— Для начала, разобраться, кто и за что убил мою мать, — отозвался Мишель. Голос его делался мрачным всякий раз, когда упоминалась Юлия Николаевна, однако Саша обратила внимание на другое.
— Как это «кто» и «за что»? А, по-вашему, это не очевидно? Могу подкинуть пару догадок. Имя первого и единственного подозреваемого начинается с буквы «И», а фамилия на букву «Г». Нет никого на примете?
— Это не он, — весьма уверенно произнёс Мишель, не забыв мимолётно улыбнуться её словам.
— Что значит «не он»? А кто же ещё?
— Этого я пока не знаю, но собираюсь выяснить в ближайшее время.
— Вот как. Не знаете, стало быть? И предположений никаких нет?
— К сожалению, нет. Мы с ней в последнее время были не настолько близки, и в дела свои она меня не посвящала.
— Ваше величество, вы здоровы? — на всякий случай спросила Александра.
— Кажется, да. А, впрочем, тебе должно быть видней, ты же доктор!
— По-моему, не здоровы, — усомнилась Александра. — Только так можно объяснить ваше желание не видеть очевидного! То есть, я, конечно, понимаю, он ваш отец, родственные чувства, и всё такое… и вам тяжело поверить, но… но… иногда такое случается, знаете ли! Я вот, например, не в восторге от своей матери, и мне абсолютно непонятны некоторые её поступки, но от этого она не перестаёт быть моей матерью, какой бы плохой она ни была. Приходится порой заставлять себя закрыть глаза на здравый смысл, и верить в невероятное.
Рассуждала она на удивление разумно, Мишель вновь улыбнулся и категорично покачал головой.
— Тем не менее, это не он.
— Потому что он ваш отец, дворянин, аристократ и всё такое? А убийство — удел плебеев, вроде нас? И потому, что он никогда бы не осмелился поднять руку на святейшую женщину, вашу матушку?
— И поэтому тоже.
— Боюсь, я не понимаю! — Категорично сказала Александра, покачав головой. Волосы от этого движения затанцевали вокруг её лица, и Мишель невольно залюбовался, очарованный этим милым зрелищем. Потом он опомнился, и, решив, что хуже, определённо, не сделает, если покажет ей письмо. Может, и не стоило, но Мишелю не хотелось, чтобы Саша грешила на Гордеева почём зря. Да, его следовало бы остерегаться, но удара нужно было ждать вовсе не с той стороны, откуда ожидала Сашенька.
— Моя мать написала предсмертную записку, — сказал он, обойдя стол с другой стороны — его пиджак висел на стуле, аккуратно сложенный, прощальное послание Юлии Николаевны хранилось во внутреннем кармане. — Не ту, которую отец якобы обнаружил возле её тела, другую. Адресованную лично мне. И мне должны были передать её только в том случае, если я буду возвращаться с фронта домой, на её похороны. То есть, она заранее знала о том, что её убьют.
С этими словами Мишель протянул Александре бумагу. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и ей стоило огромнейших усилий, чтобы с позором не отдёрнуть руку, как Иннокентий позавчера на балу, но прежде, чем прочитать послание, она ещё несколько секунд смотрела на Мишеля, искренне недоумевая, с чего это он вдруг с ней откровенничает?
Окажись на его месте любой другой — да хоть тот же Голицын, в самом деле! — в таком поведении не было бы ровным счётом ничего удивительного, но Мишель за эти два дня успел так зарекомендовать себя, что теперь любая милость с его стороны казалась страшно подозрительной.
«Наверное, я просто сплю», решила Александра. Это объяснение показалось ей исчерпывающим, и тогда она, чтобы хоть во сне узнать правду, принялась внимательно читать.
«Никого не слушай, и никому не верь. Особенно отцу. Если ты читаешь эти строки, то меня, скорее всего, уже нет в живых. Найди Рихтера. Он единственный знает правду. Позаботься о Катерине, и Ксению, пожалуйста, не бросай. Она хорошая девушка и любит тебя. Береги бабушку и Алексея. И не держи зла на отца, прости его, если сможешь, и — отпусти. Помнишь, ты же сам говорил мне как-то: отпустить — это самое лучшее.
С любовью. Мама».
Мишель внимательно наблюдал за тем, как она читает, и когда Саша подняла глаза, их взгляды вновь встретились.
— Она никогда бы не написала этого, если бы остерегалась отца, — счёл нужным пояснить он. — Зная, что в таком случае я его попросту убью. А не я — так Алексей, у этого точно рука не дрогнет.
— Тогда я вообще не понимаю, в чём проблема! — так же искренне сказала ему Саша, возвращая записку. — Тут же ясно написано: обо всём спросить Рихтера! Так зачем гадать, грешить на невинного и всеми обиженного несчастного Гордеева почём зря? Почему бы не съездить к этому Рихтеру и не спросить? Я, честно говоря, не понимаю, почему вы до сих пор… — Спохватившись, Александра легонько хлопнула себя по лбу. — Господи, ну, конечно, как я могла забыть! Не обращайте внимания, у меня был тяжёлый день, я совсем перестала соображать под вечер…
— Постой-постой, с этого момента поподробнее. Что значит: съездить к Рихтеру и спросить? Ты, что, знаешь — кто это?
Такой вопрос сначала поставил Александру в тупик, она удивлённо вскинула брови, и тотчас же поморщилась, столь резкое движение болью отдалось в её разбитом виске. Затем, наблюдая за неподдельным изумлением на лице Мишеля, она непроизвольно рассмеялась.
— Господи боже! Нет, вы, конечно, упомянули, что не были близки с матерью, но чтоб настолько! — с чувством проговорила Саша, превратившись прямо-таки в сгусток злой иронии. Зеркальное отражение сурового и неприступного Мишеля, коим он был два дня назад! Для полноты картины она откинулась назад, на удобную спинку кресла, и, скрестив руки на животе, смерила его самодовольным, улыбающимся взглядом.
— Я тебя внимательно слушаю, — напомнил ей Волконский, не скрывая улыбки, с которой уже устал бороться. Её игра ему поразительно нравилась, хотя по-хорошему за такое поведение эту нахальную девчонку нужно было немедленно отчитать и выставить за дверь. Но не в тот момент, когда на руках у неё были ответы на все его вопросы!
— Не торопите, дайте-ка насладиться моментом! — смеясь, проговорила Александра, глядя на него. В глазах её плясали бесовские искорки. — Го-осподи, до чего незабываемое ощущение! Его величество в моей власти! Знаете, даже и не хочется как-то продолжать, раскрывать вот так сразу все карты! Уж очень сладко осознавать, что успех вашего дела целиком и полностью зависит от меня. Хочется для начала вас немного помучить!
Говоря это, она задумчиво покусывала большой палец, как будто придумывала для него изощрённое наказание. Мишель улыбнулся и демонстративно развёл руками.
— Изволь, вот он я, перед тобой. Встать на колени?
— Ох, до чего заманчиво! Да только что мне это даст, покуда мы наедине? Если расскажу кому — всё равно не поверят! Так что, видимо, придётся обойтись без крайних мер, и сказать вам правду просто так, за красивые глаза.