурился, и добавил: — И вообще, что ты делала в больничном морге? Ты разве по этой специальности?
— Нет. Воробьёв отправил меня туда в надежде, что я испугаюсь покойников, с коими я никогда не работала, а ещё потому, что мой теперешний начальник — отвратительно сложный человек, ещё хуже, наверное, чем вы! — Александра была прямо-таки сама искренность этим вечером. — Расчёт был на то, что я либо провалю задание сама, в силу того, что это… как бы вам сказать… не совсем подходящая работа для девушки; либо на то, что заведующий анатомическим отделением прогонит меня взашей после того, как мы не сработаемся. Воробьёв молодец, план придумал что надо! Вот-вот сработает.